Будто догадавшись, о чем думает Эмма, Элионор заговорила.– У нас нет никаких твердых правил, – сказала она. – Иногда трудно решить, с чего начать. Но вы сюда пришли, потому что вам нужна была…– Ваша помощь, – перебила Эмма.– Вообще-то, вы будете помогать себе сами, Эмма, – заметила Элионор. – Есть разные виды психоанализа, но я предпочитаю познавательный, когда, по существу, вы решаете свои проблемы сами. Я только помогу, вот и все. Иногда я буду задавать вопросы, чтобы лучше вас понять, но в принципе за рулем будете вы.Эмма хрипло рассмеялась:– Если бы я могла оказаться за рулем!Элионор промолчала, только слегка склонила голову набок, как бы спрашивая, почему. А Эмма уже пожалела о своих словах и беспомощно огляделась. Она не знала, что сказать, и чувствовала себя полной идиоткой.– Расскажите, почему вы считаете, что вы не за рулем, – попросила Элионор.– Потому что никто никогда меня не слушает! – воскликнула Эмма, сама удивившись такому всплеску эмоций. – Никто! Нет, Пит слушает, но он единственный. А моя мать, отец, Кирстен – эти никогда! Отец вообще считает меня дурой набитой. Мне это все ненавистно, и его я ненавижу!Эмма оторопело замолчала. Она все это произнесла, и небо не обрушилось ей на голову, никто не пришел в ужас и не заявил, что ей должно быть стыдно. Элионор спокойно сидела в кресле, будто ей каждый день приходится слышать, как люди признаются в ненависти к тем, кого должны любить.– Поверить не могу, что я это сказала, – пробормотала Эмма.– Но ведь вам хотелось? – мягко спросила Элионор.– Да. Вы представления не имеете, что значит жить с ними! Я люблю Кирстен, честно, люблю, но мы никогда не были близки. И дело не в том, что она у родителей любимица. Это не ревность! – беспомощно попыталась она объяснить. – Я не завидую Кирстен, хотя она удивительная, очень хорошенькая и забавная. Просто я не знаю, что должна сделать, чтобы они принимали меня такой, какая я есть. Чтобы отец не помыкал мною, не унижал меня. Я ясно выражаюсь?Элионор кивнула.– Мне тридцать два, а они до сих пор относятся ко мне как к ребенку, причем глупому ребенку. И я ничего не могу поделать! Знаете, – Эмма откинулась на спинку кресла, – я иногда завидую тем людям, которые могут эмигрировать и оставить все свои проблемы позади. Никто больше не считает их детьми, все относятся к ним с уважением. Я не раз хотела сказать Питу – это мой муж, – что нам надо уехать куда-нибудь, не знаю, в Австралию или Америку. Но это будет нечестно: ведь он свою семью любит. Я тоже свою люблю, – поспешно добавила она, – вот только…– Вам не следует подбирать слова, – улыбнулась Элионор. – Здесь в течение часа вы можете говорить все, что заблагорассудится .– Я никогда не могу себе этого позволить, – призналась Эмма, – разве что на работе. Но там я совсем другой человек. Я даже представить себе не могу, как я скажу все, что думаю, своим родителям. И я чувствую себя ужасно.Она вдруг заплакала – и странно: но ей впервые не было стыдно плакать в присутствии практически незнакомого человека.Когда час прошел, Элионор принялась листать свой дневник, чтобы узнать, какой день у нее свободен.– В половине шестого в понедельник вас устроит? – спросила она.Когда Эмма оказалась в машине, она вдруг сообразила, что даже не заговорила о ребенке. Странно, ведь это было для нее самым главным. Она чувствовала себя вымотанной, как никогда в жизни. Удивительно! Ей казалось, что подобные беседы с психоаналитиком должны освобождать человека от терзающих душу демонов и придавать уверенность в себе. А она чувствовала себя усталой и несчастной, хуже некуда.Но вскоре оказалось, что может быть и хуже. На следующей неделе Эмма уже была готова к встрече с Элионор и дала себе зарок не плакать. Только пустая трата времени.– Все дело в силе воли, верно? – спросила она. – У меня есть сила воли, но я ею не пользуюсь, позволяю им отобрать ее у меня.Элионор наклонила голову. «Она часто так делает, – подумала Эмма. – Это означает „поподробнее“. При этом она не произносит ни слова».– Я могу сказать отцу «отстань», но не делаю этого, потому что стоит мне увидеть его, как я снова ощущаю себя четырехлетней.– Вам станет легче, если вы скажете ему «отстань»? Эмма подумала.– Может, и нет. Он разозлится, но стоит ли овчинка выделки? Отец моей подруги Ханны алкоголик, и она часто говорила ему отстань, но у них совсем другие взаимоотношения.– Ханна – та самая подруга, с которой вы познакомились во время отпуска? – спросила Элионор.– Да, – ответила Эмма. – Она беременна.И по ее лицу сразу же потекли слезы. Она не рыдала истерично, а молча плакала, как будто слово «беременна» прорвало плотину.– Простите, я опять разревелась, – прошептала она. – У вас на меня салфеток не хватит…Элионор дала ей выплакаться.– Вы с кем-нибудь говорите об этом? – спросила она. – Плачете в чьем-нибудь присутствии?– Да, однажды я заплакала при Ханне и Лиони, когда мы были в Египте. Я тогда была уверена, что беременна… Все спрашивают, есть ли у меня дети! – хрипло добавила она. – В супермаркете одна женщина спросила. В воскресенье в доме родителей одна родственница поинтересовалась, когда я заведу ребенка. Мне это обрыдло! Так и хочется всем сказать: пошли к черту!– Вам необходимо научиться говорить то, что вы думаете, – уверенно сказала Элионор. – Вы должны сознавать, что, если это расстраивает или удивляет других, это не ваша; проблема. Ваша проблема – что вы чувствуете. А их реакция – уже их проблема. Вы не можете нести ответственность за чувства других людей.Эмма удивленно смотрела на нее. Она действительно никогда не решалась сказать, что чувствует. Только через несколько секунд она сообразила, что следует признаться в этом вслух.– Я и в самом деле никогда не говорила, что чувствую или чего хочу. Только очень редко и вполне определенным людям. Не знаю, почему.– Вы постоянно ждете одобрения, – сказала Элионор. – Даже если вы на что-то очень болезненно реагируете, вы молчите. Вы ждете и гадаете, чего хотят другие, а затем приспосабливаете к этому свои потребности. И вы знаете, что если раскроете рот, то скажете то, что они от вас ждут. Но зачем вам это? Какая от этого польза, раз вы подчиняете свой желания другим? Теперь припомните: нет ли среди ваших знакомых кого-нибудь, кто бы всегда говорил людям то, что думает? Человека, которому не придет в голову сказать, что он хочет бокал белого вина, потому что бутылка с белым вином открыта, когда на самом деле ему хочется красного?– Кирстен. Она всегда так поступает.– И люди ее одобряют?– Ну да, ее все обожают. Она очень переменчива, но всегда говорит, что думает.– Вот и вы можете поступать так же, и все равно вас будут любить и одобрять. Почему бы вам не попробовать? Вы же не считаете себя менее способной внушать людям любовь, чем Кирстен? Или вы думаете, что ей это сходит с рук, а вам не сойдет?– Если честно, то да, я именно так считаю, – призналась Эмма. – Это неправильно, да?– «Правильно» или «неправильно» тут ни при чем, – пояснила Элионор. – Но для вас такое поведение не годится. Оно отрицательно на вас сказывается. Вот что мне еще скажите: что говорят врачи по поводу вашего бесплодия?Эмма замерла.– Я не обращалась к врачам, – призналась она.– Нет? – Элионор даже не удивилась.– Понимаете, мне не хотелось ни с кем говорить об этом…Элионор все еще выжидающе смотрела на нее.– Никто не говорил, что я бесплодна, – наконец вымолвила Эмма. – Я сама знаю, вот и все. Хотя и не могу объяснить, откуда я это знаю.– Значит, вы никогда не обращались к врачу, потому что знаете это без всяких анализов? – уточнила Элионор.– Совершенно очевидно, что я не могу иметь детей! – упрямо твердила Эмма.– Почему?– Потому что не могу! Потому что за долгие годы этого не случилось, вот почему, – устало закончила Эмма. – Разве не бывает так, что вы просто что-то знаете – и все?– Иногда, – без особого энтузиазма согласилась Элионор. – А вы часто что-то знаете вот так, интуитивно?– Да нет! – раздраженно отозвалась Эмма.Разговор начинал ей надоедать. Элионор как будто сомневалась в ее словах. Неужели и она не принимает ее всерьез?..Часы Элионор звякнули. Время истекло, и Эмма обрадовалась, что можно уйти.По дороге домой Эмма, как обычно, прокручивала все в голове. Что больше всего ее удивило, так это то, что Элионор не восприняла проблему ребенка в качестве основной причины ее визита. Она явно считала, что главная проблема значительно глубже.Эмма вздохнула. Тот, кто полагает, что говорить о твоих бедах приятно, не в своем уме!Она рассказала Питу о своих визитах к психотерапевту в следующее воскресенье, утром, когда они ехали в машине на ленч к ее родителям.– Ты не думай, я не рехнулась, – сказала Эмма, уставившись прямо перед собой. – Просто у меня… возникли некоторые проблемы.Пит нашел ее руку и крепко сжал.– Я не думаю, что ты рехнулась, Эмма, – мягко сказал он. – Я знаю, последнее время тебе тяжело приходится с матерью и… вообще.Даже сейчас она не решалась сказать ему, как сильно хочет ребенка. Пит вообще никогда не говорил на эту тему – наверное, боялся ее расстроить.– Я хочу одного: чтобы мы были счастливы, милая. И если ты нашла кого-то, с кем можно поговорить, то это просто замечательно. Жаль только, что ты не можешь поговорить со мной. Ведь ты для меня – самый главный в мире человек. Я тебя люблю.Эмма кивнула, не в силах произнести ни слова.– Я могу поговорить с тобой, Пит, – наконец сказала она. – Просто мне самой еще надо кое в чем разобраться, и это легче сделать, поговорив с кем-то, кто меня не знает и никак со мной не увязан. Ты не сердись на меня за это. Дело не в нас с тобой, Пит. Я ужасно тебя люблю, ты ведь знаешь.– Я знаю, глупышка. Если бы я думал, что у нас проблемы, я бы сам потащил тебя к семейному врачу. Я не могу тебя потерять, Эм. Я знаю, тебе тяжело приходится с отцом и матерью и… – он помолчал, – со всеми этими переживаниями из-за ребенка.– Откуда ты знаешь? – тихо спросила она.– Надо быть слепым, чтобы не заметить, как ты хочешь забеременеть, Эмма. Я знаю, ты любишь детей, но на все нужно время.Она кивнула, неуверенная, легче ей стало или нет. Ведь она не просто трудно беременела, она была бесплодной, безнадежно бесполезной как женщина! Она знала только, что говорить об этом сейчас не может.– Пит, – она повернулась к нему, – нам придется это обсудить, но только не сейчас, хорошо? Скоро, но не сейчас.– Как хочешь. Но тянуть не стоит. Эм, мы еще молоды, у нас полно времени.Эмма не могла говорить. Она сидела, плотно сжав губы, не веря, что они вообще говорят на эту тему. Пит полагал, что знает, что она чувствует, но он ошибался. Он старался, но понять ее могла только другая женщина. В этом-то вся трагедия.Она нагнулась и поцеловала его в щеку.– Спасибо. Не знаю, что я такое сделала, чтобы заслужить тебя, Пит.Когда они подъехали, мать стояла на крыльце и полировала ручку входной двери.– Привет, дорогие мои, – небрежно сказала она. – Я тут Чищу… – И снова повернулась к ручке, не обращая на них внимания.Пит и Эмма молча переглянулись.Войдя в дом, Эмма удивилась, застав там Кирстен, которая валялась на диване с модным приложением к воскресной газете.– Привет, ребята, – сказала она, на мгновение подняв голову.– Ты видела, что делает мама? – спросила Эмма.– Что-то полирует, кажется, – сказала Кирстен, не отрываясь от журнала.– Полирует дверную ручку, Кирстен, что довольно странно для воскресного утра. Мама никогда не занимается домашней работой по воскресеньем, только готовит. Ты не находишь, что она странно себя ведет?Кирстен тяжело вздохнула и отложила журнал с таким видом, будто в этом доме все только и делали, что мешали ей читать.– Да нет, Эмма. Ты же знаешь, как она любит чистоту. Эмма начала выходить из себя.– Кирстен, ты вообще замечаешь что-нибудь, кроме того, что происходит в твоем личном маленьком мирке?Сестра шмыгнула носом.– Не знаю, в чем твоя проблема, Эмма, но у меня кошмарные дела.– В чем дело? – Эмма присела на угол дивана.– Мы с Патриком поругались. Он такой негодяй. Ты даже не знаешь, как тебе повезло, Эмма. – Кирстен многозначительно посмотрела на Пита, который взял одну из газет и делал вид, что целиком погружен в статью.– Что случилось? – напрямик спросила Эмма.Ее сегодня не интересовали переживания сестры. Очевидно, она опять потратила кучу денег, и Патрик сделал ей втык, причем наверняка крайне деликатно. Он никогда не выходил из себя, что было удивительно для человека, имеющего дело с Кирстен.– Так что же произошло? Ты основательно прошлась по магазинам?– Можешь шутить, но на этот раз все очень серьезно, – заявила Кирстен.Эмма не поверила.– Что значит «серьезно»? – спросила она.– Он поговаривает о том, чтобы несколько недель пожить у брата.– Черт возьми! – воскликнула пораженная Эмма.– Вот и я это сегодня повторяю целый день, – заметила Кирстен, поднимаясь и выходя из комнаты.Эмма пошла за ней на кухню.– А где отец? – спросила она.– Он поехал к тетке – там у нее что-то случилось. Надеюсь, скоро вернется. Ужасно есть хочется.Она заглянула в духовку с таким беспомощным видом, будто перед ней панель управления космическим кораблем.– Тебе в кухне делать нечего, Кирстен. – Эмма проверила мясо, выяснила, что оно почти готово, уменьшила температуру в духовке и принялась за овощи.– Придется подучиться. Патрик заявил, что не собирается обеспечивать мне жизнь, к которой я привыкла, и что мне надо устроиться на работу. Прости, он сказал «чертову работу».– Что же ты натворила, Кирстен?Кирстен несколько раз моргнула и пожала плечами:– Переспала кое с кем.– Вот как? Ты его любишь? – осторожно спросила Эмма.– Да нет… Просто мне в какой-то момент стало скучно, так что это было ошибкой. Хотя не совсем, он очень хорош в койке, – задумчиво добавила она.– Ах ты, глупая корова! – Эмма пришла в ярость. – Как ты можешь так поступать с Патриком?! Ведь он такой доверчивый!Кирстен снова пожала плечами.– То, о чем люди не знают, им не вредит. И вообще, что ты в этом понимаешь? – с сарказмом добавила она. – Ты же у нас идеал, черт побери! Если у тебя никогда не возникало желания сходить на сторону, это не значит, что и остальной мир думает так же.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63