Две подводные сцены из моей гостиной плюс маленький овальный витраж из машины. Библиотекарь был буквально в восторге. Возможно, эти витражи стоят гораздо больше теперь, когда она… когда прошло уже какое-то время после ее смерти. – Он на секунду поджал губы, как бы осознавая, что смерть Энни по-прежнему ранит его. – Я избавлюсь от остальных в течение недели-двух, как только найду им подходящего хозяина.
– Хорошо, Пол. – Она попыталась ему улыбнуться. – Независимо от того, будем мы снова вместе или нет, тебе необходимо освободиться от нее.
Он вспыхнул:
– В какие игры ты играешь, Оливия? Чего ты добиваешься?
– Я ни во что не играю. – Она заглянула в его теплые карие глаза за стеклами очков. – Для меня не слишком простая задача – решить, как себя с тобой вести. Я боюсь доверять тебе. Мне страшно расслабиться рядом с тобой, и я боюсь связывать себя обязательствами по отношению к тебе, когда не уверена, что ты готов взять на себя ответственность по отношению ко мне.
– Так было раньше, – сказал он. – Нам просто нужно уехать отсюда.
Некоторое время она молча ела, затем снова подняла на него глаза:
– Мне предложили работу в «Эмерсон мемориал».
Она передала разговор с Кларком Чапменом, и по мере того как она говорила, лицо Пола расплывалось в улыбке. Он положил вилку и снова потянулся через стол, чтобы взять ее за руку.
– Тебе не кажется, что это знак? Хорошее предзнаменование? Мы переедем в Норфолк и начнем все снова. Начнем с нуля. Скажи ему «да», Лив. Позвони сегодня же и прими его предложение.
Она покачала головой, но руки у него не отняла.
– Мне нужно еще подумать, – сказала она. – Я не могу кидаться очертя голову.
После обеда он подал ей клубничный мусс в гостиную. Они расположились на разных концах дивана. Она размышляла над тем, как вытурить его из дома прежде, чем он попытается прикоснуться к ней. Похоже, он не собирался уходить. Он снял ботинки и закинул ноги на кушетку.
– Вчера вечером я перечитал «Крушение „Восточного ветра“, – сказал он.
– Зачем?
– Я хотел вернуться в прошлое, стать ближе к тебе. Это помогло мне вспомнить, что я чувствовал в те дни, когда наблюдал за тобой в отделении скорой помощи и влюбился в тебя. Помнишь, как это было замечательно?
Она горько засмеялась.
– Да, это был чудесно. Погибли сорок два человека – просто фантастика!
Она тут же пожалела о своей резкости. Пол встал с гримасой боли.
– Ты изменилась, – сказал он. Ты стала… бездушной.
– Я просто боюсь близости с тобой.
– Что я должен делать, Лиз?
– Для начала, ты можешь избавиться от остальных витражей.
Он кивнул:
– Хорошо. Завтра.
Ее вдруг пронизал страх, когда она поняла, что даже если он избавится от всех реальных напоминаний об Энни О'Нейл, она, возможно, все равно не захочет того мужчину, который останется после этого.
– Ты спал с ней, – тихо сказала она. – Вот, что причиняет самую сильную боль. Ты не сможешь забыть это. Я всегда буду чувствовать, что память об этом – с тобой. Если мы когда-нибудь снова будем заниматься с тобой любовью, мне будет казаться, что ты сравниваешь меня с ней или воображаешь, что я – это она.
Ее слова поразили его.
– О нет! – Он сел и притянул ее к себе. – Я люблю тебя, Лив, – сказал он. – Просто я на какое-то время потерял рассудок, вот и все.
Он запрокинул ее голову для поцелуя, и она позволила ему поцеловать себя, надеясь, что ощутит хоть какую-то нежность к нему.
Но вместо этого почувствовала, что ей хочется до крови укусить его губы. Она отвернула голову, неловко сложив руки внизу живота, чтобы Пол не прикоснулся к нему.
Он отодвинулся.
– По-моему, ты не хочешь, чтобы я оставался сегодня вечером.
Она отрицательно покачала головой.
– Я соскучился по тебе. Она подняла на него взгляд.
– Я тоже скучаю по тебе, Пол. Я скучаю по тебе очень-очень, но мне необходимо быть уверенной в тебе. Позвони мне, когда ты избавишься от Энни, когда на сто процентов покончишь с ней.
Она не двигалась с места, пока Пол надевал туфли. Потом он наклонился, чтобы сжать ее колено – молча, не глядя на нее – и она поняла, что он готов расплакаться, выйдя на улицу, он, возможно, даст волю слезам.
Когда он наконец ушел, она расстегнула джинсы, и из ее груди вырвался длинный и глубокий вздох облегчения. Она положила руку на свой слегка округлившийся живот и перевела взгляд на телефон. Было десять тридцать пять, и он не звонил.
Алек.
Ей надо набраться смелости и посмотреть правде в глаза: она на пятом месяце беременности и не уверена, что любит отца своего будущего ребенка, но, кажется, влюблена в мужчину, который все еще не может забыть свою покойную жену.
ГЛАВА 37
Ребенок зашевелился.
Оливия лежала тихо. За окном ее спальни первые розовые лучи рассвета коснулись неба над заливом. Снова. Слабый трепет крыла птицы.
Прекратилось. Она закрыла глаза, прижав ладони к животу. Ей это приснилось? Нет. Слишком реально. Ребенок Пола.
Когда он снова открыла глаза, в небе ярко светило солнце, и комнату заливал чистый яркий свет. Некоторое время она лежала неподвижно, стараясь почувствовать… что-то. Может быть, это был сон. Может быть, это просто ее воображение.
У нее был выходной, и поэтому на ней все еще была ночная рубашка, когда полчаса спустя она подняла с крыльца «Бич газетт» и отнесла ее на кухню. Последнее время газеты раздражали ее, но сегодня утром там должно быть сообщение о том, что Джонатан покинул отделение скорой помощи.
Действительно, на первой же странице говорилось, что Джонатан Крамер внезапно отказался от должности. Статья не содержала никаких подробностей, кроме краткого изложения клеветнической подоплеки ситуации, сложившейся в отделении скорой помощи, и оставляла читателям возможность делать свои собственные выводы относительно того, почему Джонатан так внезапно пошел на попятную. «Этого будет недостаточно», – расстроенно подумала она.
Она уже съела половину черничного пирога, когда добралась до писем к редактору. Сегодня она их пропустит. Обычно среди них обнаруживалось с полдюжины, содержащих яростные нападки и обвиняющие ее в смерти Энни. Она уже собиралась перевернуть страницу, когда обратила внимание на подпись под последним письмом: Алек О'Нейл. Она снова разгладила страницу и начала читать:
«Я пишу, чтобы выразить свою тревогу по поводу негативных статей в прессе и хлещущей через край враждебности в адрес врача отделения скорой помощи в Килл-Девил-Хиллз, которая пыталась спасти жизнь моей жены Энни Чейз О'Нейл. Как ветеринар, я прекрасно знаю, насколько врачу легко ошибиться, принимая решение, особенно в критических ситуациях, возникающих в результате несчастных случаев. И все же, несмотря на это, я уверен, что доктор Саймон, пытаясь спасти жизнь Энни, приняла самое лучшее из возможных решений. Мне понятна злость и стремление общества найти козла отпущения, потому что последние семь месяцев я сам испытывал те же самые чувства. Но те из вас, кто знаком с великодушием Энни, знают, что она никогда не стала бы поливать грязью другого человека или губить его карьеру. Если вы проследите деятельность Энни в Аутер-Бенкс – от защиты смотрительницы кисс-риверского маяка Мери Пур до ее последней битвы за то, чтобы оставить в школе ребенка, больного СПИДом – вы увидите, что она концентрировала всю свою энергию только на помощи другим людям. Нападать на человека, который, рискуя своей репутацией, пытался спасти Энни – не лучший способ почтить ее память.
Это нелепо – полагать, что женщина с двумя пулевыми отверстиями в сердце могла выдержать сорокапятиминутный полет до ближайшего травмоцентра. Доктор Саймон вышла за рамки своих обязанностей, попытавшись прооперировать Энни в нашем местном отделении скорой помощи, вместо того, чтобы умыть руки и отправить ее в «Эмерсон», зная почти наверняка, что по дороге она умрет. Она заслужила нашу поддержку, а не травлю»
Оливия прочитала письмо дважды, забыв про свой пирог. Она позвонила Алеку домой, но, услышав его автоответчик, повесила трубку. Она набрала номер ветеринарной клиники и растерялась, когда ей ответил голос дежурной. Он наверняка занят, она не должна ему мешать.
– У меня неприятности с кошкой, – она вдруг сообразила, что этот идиотский прием подсказал ей сам Алек, когда он рассказывал, как записался на прием к своему тестю. – Я бы хотела узнать, могу ли я сегодня увидеть доктора О'Нейла?
– А что с вашей кошкой?
– Что-то с кожей. – Оливия глянула в гостиную, где Сильви свернулась уютным клубочком в плетеном кресле. – Она уже несколько дней дико чешется.
– Мы можем втиснуть вас в расписание примерно к четырем тридцати. Вам это удобно?
– Да.
– Как вас записать?
– Миссис Маселли, – она боялась, что имя Оливии Саймон окажется слишком хорошо известным дежурной.
* * *
В приемной ветеринарной клиники находились три собаки, и Оливия размышляла над тем, насколько честно по отношению к Сильви использовать ее подобным образом. Кошка дрожала у нее на руках, но успокоилась, едва они вошли в маленькую смотровую, где должны были ожидать Алека. «Я совершила ошибку», – думала Оливия. Она сама не одобрила бы, если кто-то вторгся к ней в рабочее время со своим личным делом. Она уже положила ладонь на ручку двери, когда с противоположной стороны в комнату вошел Алек.
– Оливия? – он выглядел озадаченным. Но в остальном он выглядел замечательно. С тех пор, как она видела его последний раз, прошло примерно полторы недели. Его загар резко контрастировал с белым халатом. – Что случилось с Сильви?
– Абсолютно ничего. – Оливия глупо улыбалась. – Извините, Алек. Я просто хотела поблагодарить вас за ваше письмо в «Газетт». У вас дома никто не отвечал, а я не могла ждать.
Алек улыбнулся. Он протянул руки, чтобы взять Сильви, и кошка свернулась у него на груди. Поглаживая ее между ушами, он сказал: – Вам не обязательно придумывать предлог, чтобы встретиться со мной.
Она почувствовала, как румянец заливает ее щеки. Это было так по-детски!
– Ваше письмо принесло мне большое облегчение, – сказала она.
– Вы не заслужили публичной порки.
– Но независимо от того, изменит ваше письмо что-нибудь или нет, я хочу, чтобы вы знали, как я благодарна вам за то, что вы его написали. За то, что вы так думаете. Я не была в этом уверена.
Алек опустил взгляд на Сильви. Кошка замурлыкала и засучила лапами по нагрудному карману халата.
– Извините, что не позвонил вам. – Он снова посмотрел на Оливию. – Несомненно, на прошлой неделе вы нуждались в поддержке, но…
– Не извиняйтесь. Я пришла сюда совсем не для того, чтобы принимать от вас извинения.
– Просто мы с вами уж слишком сблизились, – сказал он.
– Вы, должно быть, думаете, что я веду себя крайне неприлично, позволив всему этому зайти так далеко.
– Конечно же, я так не думаю. Вы довольно долго обходились без мужа, а я – без жены, и… Вас это огорчает?
– Меня это смущает.
– Пожалуйста, не принимайте это близко к сердцу.
– Ну, ладно, я, пожалуй, пойду, чтобы вы могли заняться своими настоящими пациентами. – Она протянула руки за Сильви, но он повернулся, не отдавая ей кошку.
– Не так быстро, – сказал он. – Расскажите, как вы поживаете.
У нее в голове пронесся вихрь новостей последней недели: Пол вернулся, полный раскаяния, но ей не хотелось говорить о нем.
– Я собиралась начать новый витраж, – сказала она, – но Том решил, что не будет меня больше учить.
– Чего это вдруг? – брови Алека удивленно взлетели вверх. – Я надеюсь, не из-за Энни?
Она кивнула. Алек нахмурился:
– Но это же нелепо! Я поговорю с ним.
– Пожалуйста, не надо. Вы можете сделать только хуже.
– И что вы собираетесь делать, я имею в виду витражи? Бросите ими заниматься?
– Я найду выход.
– У меня сохранилась целая куча инструментов Энни. Они валяются в доме просто так, без дела. Почему бы вам не зайти и не посмотреть, не пригодится ли что-нибудь из этого?
Ее радость была несоизмерима с его предложением.
– А у нее дома был точильный камень? Алек кивнул.
– Приходите сегодня вечером, – он вернул ей Сильви, слегка коснувшись пальцами ее груди через блузку. – Мои дети, наверное, будут дома, и это поможет нам избежать неприятностей.
Оливия снова взялась за ручку двери, но не сделала движения, чтобы уйти. Она посмотрела на Алека.
– Сегодня утром я почувствовала, как во мне зашевелился ребенок.
Он нахмурился, но она не смогла прочесть выражения его глаз. Она смущенно пожала плечами.
– Я просто хотела рассказать кому-то, – сказала она, открывая дверь.
– Оливия, – позвал Алек, и она обернулась к нему. – Вы должны были рассказать об этом Полу.
ГЛАВА 38
Впервые за семь месяцев Алек достал из стенного шкафа в коридоре чемоданчик с инструментами Энни, ее точильный камень и принес все это в кабинет. Чемоданчик был сделан из мягкой коричневой кожи, теперь покрытой слоем пыли. От одного его вида у Алека заныло в груди. Он тряпочкой протер запыленную поверхность, а затем открыл и разложил его содержимое на старом рабочем столе Энни, мужественно вдыхая старый знакомый запах – металлический и парфюмерный одновременно, смесь Энни и ее инструментов.
Инструменты не были разложены по маленьким кармашкам, а лежали как попало, в том виде, в каком она их оставила. Плоскогубцы, стеклорезы, мотки припоя и медной фольги, ножницы с тремя лезвиями. Алека немного смущало, что Оливия увидит это, увидит, какой неорганизованной была Энни. Он представил себе, как она сидела здесь, в кабинете, вечно сражаясь со своими волосами, спадавшими ей на глаза и мешавшими работать. Она сгребала массу волос руками и, закручивая, забрасывала их за спину – бессознательный жест, на который он обратил внимание еще в ту ночь, когда они познакомились. Хорошо, если Оливия возьмет кое-что из этого инструмента и использует по назначению, дав ему вторую жизнь.
– Зачем ты достал мамины инструменты?
Он обернулся и увидел в дверях Лейси. Ее волосы отросли, образовав смесь рыжего и черного.
– Оливия Саймон хочет одолжить кое-что из них.
– Почему она не может использовать инструменты Тома?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56