История была хоть и грустная, но от нее все лежали в лежку и истерично хохотали. Папаша утирал слезы и обещал передать Богослову собственный титул Первого враля на деревне, В ответ Богослов, улыбаясь, тюкнул его малой порцией электричества. Папаша охнул, дернул ногой, перестал трястись от смеха и стал задумчив.
В тот же день Леха Романтик и Василиса Жар-птица объявили, что женятся.
Глава 3. Божьи узелки
Ночью мне не спалось. Я ворочался, считал звезды над головой, потом вылез из спального мешка и пошел бродить. Лимонного цвета луна, казалось, даже пахла лимоном. Чаем с лимоном и медом. «И как ни сладок мир подлунный, лежит тревога на челе…» Мне было тревожно, и оттого не спалось. В душе смешались сомнения и уверенность, великое и малое, поднималась заря грядущего и нависали тени настоящего. Странное ощущение, будто стоишь в точке одновременно конца и начала… Тихие голоса в овраге. Я вздрогнул, услышав их.
—… стоим в точке начала и конца одновременно…
—… второе крещение Руси… слишком медленно… нужен новый Владимир Святой…
Я подошел ближе, оперся спиной о ствол березы. Внизу в овраге сидели Святополк и Ярослав. Им тоже не давали спать новая заря и старые тени. Диктофона у меня с собой не было, этот тихий разговор просто врезался в память.
— Владимир — это естественный ход событий, — спорил командир. — А нам сейчас нужно чудо, сверхъестественный ход. Нужен второй Константин Великий — дар, милость Божия.
— У Константина была империя. У нас ее теперь нет.
— Есть, хоть и урезанная. Больная, слабая, терзаемая. У Константина в самом начале была точно такая же. Римскую империю так же глодали черви раздоров и разврата, раздирала гражданская война. Но он создал Второй Рим. Нам нужен новый Константин, который поднимет знамя Третьего Рима… Пока на нас в самом деле не произвели операцию вычитания.
От этих слов мне стало еще тревожнее. На душе легла тяжесть. Я ушел от оврага, залез в свой мешок и молился до утра. Так и не заснул. На рассвете увидел Богослова. Он еще с вечера собирался в ближний монастырек на литургию. Я пошел с ним.
Вернулись мы к полудню. Навстречу выскочил взбудораженный Фашист и на ходу изложил Богослову совершенно бредовую идею. Он придумал, как можно сорвать запуск «сепаратора». При помощи электрических способностей Богослова!
— Тебе нужно будет только накопить в себе побольше электричества…
Богослов отодвинул его рукой.
— Извини, Матвей. Я не смогу.
— Но почему?! — чуть не взвыл от досады Фашист.
— Кажется, у меня пропали требуемые способности, — виновато улыбнулся Богослов и дотронулся до него. — Видишь, нет ничего.
— Как пропали? Куда пропали?.. — возмущенно недоумевал Фашист.
— Туда и пропали. В молитву ушли. Матвей удрученно повернулся и пошел прочь, бормоча под нос.
— Такой шанс был… такой шанс… Еще Сунь-цзы говорил… Или У-цзин?..
В отряде теперь полным ходом шла подготовка к свадьбе Лехи и Василисы. Сочиняли речи, подарки и что надеть. Последний пункт особо остро стоял перед Василисой. Мы все единогласно решили, что на ней должно быть белое платье с фатой, в общем, как полагается. И нам казалось, что это просто — пойти и купить. Когда мы ей об этом сказали, она подняла нас, полных невежд, на смех. А после зачитала полный список того, что к этому платью требуется в придачу, раз уж нам так необходимо, чтобы было как полагается. Список состоял пунктов из десяти-пятнадцати, я сбился со счета в середине. Иными словами, походов в магазин нужно было совершить не меньше пяти. А в наших военно-полевых условиях это не очень удобно. Но командир все-таки отпускал их. Иногда Василиса ходила с Лехой, а платье покупала с Монахом, который когда-то был в нее влюблен (он во всех красивых девушек влюблялся с ходу). В тот последний раз для налета на салон новобрачных Василиса взяла Леху и меня. Почему-то она доверяла моему вкусу. Так и сказала.
До салона мы не дошли. Даже до города не добрались. Каким-то образом сбились с пути и заблудились в лесу. В этих местах я никогда не бывал, Леха тоже. А Василиса была занята совсем другими мыслями, чтобы думать о дороге. Плутали мы около часа. Я нашел два гриба, Леха — ромашки для Василисы, почти натурального цвета. Только дороги не нашли. Я и не знал, что в Подмосковье бывают такие огромные леса. Как будто в тайгу забрели.
В конце концов мы наткнулись на обширную вырубку. Местность понижалась, земля прямо из-под ног уходила в наклон, и вырубка начиналась именно отсюда. Впереди по склону торчали сплошные пеньки, а в самом низу бурчали экскаваторы, бульдозеры, визжали пилы, стояли вагончики для рабочих. Мы залегли в кустах. Василиса, как самая опытная, на всякий случай велела спрятаться, потому что вырубка была чрезвычайно подозрительна С одного ее края, там, где пеньки уже выкорчевали, рабочие ставили стену из плит и сразу тянули поверху колючую проволоку. Там же возводили бетонные трехэтажные коробки, вроде тюремных бараков.
— Это что, тюрьму строят? — спросил я. — Лагерь для зеков?
Василиса покачала головой и показала рукой на другой край вырубки.
— Вон там, видишь?
С той стороны между деревьями проделали дорогу, и сейчас там стоял караван легковых машин, несколько джипов.
— Начальство приехало, — сказал Леха,
— Для обычного строительного начальства слишком много охраны.
— Похожей на бандитскую, — добавил я.
— А вон и наша старая знакомая, — напряглась Василиса,
Присмотревшись, я тоже узнал Лору Крафт. Она разговаривала с человеком в оранжевой строительной каске. Он что-то показывал ей. Лора повернулась другим боком и неожиданно превратилась в атаманшу Золотую Лихорадку.
— Так это она и есть начальство, — сказал Леха, беря Василису за руку, чтобы успокоилась.
— В таком случае, здесь строят концлагерь, — процедила она.
— Для военнопленных? — растерялся я.
— Готовят местечко для побежденных, — бормотала Василиса, оглядывая стройку. — Работают наемные, значит, пока зеков нет. Но уверены, что скоро появятся, причем много. Ну да, им же нужно выполнять норму по сокращению нас до пятнадцати миллионов… Жалко, снайперки нет. Из автомата промажу… — Она потянула с плеча ствол.
— Василисушка, пойдем отсюда, — ласково попросил Леха. — Запомним место, потом с отрядом вернемся.
— Лешенька, ну как ты не понимаешь, в следующий раз ее тут может не быть!
— Ничего, мы ее в другом месте найдем.
— Думаешь? — закусила губу Василиса.
— А если ты сейчас откроешь пальбу, нам отсюда живыми не уйти. Вся ее кодла на уши встанет, — уговаривал Леха. — Тебе Костика не жалко?
Василиса посмотрела на меня, и глаза у нее подобрели. Она тряхнула стрижеными волосами и решительно сказала:
— Идем. Надо обойти их, с той стороны где-то должна быть хоть какая дорога.
С той стороны в километре от вырубки действительно проходила трасса, но вела она, судя по указателям, совсем не туда, куда нам требовалось. Мы перешли ее и снова углубились в лес. Василиса разобралась с местной географией, и теперь точно знала, куда идти. Я опять высматривал грибы, сосредоточенно размышляя об упущенном шансе разделаться с Лорой Крафт. Вернее, одной из ее ипостасей. Леха шагал впереди и распевал какую-то романтическую чушь. И вдруг:
—Леша! — звонкий, как струна, голос Василисы.
Мы повернулись одновременно. Василиса стояла метрах в двадцати сзади, замерев на шагу. Одна нога была впереди, на нее она опиралась. И глаза умоляюще смотрели на Леху.
— Что?.. — крикнул он и осекся.
Я глядел на нее с ужасом и понимал, что ничего мы с Лехой сделать не сможем, чтобы спасти ее. У нас в отряде такое умели проделывать только двое, командир и Монах.
Леха бросился к ней.
— Нет!.. — выкрикнула она отчаянно, останавливая его. — Не смей.
Она прощалась с ним. На щеку выкатилась слеза.
— Прости меня.
Это были ее последние слова. Василиса быстро убрала ногу. Прогремел взрыв.
Леха упал на колени и закричал. Без слов, как раненый зверь.
Эти мины у нас назывались «подкидной дурак». Сейчас их использовали редко, в основном ставили растяжки с гранатами. Василиса, скорее всего, наступила на мину старой закладки. Может быть, ее поставили здесь лет десять назад. Вот и нашла наконец хищница свою жертву,
Леха лежал на земле и, кажется, не был сейчас способен ни на что. Я достал трубку, связался с командиром. Рассказал в двух словах. Как мог, описал, где мы находимся.
Они пришли через два часа. Все это время я просидел возле дерева, а Леха лежал на спине и невидящими глазами смотрел в небо.
Ты воспари — крыла раскинь —
В густую трепетную синь,
Скользи по Божьим склонам, —
В такую высь, куда и впредь
Возможно будет долететь
Лишь ангелам и стонам.
Сейчас туда поднималась душа Василисы и Лехины молчаливые стоны.
Но, может, был тот яркий миг. Их песней лебединой.
— Скажи, она умерла? — хрипло спросил Леха.
— Она жива, — ответил я. — Кто поверил, что Землю сожгли? Нет, она затаилась на время. Помнишь?
— Помню.
До прихода отряда я читал ему песни Высоцкого, какие запомнил.
И душам их дано бродить в цветах,
Их голосам дано сливаться в такт,
И вечностью дышать в одно дыханье,
И встретиться — со вздохом на устах —
На хрупких переправах и мостах,
На узких перекрестках мирозданья.
Свежий ветер избранных пьянил,
С ног сбивал, из мертвых воскрешал, —
Потому что если не любил —
Значит, и не жил, и не любил!
После гибели Жар-птицы мы снова вернулись на базу. В отряде поселилась тоска, В первый раз я видел командира пьяным. В кают-компании Ярослав, обхватив голову руками, бормотал:
— Это неправильно… не так… что-то мы делаем не так… так не должно быть…
Командир отбросил бутылку, пнул ногой стул, процедил:
— Наконец-то хоть до кого-то дошло. — И проорал громко: — Хоть кто-то об этом заговорил.
После этого он ушел в свой дом и больше не появлялся.
Февраль целый день сидел с карандашом и папкой бумаги, рисовал, раздраженно комкал листы и выбрасывал. Паша в печали пытался ловить рыбу в пруду, где явно не водилось ничего крупнее лягушек. Монаха не спасал даже меч. Чернее тучи он ходил по базе, и в глазах была беспомощность. «Как же мы дальше будем… драться… если ее не смогли… не уберегли…»
Беспомощность — страшная вещь. Особенно мужская.
В этой ситуации не мог не возникнуть сам собой вопрос о возвращении. На следующий Же день первым его поднял Ярослав, и, кажется, все равнодушно с ним согласились, начали собираться. Даже Февраль. Тогда я пошел к Командиру, растормошил его и сказал, что это предательство. Кажется, в голосе у меня были слезы. Я кричал, что не хочу трусливо бежать, что малодушных Бог наказывает, а Серега и Василиса, и Варяг погибли не для того, чтобы мы удирали, и прочее в том же духе. Он смотрел на меня полупустыми глазами, медленно наполнявшимися смыслом и пониманием.
— Но мы же не удираем, — бормотал он, пытаясь поймать меня за руку. — От войны не убежишь… там она тоже идет… Это не предательство… Ты что, Костя… Успокойся…
— Все опустили руки… это предательство!.. — надрывался я. — И Монах… бросил свой меч… это же крест… вы дезертиры…
Даже в тот момент я смутно осознавал, что предательство здесь ни при чем, его нет. Просто мне казалось, все рушится, отряд распадается и я больше никогда их не увижу. За общим унылым безразличием мне мерещились бесплодность и безнадежность. Это было равнозначно поражению, и я изо всех сил сопротивлялся ему, догадываясь, до чего мой бунт нелеп в такой форме. Но неожиданно у меня появилась поддержка.
— Командир, мальчик прав, — сказал Богослов, стоявший в дверях. — Мы не должны возвращаться так. Мы победители, а не побежденные.
Святополк встал, одернул на себе одежду, пригладил волосы и положил руку мне на плечо.
— Мы уйдем победителями. Я обещаю, Костя.
И в этот момент на улице посыпался град — из автоматных пуль.
— Что за… — ругнулся командир, подскакивая к открытому окну. — Михалыч! Вы что там, учения открыли?.. — крикнул он пробегающему Папаше.
— Нападение, командир! — проорал тот. Святополк схватил оружие.
— Костя, за мной! Федька, прикрывающим… Так начиналась трехдневная осада базы.
Первую атаку мы отбили, хоть и с трудом. Нападающих было явно больше, но им, видимо, не хотелось лезть на рожон. Они отступили, окопались в лесу за забором.
— Вот и взялись за нас, — повторял Монах, оглядывая вражеские позиции в бинокль с наблюдательной точки на крыше столовой. — Вот и взялись…
Я тоже подполз к низкому парапету на краю и попросил бинокль. Сначала ничего не увидел. Деревья, кусты, сплошная «зеленка». Потом вдруг зашевелилась трава, и земля будто вспухла кочкой. Я разглядел лицо, ствол пулемета.
— Маскироваться они умеют, — медленно, с расстановкой произнес Монах. — Подо что хочешь могут. И шлангом прикинутся, и тучкой, чтоб мед у пчел воровать, и крылышки ангельские нацепят…
Это были «кобры», Пятая колонна легионеров. Как они вышли на базу, осталось неясным. Но никто особенно и не пытался это выяснить. В конце концов, просто могли засечь с воздуха, время от времени здесь пролетали вертолеты. Основным было другое. Нас взяли в плотное кольцо. Все понимали: штурм базы может стать нашим последним боем. И готовились к нему, как к последнему. Зато и тоску зеленую как рукой сняло — сразу же.
Правда, перед этим последним боем нам будто решили пощекотать нервы. Несколько раз начиналась атака, но быстро переходила в тупую перестрелку без всякого вреда для обеих сторон. Фашист сказал, что боевики КОБРа не любят рисковать собственной шкурой. Им надо, чтоб наверняка. Поэтому они не пойдут на штурм, пока точно не будут знать наши силы и пока их не соберется тут целая рота, а лучше две. И если нам нужно потянуть время, то надо всячески демонстрировать, что нас тут ого-го сколько и в придачу целый боевой склад. Только вот зачем нам тянуть время, было непонятно.
На крыше столовой, кроме наблюдательного пункта, мы устроили несколько огневых точек с круглосуточным вахтенным дежурством Жить тоже перебрались в столовую, но в случае необходимости были готовы рассредоточиться по домикам и оттуда вести бой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29