Он опередил выстрел на долю секунды. Камуфляж между лопатками разорвало пулей, стокилограммовое Пашино тело вздрогнуло. Значит, снайпер почему-то стрелял в Кира. Как Паша узнал?
И в этот момент меня будто в спину толкнули. Это был шанс — промежуток между двумя выстрелами. Не видя больше ничего вокруг, я побежал. Приклад автомата бил меня в поясницу, в животе бултыхался страх, голова была пуста, как воздушный шар. Наверное, во мне сработал древний инстинкт, первобытный ужас перед охотником, преследующим в ночи. Я проносился по улицам, сворачивал, петлял, метался в тупиках, пока не выдохся. Вот тогда и пришел настоящий, не первобытный ужас. Я не знал, где нахожусь и куда теперь идти. Темноту разжижал лишь тусклый фонарь вдалеке. Сердце колотилось так, что запросто могло стать приманкой для всех здешних снайперов из Службы обеспечения порядка и лояльности. А ведь порядок на улицах тут был идеальный — мертвый порядок. С опозданием я догадался, что это значит. Этот порядок наводили люди из СОПЛа, «сопливые снайперы», как их называли у нас.
Прижимаясь к— стенам зданий, я пошел наугад. Чтобы не давать сожрать себя страху, стал думать о Паше и остальных. Своя жизнь перестает казаться важной, когда думаешь о жизни другого. В отряде не было чужих — там все друг для друга родные, готовые сделать для тебя все, и даже больше, чем все. Отдать другому собственную жизнь. Это настоящая семья, особенная. Я любил их всех. Я молился за них.
Наверное, молитва меня и вывела Внезапно я увидел перед собой брошенный дом, в котором остановился отряд. В окне на втором этаже горел огонек. Счастью моему не было предела, когда я обнаружил в доме живыми и здоровыми и Февраля, и Пашу, и Леху, и своего малость помятого оруженосца. Руслан бинтовал Леньке руку, а все остальные уже готовы были идти искать в городе меня. Они тоже были несказанно рады, что я отыскался. Командир прижал меня к себе — я почувствовал, как расслабляется у него внутри какая-то туго закрученная пружина. Февраль улыбался. Паша рассматривал дырку в камуфляже от пули снайпера — где бы в нем самом она сейчас была, если б не трофейный бронежилет.
Сразу после этого состоялся короткий военный совет. Святополк говорил, что город затерроризирован «соплями» и нужно провести здесь зачистку. Ему возражал Варяг. Он предлагал по-быстрому уходить — наверняка после разборки со стригунами на нас устроят облаву, пустят по следу КОБР. А зачищать город от снайперов бесполезно, вместо этих наберут других, только и всего.
— Нет, — качал головой командир. — Здесь они слишком сильны, это очевидно. И наверняка местным властям это не по нутру, хотя они и контролируют «соплей». Вероятно, поначалу это было зачем-то нужно здешним шишкам. Но, скорей всего, они уже жалеют о том, что дали «соплям» столько воли. Могу даже предположить, что сами шишки боятся их и не рискнут прижать. А вот мы им поможем. И после этого они сделают все, чтобы «сопли» впредь были тише воды, ниже травы. Я, конечно, могу и ошибаться. Но попробовать стоит.
— Каким образом ты собираешься пробовать?! — спорил Варяг. — Мы у них будем как на блюдечке с голубой каемочкой. Все равно что выйти на центральную площадь и совершить ритуальное самосожжение.
— Есть план, — бесстрастно ответил командир и изложил суть.
План одобрили единогласно с одним воздержавшимся.
Глубокой ночью отряд вошел в здание городской администрации. Адрес мы узнали в справочной. В это время суток здесь работала только охрана и местное управление СОПЛа, что-то вроде координирующего центра. С охраной получился небольшой шум. Они не хотели нас впускать, и троим это стоило жизни. Остальных мы разоружили и связали проводами от телефонов и компьютеров. Оставили их в дежурке под присмотром Ярослава Пока занимались охранниками, другая группа проникла в помещение Службы порядка и взяла на прицел всех, кто там был. Дежурному на связи было велено вызвать всех снайперов в штаб, и немедленно. Вместо обезвреженной охраны при входе сели двое наших, переодетые в снятую с пленных форму. Там же, в засаде — еще пятеро.
Пока мы ждали, командир и Фашист залезли в Интернет и стали искать «птицу с крыльями», о которой говорил подрывник Ахмад. Минут через десять Фашист удовлетворенно произнес: — Есть! Вот он. «Фонд содействия развитию гражданской культуры». Птица… хм, действительно с крыльями. Страус, что ли?
— Пингвин, — с сомнением предположил Богослов.
— Нет, ребята, это модернизированная ворона, — заключил командир. — Смотри давай, чем они занимаются, эти содействователи. И кем курируются.
— Тэк-с, — защелкал мышкой Фашист. — Ага. Московское отделение международного фонда… многолетняя практика в развивающихся странах… обеспечение культурного прогресса… открытие культурных границ… Благопристойные словесные пустышки. А что за ними стоит?.. Особенно за этим «открытием границ»? Голову даю, командир, эта контора — передовое диверсионное подразделение Легиона… Финансирование, естественно, из «благотворительных источников» за бугром… Ну-ка, направления работы. Демография. Ага, старательно прореживают нас, как морковку. Молодежь. Наркопропаганда под видом борьбы с наркоманией. Программы обучения терпимости и толерантности — учат сдувать пылинки с живодеров, которые тебя режут и потрошат твой дом… Опа! Секты, секты, секты… и все на наши головы. Развитие религиозно-духовного многообразия — вот, значит, как это называется… О! Пытаются протащить к нам церковь сатаны… Духовно-экологическое движение… а этих я знаю. У них под экологией понимается самоуничтожение. Человек, мол, грязная скотина, и давайте очистим от самих себя нашу Землю… Дальше смотреть? По-моему, достаточно… Вот еще: поднятие статуса нетрадиционных ориентации в глазах общества… ага, до п… сов добрались… интересно, а поднятие статуса маньяков не входит в их планы? Не удивлюсь… Тоже ведь нетрадиционная ориентация. Командир, меня тошнит.
— Ладно, все понятно, найди адрес их московского офиса.
Уже несколько минут снизу поступали сообщения о появлении первых снайперов. Их обезоруживали и сажали под замок в глухой подсобке уборщиков.
Вся операция должна была продлиться не меньше полутора-двух часов. Я пристроился на диванчике в темном коридоре и заснул. Все равно от меня здесь никакого толку, а глаза просто склеивались.
Проснулся я оттого, что кто-то рядом разговаривал. Спросонья мне показалось, плачет Василиса и кто-то ее успокаивает. В темноте я разглядел двоих возле стены на полу. Меня они как будто не видели. А я не стал им мешать.
Но это была не Василиса. Плакал на полу Кир. Рядом с ним сидел Паша и, кажется, гладил его по голове.
— Поплачь, поплачь. Все худое и выплачется. Эх, дите… Кто ж тебя так сурово обидел…
— Мамку… вспомнил, — всхлипывал Кир. — Задавили ее.
— В аварию попала?
— Не-ет. К нам домой тоже пришли… эти, которые сегодня…
— Стригуны? — догадался Паша. — У, лишаи стригущие…
— У нас тоже денег не было. Тогда они… мамку… как сегодня эту… в уплату использовали.
— Ох… Вот значит, чего ты на них так…
— И за-да-вили, — глухо проревел Кир и вжался лицом в Пашу.
Паша обнял его.
— Война… такая сука… — тихо произнес он.
— Дядя Паша, — Кир поднял голову, всхлипнул, — я больше не буду тебя убивать.
Малыш опять прижал его к себе.
— Эх ты, дите, — повторил он, вздыхая.
— Я с тобой останусь, в отряде, — говорил Кир. — Ты меня никуда не отдавай, ладно?
Минуты две они молчали. Потом Паша опять вздохнул:
— Куда ж вы мне двое… у самого ни жены, ни дома нормального…
Это он про Катюху вспомнил, усыновленную свою, сообразил я. А теперь, значит, и Кира собрался туда же… удочерять, наверное. Я всегда говорил, что Паша — мировой парень. Даже У меня в глазах защипало.
Но тут в коридор брызнул свет из двери штаба «соплей», и началось какое-то движение. Паша поднял Кира с пола и увел. Я тоже встал и пошел вниз вместе с командиром и еще тремя нашими. Операция по обезвреживанию местных «соплей» близилась к концу.
Убивать их, безоружных, мы, конечно, не собирались. План командира заключался в том, чтобы просто вывести их из игры. Каждому снайперу СОПЛа полагалось быть строго засекреченным, Даже родственники не должны знать, чем он занимается. На работу они выходили только в масках. Никто никогда не видел их на улицах. Зато результаты их работы видели все. И все боялись стать очередным результатом. Ведь никто не знал, кого им взбредет в голову ликвидировать следующим, наводя неведомый порядок. Кого они посчитают нелояльным этому самому порядку. Самое интересное было в том, что любой мог встретиться с убийцей лицом к лицу, когда он без маски в свободное от работы время покупает, например, колбасу. А на лице у него не написано, что он убийца. Штатный киллер городской администрации. Между прочим, услуги такого киллера могли купить и простые граждане. В неофициальном порядке. Задорого. И если сумеют сами выйти на него. Рассекреченного же каким-нибудь образом снайпера быстро списывали со службы и отбирали у него рабочий инструмент. Чтобы желающие не выстраивались к нему в очередь делать заказы. А также для спокойствия граждан — чтобы не пугались, вот, дескать, среди нас гуляет киллер. Наверное, официально считалось, что нерассекреченный снайпер не гуляет среди граждан. Или беспокоит меньше.
Вот командир и придумал их скопом рассекретить. Сфотографировать каждого в фас и профиль да вывесить в Интернете. И по городу расклеить распечатки снимков. Фотографированием, естественно, занялся Папаша. Снайперов выводили на процедуру по одному, потом запихивали обратно. Всего их оказалось тринадцать человек. И за каждым тянулся длиннющий кровавый хвост. Они не выглядели как маньяки. Они были похожи на нормальных людей. Это-то и казалось дико ненормальным. Почему нелюди не обрастают шерстью? Это неправильно.
— Какой порядок они наводят? — спросил я Фашиста.
Он покопался в кармане, достал мятую однодолларовую бумажку. Расправил и ткнул пальцем в надпись под пирамидой с глазом.
— Вот этот. Тут по латыни — Новый мировой порядок,
— А глаз — надсмотрщик? — догадался я.
— Он самый.
— Они всех переубивают?
— Всех нет. Им нужно какое-то количество дешевой рабсилы. А излишки сократят. Под самыми гуманными предлогами, будь спокоен, как и полагается доброжелательным оккупантам.
— Как это?! — не понял я, — В гитлеровских концлагерях людей пускали на мыло, потому что не хватало мыла?
— Вот именно, — серьезно кивнул Фашист. — Ход мысли аналогичный. Стригуны, например, убивают тех, кого уже обобрали до нитки. Это их способ борьбы с бедностью. Очень эффективный.
Из здания администрации мы вышли на рассвете. И только собрались расклеивать на стенах снайперские рожи, как выяснилось: в городе поднимается что-то вроде бунта За ночь среди жителей разлетелись слухи о нашей стычке со стригунами и каким-то образом — о нападении на администрацию. Улицы уже не были пустыми. Тонкими струйками народ стекался к центру города. Там бойко и деловито шла запись в дружинную сотню. Наш отряд встретили как спасителей и героев. Свежеиспеченные дружинные ополченцы, взволнованные и немножко испуганные собственной храбростью, подбадривали себя криками. Какой-то парень, чем-то напоминающий нашего Фашиста, только без очков, возбужденно повторял: «Ну надоело же! Живешь как не у себя дома!» И смотрел вопросительно, будто пытался понять, действительно ли всем надоело так же, как ему.
— Ну вот, — радостно смеялся Ярослав, обращаясь к командиру, — а ты говорил, нужно в каждой деревне устраивать курсы по самообороне. Нашему человеку не надо никаких курсов. Отечественный инстинкт свое всегда возьмет. Их просто перекормили миром и безопасностью…
Однажды Премудрый сказал мне: «Мы не против мира. Мы против подделок под мир, которыми прикрывают эту тотальную войну»… Самое удивительное — ни «кобр», ни патрулей не было ни слуху ни духу. Зато отряд ополченцев, вооруженных кто чем, но больше железной арматурой, выдернул из постели самого городского главу и некоторых его приближенных шишек. Их пригнали на площадь в чем взяли и стали решать, что делать. Одни кричали — замочить в сортире, другие — посадить в подвал, на хлеб и воду. Примирил всех Паша. Он предложил свой универсальный метод:
— Да выпороть и отпустить на все четыре стороны.
На том и порешили. Только мы на экзекуцию не остались. Нам надо было идти дальше совершать подвиги.
Остановил нас только колокольный звон, как-то неожиданно грянувший над городом и похожий на набат. Мы обернулись на колокольню, и тут младший Двоеслав взмолился:
— Командир, отпусти на покаяние. Вчера весь день он себе места не находил, с лица зеленым сделался. Маялся тоской смертной из-за подавившегося языком подрывника. Командир кивнул.
— Иди.
Двоеслав отдал оружие брату и зашагал к храму, сначала быстро, почти бегом, а чем ближе к церкви, тем медленнее. У входа он едва волочил ноги.
Ждали его около часа. Мимо нас за это время пронеслось туда-сюда несколько волн ополченцев и просто взбаламученного народа. Февраль выловил из толпы пару человек и рассказал им про таджикских наркодилеров. Ополченцы пообещали разобраться с ними по-свойски.
Двоеслав вышел из церкви уже не зеленый и тоскующий, а красный и взволнованный.
— Жить будет, — прокомментировал Горец. В тот же день отряд проходил через другой городок, как две капли воды похожий на предыдущий, но без дружинных ополченцев. А настроения здесь были совсем иные. В воздухе топором висела искрометная злость. Людей на улицах ходило мало, и все равно шарахались друг от друга, как от чумных. Монах что-то спросил у прохожего и был оплеван руганью с ног до головы. Потом долго мысленно вытирался. Февраль с Лехой вышли из булочной облаянные и разве что не покусанные нервной продавщицей. Варяг для интереса пристал к мимохожей девице и получил внезапный удар промеж глаз. Девица убежала, а Варяг, потирая лоб, сказал, что по городу прошла неведомая зараза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29