- Ну да, мы поцеловались, - поверяла Ольга подругам свою тайну. Поймите же, перед такой разлукой без этого никак нельзя обойтись, ведь милый уезжает на другую планету. Он так страстно желал этого, и я тоже, чтобы он вспоминал обо мне, раз туда не доходит почта. Я хотела изучать астрономию, чтобы каждый вечер смотреть в телескоп на Марс, где он работает. О, тогда я еще не знала, что он изменит мне!..
- Да ведь он тебе, собственно, не изменил...
- Как не изменил? Он изменил идее...
- Он виноват в том, что слишком любил тебя!
- Как видно, плохо любил! Эгоистично!
- Но ты тоже виновата, Ольга!
- Я знаю. Я должна была заметить это раньше! Но как я могла предполагать, что он в одно мгновение обменяет свою мечту "узреть" на любовь? Что это за любовь, которая не способна приносить жертвы?
- Будь довольна, что он так близко от тебя! - сказала ей Тамара своим альтом. - Когда он будет среди звезд, - философствовала она, чтобы утешить Ольгу, - он перестанет существовать на этой земле, то есть перестанет быть тем, кто он есть, не будет Пети...
Девушки посмеялись над таким утешением. Марта, строгая куколка с ямочками на щеках, заметила критически:
- Эта истина, Тамара, давно перестала быть истиной. С тех пор как на землю вернулся с высот первый человек! Надеюсь, ты допускаешь, что он снова начал существовать здесь...
- Мы ведь тоже живем на планете! - воскликнула Анча, от удивления широко раскрыв свои блестящие глаза газели. - Разве не достаточно большое чудо, что мы живем на одной планете и смотрим на другие?
Временами девушки умолкали, чтобы выслушать сообщения о "Путнике", которые передавал вездесущий голос амплионов. И вдруг Ольга услышала свое имя! Звуковые волны понесли его по обеим половинам земного шара!
- Зову Ольгу! Зову Ольгу! Зову Ольгу! Приходи немедленно к старту! Я хочу попрощаться с тобой! Петр Бернард.
Сначала Ольга подумала, что это слуховой обман. Но все слышали то же самое.
- Это ты, Ольга! - воскликнула Марта, и румянец на ее щеках побледнел...
- Летит! - закричала Ольга и вся расцвела от радости.
Возле старта было отведено место для жен, детей, отцов и матерей, для самых близких, которых девять человек пожелали в последний раз обнять.
Среди них была и Петина мама с обоими мальчиками, и бабушка Елена, была там и Ольга...
Пани Ксения и Ольга - мать и возлюбленная - сразу же догадались и узнали друг друга. Каждаяиз них приписывала другой вину и заслугу в Петином решении. Они улыбнулись друг другу сквозь слезы, пожали руки и договорились, что с этой минуты-будут вместе смотреть на звезды...
Когда появился Петя, первой завладела им мать.
Она принялась обнимать его, обливая слезами.
- Сыночек! Мой мальчик! Видишь, я опять плачу, прости, только что я хотела, чтобы ты улетел, а теперь снова... снова... я сама себя не понимаю...
- А я очень хорошо тебя понимаю, мама! Ты правильно поступила! Спасибо тебе...
- Нет, нет! Не говори так! Не мучай меня! Забудь мои слова! Вместо того чтобы радоваться, что ты остаешься со мной, я сама тебя выгнала, как я могла, как я только могла...
Но тут бросилась к нему Ольга со своими объятиями, со своими слезами...
- Милый! Милый! Солнышко мое...
- Ну что? Теперь ты мной довольна?
- Не издевайся надо мной, Петя! Из любви ко мне ты хотел остаться...
- Тебе я тоже благодарен, Ольга...
- ...а я прогнала тебя от себя. Кричала, топала ногами - лети! Сейчас же лети! Что я наделала...
- Будет по-твоему! Твой милый будет среди звезд...
- Не хочу! Не хочу! Это говорила во мне ослепленная гордость...
"Женщин не поймешь!"-снова подумал Петя, и все-таки он давно их понял. Это не вина их, а заслуга, что он находится сейчас здесь, на этом рейде, перед отплытием в космос, и что он устоял перед всеми искушениями и соблазнами Земли. И, если бы он снова заколебался, они обе перестали бы плакать и (он это точно знает), не слушая возражений, указали бы ему по направлению к звездам...
И вновь прежнее здоровое любопытство овладело всеми клетками его мозга, обострило его чувства, наполнило сердце великим ожиданием. Он опять почувствовал себя сильным и смелым, стремящимся проникнуть в корень вещей. Его взгляд опять оторвался от Земли, словно он был обращен к иным краям, словно перед ним уже открылись видения иного мира...
Не сопротивляясь, он шел за Владей и Иваном, тащившими его за руки. Они тянули его к лестнице, поднимавшейся к приоткрытому люку воздушного корабля, требуя, чтобы Петя взял их с собой. За ними прибежала бабушка, Петю ждут еще ее слезы и объятия. Как бы издали доносятся к нему слова Покровского, разносящиеся по всему миру:
- ...Земля наделила своих детей неутолимой жаждой познания, наполнила их мозг неугасимым стремлением взглянуть вблизи на чудесные звездные куранты, изучить их и сделать так, чтобы они служили человеку! Велико наше желание познать непознанное, но еще сильнее наша любовь к родной земле! Наши головы горят любознательностью, наши гордые сердца стремятся к звездам! Однако не подлежит сомнению одно: мы будем любить нашу родную планету даже на самом краю вселенной. И мы вернемся, мы, сыновья Земли, в ее нежные объятия!
Когда он договорил, наступила минута молчания. Напряжение росло, приближался момент запуска. Последние объятия, последние пожатия рук - и один за другим члены экипажа исчезают в иеталлическом чреве колосса.
Мгновение удивительной, потрясающей тишины, а потом огненная стрела перескочила через край астрадука и мгновенно исчезла в небесах. И только потом загремело, застонало и содрогнулось всё до самых недр планеты...
Казалось, что Земля родила...
Теперь я могу облегченно вздохнуть, все уже позади. Петя улетел, Ольга, пани Ксения и пани Елена остались на Земле. Таково было бы содержание первой части, если бы я писал роман. Сборы и подготовка воздушного реактивного корабля к старту. Вторая часть содержала бы описание жизни экипажа во время полета до посадки. Третья часть - приключения на новой планете и возвращение.
Я все думаю о Пете, как бы он вел себя во второй части. Стараюсь представить его, одного из Девяти, внутри самолета во время путешествия.
Нет, не могу себе его там представить! Мне кажется, что ему уже нечего сказать, что все, что в нем было, он давно высказал. В шуме моторов я не слышу биения его сердца, его мозг стал как бы частью атомного мозга, который поведет самолет во вселенную. А вот те, кто остался на Земле, - его возлюбленная, мать и бабушка, да и оба мальчика, как ни странно, протестуют во мне и сопротивляются своему концу. Они могли бы еще столько всего пересказать!..
Милый дядя!
Я встретила необыкновенного человека, настоящего человека! "Первого среди людей будущего!" Как-то я Тебе уже намекала о нем, Ты, наверное, знаешь, о ком я говорю. Исполняю свое обещание. Я не смогла бы Тебе все рассказать лично, поэтому пишу Тебе. Ты пользуешься моим доверием...
Прими мою исповедь и цени это!
Уже давно я следила за ним издали. Он казался мне чем-то недосягаемым. О том, чтобы познакомиться с ним поближе, я могла лишь мечтать. Как все это произошло?
Однажды я пришла в редакцию с небольшой просьбой.
Меня принял высокий, стройный мужчина так радушно, как будто мы были уже давно знакомы, как будто в эту минуту он только и ждал того, что я приду, и заранее радовался этому. Он оказался очень начитанным человеком, но, несмотря на это, говорил обо всем так просто и так охотно, как говорят между собой только старые друзья после долгой разлуки. Это было вечером, в тихие летние сумерки; от этого человека передавались мне восхищение жизнью, какое-то смутное беспокойство, радость и ожидание чего-то прекрасного, что готовят тебе следующие дни. Я вдруг словно окунулась в какую-то другую, грядущую жизнь, когда в отношениях людей будут царить только любовь и доверие. Мое волнение усиливалось еще благодаря тому, что этот человек, который так сердечно говорит со мной, не видит меня, что он слепой...
По вечерам я ходила на улицу Моцарта, на которой почти всегда к этому времени гасли фонари, и, спрятавшись за выступ противоположного дома, ждала, когда он выйдет из редакции. Тогда мне было вполне достаточно того, что он живет на свете и что я могу хотя бы издали видеть его. Подойти к нему я не могла: у меня от волнения так стучало сердце, что я была бы не в состоянии выговорить ни слова. В первые дни я даже не старалась узнать что-либо о его жизни. Словно в те короткие минуты, что я говорила с ним, я глубоко проникла в его "я", узнала самое сокровенное, а все остальное, что я могла бы услышать о нем от чужих людей, только сбивало бы меня с толку, вводило в заблуждение и мешало бы понять правду.
Как-то раз я увидела на плакате его имя. Алеш Краль читает лекцию на тему "Непреодолимая сила нового в борьбе со старым". Мне тогда казалось, что он мог бы просто стоять и ничего не говорить, что сила, которую излучают его темно-синие, теплые, удивительно живые, как будто зрячие глаза, эта огромная моральная сила придавит к земле всех слабовольных и эгоистов, а в хороших людей вселит уверенность в себе.
Я отправилась на его лекцию. В тот самый момент, когда я вошла в коридор, погасло электричество. Подруга вела меня за руку по темной лестнице старого дома. Вокруг было темно и шумно, кто-то, вскрикнув, слетел с лестницы, где-то поблизости в коридоре скулила собака.
Теперь я вспоминаю об этом, как о каком-то фантастическом сне. Пение тех, кто уже занял свои места, приглашало нас в большой зал, в котором я должна была увидеть Алеша. В темноте я сначала не узнала его среди сидевших за председательским столом. В коридоре кто-то настойчиво кричал: "Свет! Свет!" Мне даже стало неловко за то, что люди с раздражением требуют света в его присутствии. Принесли керосиновую лампу и поставили на стол.
Но и после этого я не узнала его. Он был совсем другим, чем тогда, когда я видела его вечером, в конце лета, в тихой комнате, залитой лучами заходящего солнца.
В тот раз он показался мне таким простым, спокойным и веселым, полным любви к людям и уверенным в силе собственной убежденности, словно в его душе не оставалось места для подавленности и неуверенности. А теперь, еще до того, как он заговорил, я заметила, что он сильно волнуется. Лицо его выражало беспокойство, почти отчаяние, глаза нервно моргали, руки, державшие листки, испещренные знаками для слепых, дрожали. Я поняла, что чтение лекции сопряжено для него с тяжелой внутренней борьбой и что успех ее будет зависеть от соотношения сил старого и нового в нем самом - страха и волнения, с одной стороны, и воли преодолеть этот страх и победить, о другой стороны.
Зал замолк. Все существо Алеша, казалось, протестовало против выступления. На лице было написано: сегодня я не хочу выступать перед людьми. Я ничего не могу им дать, напрасно я старался бы...
Но в следующий момент он виновато улыбнулся, словно подумав, что весь зал услышал этот недобрый внутренний голос, и стал говорить. Вначале он заикался, мне даже жутко было, оговаривался, повторял одни и те же слова, перепутал листки с заметками, по которым он читал ощупью. Настала мучительная пауза. Но вот, словно используя какой-то скрытый, последний запас сил, он с ободряющей улыбкой "посмотрел" на нас. И постепенно с каждым новым словом он становился спокойнее, заговорил с воодушевлением, не прикасаясь больше к своим заметкам. В зале зажглось электричество. Алеш был очень бледен, но лицо его было совершенно спокойным, ясным и простым. Как будто вообще и не было ни волнения, ни заикающегося голоса, как будто и в его жизни все было спокойно, ясно и просто.
И теперь пришла моя очередь - я страшно волновалась, сердце готово было выскочить из груди оттого, что я решила первой записаться в прения по докладу. Я встала, и слова полились помимо моей воли.
- Поговорка "ставь себе цель по мере сил своих" неверна, правильно другое: человек способен превзойти самого себя...
Я говорила еще некоторое время на эту тему, это было мое самое длинное в жизни выступление без подготовки и без каких-либо заметок, да еще перед таким большим собранием. Пока я говорила, Алеш стоял, опустив голову, и сосредоточенно слушал меня.
- Ваши замечания вполне правильны, товарищ, - сказал он тихо.
Не известно, узнал ли он мой голос; так я этого и не узнала и никогда уже не узнаю. И сейчас еще я ясно представляю себе, как он стоит на возвышении и говорит заключительное слово. А потом протягивает к нам руки, словно желая обнять всех в зале; любовь к людям и сила воли одержали в нем победу над страхом и подавленностью, и он воскликнул:
- Новое нужно искать, друзья, на нем нет визитной карточки, и иногда его бывает трудно распознать!..
Этой лекцией завершаются дни первого и самого сильного очарования этим удивительным человеком. После лекции я стала относиться к нему более трезво. Теперь я уже смотрела на него как на обыкновенного человека, а раньше он представлялся мне лишь одним из людей будущего, таким, каким я придумала его для Тебя, дядя.
Мне казалось, что голос его доносился ко мне откуда-то из далеких, грядущих веков. В те первые недели я даже боялась узнать что-либо о его повседневной жизни, чтобы ничто не осквернило моего представления о нем, моего восхищения им. А после лекции жгучее любопытство с каждым днем все росло во мне. Женат ли он? Холост? Ухаживает ли за кем-нибудь? Слепой ли он от рождения или уже потом потерял зрение? И каким образом? Не мог бы его вылечить Филатов?
Я стала ходить к нему в редакцию под разными благовидными предлогами, которые с каждым разом становились все менее значительными. У меня было одно-единственное желание - стать одним из его чтецов. Он работал заместителем главного редактора, в его обязанности входило рецензирование с идеологической точки зрения статей, которые ему читали вслух. Я была сама не своя: мне ничего так не хотелось, как в точно установленные часы приходить, садиться против него и читать. Но я знала, что чтецов у него хоть пруд пруди. Он сам их приглашал и отказывался от помощи своих коллег по редакции. Но, чем меньше у меня было надежд, тем сильнее становилось мое желание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43