..
"Он или идиот, или издевается надо мной", - печально подумал Франя.
- А потом, - продолжал Круберт, - я буду искать утешения и забвения в моих коллекциях. Я, надо вам сказать, страстный коллекционер всяких антикварных вещей. Нет ли у вас случайно дома какой-нибудь старинной монеты, или браслета, или серег, какие носили когда-то в ушах наши прабабушки? Или часов, хотя бы золотых. Чего только не валяется иногда дома в старом хламе. Я собираю также скрипки, сигареты...
- Ничего такого у меня нет, - сказал Франя сдавленным голосом. - МНe хотелось бы еше вернуться к вопросу об абсолютной свободе. Сама эта идея прекрасна, как утренняя звезда, по ее нельзя распространять на все случаи. Вы не учли одного небольшого обстоятельства: надо сохранить труд там, где он абсолютно необходим для поддержания нормального жизненного уровня. Что, например, вы стали бы курить, если бы все табачные фабрики закрылись?
- Кстати сказать, я не курю, - улыбнулся Круберт. Но за этими словами слышались другие: здорово я тебя поддел, шренек!
- Вы не курите, а сигареты собираете! - удивился Франя.
- Если бы я курил, я давно бы выкурил всю свою коллекцию,- вполне логично ответил Круберт и начал рассказывать о редких экземплярах и уникумах своей коллекции.
- Ну, вы не курите, - согласился Франя. - Но что скажут на это курильщики?
- Они отучатся курить - вот и все! Если не будет табака, не будет и курильщиков. Они исчезнут так же, как исчезли электрические лампочки. Нет, серьезно, воздух станет чище! Будет легче дышать, весь народ станет здоровее. От земного шара етолбом валит табачный дым. - болтал Круберт и с интересом следил, как посетитель закуривал одну сигарету за другой.
"Эгоист. - решил Франя в конце концов. - На такого и слов жалко". Но он прекрасно понимал, что это не так, что просто он не может разобраться в этом Круберте. Может быть, Круберт только притворяется, мелет чепуху и что-то скрывает от него? Лицо инженера нравилось Фране, но слова его ничего не стоили. В них звучали насмешка и подстрекательство, в то время как весь вид инженера противоречил его высказываниям. Фране стало казаться, что эти браслеты, часы и все остальное, о чем нарассказывал Круберт, является второстепенным, несерьезным, что. может быть, вообще не существует никакой коллекции. Франя заключал это из того, как внимательно наблюдал инженер за всем, не спуская глаз с аппаратуры, как моментально вскакивал, когда на доске начинали фосфоресцировать какие-то таинственные сигналы.
Инженер Круберт страстно любит свою работу!
Он ни за что на свете не оставит ее! Все эти пустые, несерьезные рассуждения - лишь маскировка; Франя готов дать руку на отсечение, что это именно так. Но для чего? Для чего?
Если бы не эти разговоры, Франя сказал бы инженеру, что никогда еще он не видел ничего более прекрасного, чем то, что происходит под стальной чешуей автоматического чудовища, чем эти необыкновенные фантастические руки невиданной формы с тысячами пальцев с косточками и суставами. Они безошибочно, точно исполняют свою работу и затеи передают ее следующим пальцам. Фране хотелось сказать Круберту, что он завидует ему, его волшебной кухне, заполненной циферблатами, звонками и белыми, зелеными и красными сигналами, при помощи которых вещи отдают приказания человеку и о чем-то его предупреждают.
Кирилл подошел к ним, когда они уже перестали разговаривать. Он улыбнулся Фране своей что-то обещающей и никогда ничего не исполняющей улыбкой. Франя был погружен в тяжелое раздумье и не сказал -больше ни слова. Потом он холодно распрощался с директором и друзья ушли.
Выйдя из здания, они попали на главную аллею, обсаженную кипарисами, которая вела к двухэтажному говорливому фонтану, но Кирилл свернул на боковую дорожку. Садовник в мексиканском сомбреро срезал отцветшие розы и бросал их в корзину.
Другой садовник в отдалении поливал из шланга газон, усеянный ромашками, гвоздиками и полевыми колокольчиками. Они прошли мимо девушки, которая привязывала вьющиеся розы к дугообразным подпоркам, так что получались цветочные арки из букетов роз цвета семги. По клумбе цветущих высоких Табаков ходил человек с каким-то аппаратом.
Ф|раня наблюдал, с каким увлечением, с какой страстью все эти люди отдавались своей работе, с виду маловажной и незначительной. Садовники выполняли ее с таким усердием, словно от нее зависело благополучие человека. И, если бы Франя сказал этим людям, что труд означает рабство, что он советует им освободиться от него, они, наверное, набросились бы на Франю, как растревоженные пчелы, или скорее всего сочли бы его за сумасшедшего...
Потом Франя с Кириллом прошли мимо человека, который выравнивал дорожку. С каким достоинством он держал себя! А как работал граблями! Какое, должно быть, удовольствие разгребать белый песок на дорожке!..Франя почувствовал непреодолимое желание иметь какой-нибуд; инструмент, все равно какой, лишь бы держать егo в руках! Ему показалось странным, что его руки до сих пор ничего не сделали. Он посмотрел на них, подвигал пальцами, точно впервые их увидел. И вдруг ему стало жалко своих рук, жалко, что они двигаются бесцельно и напрасно, что они прикасаются к предметам, уже кем-то сделанным, готовым, лишь к милым и небольшим предметам, гладким, мягким и круглым, которые служат только ему, его органам чувств, являются только проводниками наслаждений...
Кирилл заметил, что Франя рассматривает свои ладони, и произнес лишь одно слово: - Руки!
Ничего больше. Но Кирилл сказал это так, словно перехватил мысль Франи, словно угадал, в какой связи она пришла Фране в голову. Франя посмотрел на Кирилла и покраснел. И вдруг он разрвлился на приятеля. Вот кто является виновником всех бед! Это была его идея - агитировать каждого человека в отдельности, "встряхнуть этих работоглотателей"! Но его злость быстро перешла в злорадство. Мы оба провалились с треском, дружище, ты и я, оба мы сели в лужу, нечего нам упрекать друг друга...
У Франи просто язык чесался так ему все и выложить! Но нет! Пусть сам начнет! Пусть, как подобает мужчине, признает свою ошибку! Он сказал: "Руки!" На что он намекал? Пусть договаривает до конца! Хотел посмеяться над тем, что руки тех садовников напомнили мне о моих собственных руках?
Или вздумал опять искушать меня! Что это за человек!
Франя искоса смотрел на Кирилла и ждал. Ага, теперь ты уже не улыбаешься своей вечно что-то обещающей улыбкой. Обещал, обещал, пока не дробещался! Вот куда она завела его, эта проклятая улыбка, а теперь погасла! И, если бы она снова засветилась, если бы засияла, как утренняя звезда, звезда волхвов, Франю она больше не обманула бы!
Ну, чего он ждет? Пусть уж говорит! Пусть скажет что-нибудь! Но, если он опять начнет щебетать о вольных птицах, о свободе жаворонка, я махну рукой: хватит! Довольно дурить голову и себе, и другим! Оставь меня! Я не хочу больше подчиняться тебе!
Когда они дошли до перекрестка "У божьей коровки", Кирилл вдруг остановился.
- Франя, - сказал он и мягко взял его за руку.
- Ну что?
Кирилл посмотрел ему в глаза долгим, вопрошающим взглядом.
- Ты ничего не хочешь мне сказать?
- Хочу! - рассердился Франя. - Но сначала говори ты! Мне кажется, что и у тебя есть что сказать мне!
- Расстанемся, Франя! - ответил на это Кирилл.
- Что? - испугался Франя. - Ты хочешь уйти? Теперь, когда... Это было бы нечестно!..
- Почему же? - не понял Кирилл.
- Потому что... потому что... мы оба завязли по уши! Я не хочу во всем винить тебя одного, я так же ошибался, как и ты! Но теперь было бы правильнее вместе расхлебывать эту кашу!
- Я уже нашел выход, Франя! Ты ведь понимаешь, о чем я говорю. Если бы я стал тебе это советовать, ты мог бы подумать, что я оказываю на тебя давление...
- Но ведь и я об этом думаю! - воскликнул Франя. - Я тоже найду себе что-нибудь! Будь уверен!
И, когда он сказал это, ему показалось, словно с его плеч свалилась какая-то тяжесть. Его охватила радость, но он сам не мог понять ее причины. Что-то для него стало ясным. Он засмеялся. Его ответ подействовал и на Кирилла. Вокруг его губ снова заиграла знакомая улыбка неисполнимых обещаний, но Фране подумалось, что одно из них он как раз исполнил, воскликнув: "Пойдем вместе, Франя!"
- Завтра же начну, - загорелся тот. - И не четыре часа, а пять часов буду ежедневно вкалывать. Нам придется нагонять, братец мой, как ты думаешь?
- Искать работу легко, - произнес Кирилл. - А вот найти ее - это будет труднее...
- О, об этом я не беспокоюсь. Но что выбрать? Моим орудием производства было когда-то перо. А мне хотелось бы чего-нибудь потяжелее, и не только в одну руку, а в обе! Чувствовать давление, тяжесть, сопротивление! Руки мои так долго отдыхали и теперь сами жаждут работы; это я почувствовал тогда, в парке. Для начала хотя бы садовые ножницы взять в руки. Мне хотелось бы обрезать отцветшие розы, копаться в земле, рыть ямки для молодых саженцев, присыпать их землей, даже просто вручную, - вот было бы здорово! Быть садовником - в самом деле это неплохо. Завтра же поступлю на работу...
Однако не так легко было стать садовником, в этом Франя убедился на следующий же день. Директора садов и парков вежливо извинялись, пожимали плечами, увиливая от прямого ответа. Они перечисляли, сколько людей должно работать на каждом участке, чтобы никто, как это было предусмотрено в плане, не мешал друг другу, чтобы все они трудились с сознанием того, что их труд действительно полезен и нужен для блага общества. Все они очень стараются, каждый на своем месте; они восприняли бы как несправедливость выражение недоверия к ним и даже как оскорбление, если бы сократили их обязанности. Они хотят работать полных четыре часа и имеют на это право! Никто не решился бы таким образом наказывать их за усердие! Пусть молодые люди сами попробуют поговорить с каким-нибудь садовником из любой смены. Они убедятся, что все эти люди любят свое дело, что они счастливы и гордятся тем, что являются творцами всеобщего блага...
Примерно так же отвечали им па фабриках и в мастерских, в которых человеческие руки нельзя было заменить автоматами. То же самое повторялось и в канцеляриях дворцов культуры и спорта, в торговых и жилищных гигантах и гастрономах - словом, везде, где на первый взгляд кишмя кишело обслуживающим персоналом.
Всюду их встречали директора, подобные стоглавым драконам, стоявшим у ворот заколдованного замка: вместо ста голов у них было сто отговорок, а стерегли они работу счастливцев.
Франя понял наконец, что выбирать больше не приходится. Пусть это будет что угодно, лишь бы не стоять в стороне, только бы скорее включиться в общую работу! Он устремлялся туда, где была хоть малейшая надежда устроиться, но все напрасно!
- Вот еще где попробуем, - вспомнил Кирилл. - Творческим работникам нужны чтецы, переписчики, помощники и посыльные. Оказаться хотя бы в тени этих светил!
- Я согласен даже подметать им пороги! - воскликнул Франя с новой надеждой.
Но, к сожалению, и эта надежда не оправдалась.
Знаменитые поэты, драматурги, ученые, художники, жшпозиторы, артисты и певцы давно уже были окружены целой плеядой боготворящих их и восхищающихся ими поклонников. Потерпел неудачу Франя и у поэта Гануша, произведениями которого он когда-то очень увлекался. Гануш был известный поэт, писавший стихи о величии человеческого труда, который современное общество превратило в радость сердца, в творческий порыв ума, в наслаждение для мускулов, в источник сладостной усталости.
Знаменитые композиторы сочиняли песни и гимны на слова его стихов о труде - величайшем благодеянии для человечества.
Гануш когда-то приветствовал первые стихи Франи, а потом прислал ему соболезнующее письмо, в котором старался отвратить Франю от безрадостных блужданий среди изменчивых огоньков поэзии.
Лично с Франей он знаком не был и, как оказалось, уже давно забыл о постигшей его неудаче. Однако Кирилла Ганугд знал откуда-то. Франя заметил, что они, здороваясь за руку, хитро улыбнулись друг другу. Но работы не было ни для Кирилла, ни для Франи.
- Я бы с удовольствием, ведь это - честь для нас обоих, но никак не могу. Клянусь небесными карликами, мне больше не нужно помощников. Вокруг меня столько молодых энтузиастов, они любят меня и стремятся услужить мне. И я их люблю. Но их слишком много! Я читаю им мои стихи, а они читают мне свои, потом мы откровенно обсуждаем их. Кроме того, у меня большой дом, у меня есть садовник, мажордом, заведующие картинной галереей и обсерваторией, архивариус и библиотекарь, секретарь и не знаю сколько чтецов, которые постоянно меняются - все работающие у меня меняются, они избаловывают меня; нет, не хочу! Не хочу! Не могу! В самом деле, мне очень жаль, но, поверьте, это невозможно. Никак не .могу, коллектив заполнен до отказа!
- Я буду вам хоть ботинки чистить, - предлагал в отчаянии Франя.
Гануга указал ему на подставку с отверстием для ноги.
- Даже если бы я этого не умел делать, я псе равно не позволил бы себя обслуживать! Гениальный Толстой сам выносил ведро. - Вдруг он разразился веселым смехом. - Не хватает еще, чтобы кто-нибудь пришел и предложил чистить мне по утрам зубы...
После утомительных скитаний, полных тщетных поисков и неудач, друзья сели вечером за обильный и сытный ужин. На столе появились изысканные кушанья и вина самых лучших марок. Обслуживающий персонал работал безукоризненно, тихо играла музыка, являясь как бы звуковой декорацией к пьесе на тему о полном утолении голода. Они и в самом деле были голодны как волки. Франя начал понимать, в чем заключается разница между гурманством и пустым желудком...
Но чего-то не хватало! Желудок был полон, а в сердце - пустота! Только теперь Фране стало ясно, что есть еще что-то более ценное, чем самые изысканные кушанья, самые приятные напитки и самая упоительная музыка. Все это имеется в изобилии, мир переполнен земными благами, но Франя жаждал работы! Именно это и оставалось недосягаемой и неисполнимой мечтой, самым желанным из всех сокровищ мира!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43