Обстановка накалялась, и Ричард решил несколько подзадержаться на Сицилии, дабы вразумить негостеприимных мессинцев. Он захватил расположенный на берегу моря греческий монастырь и превратил его в свой бастион и свою ставку. Сюда же он привез вдовствующую королеву Иоанну. В первом бою, вспыхнувшем между крестоносцами и жителями Мессины, Ричард выступил в роли примирителя — он схватил палку и принялся ею успокаивать своих, дабы они не ввязывались в драку. Но когда он и Филипп-Август встретились с городскими нотаблями, чтобы уладить конфликт, пришла весть о том, что мессинцы напали на лагерь, крестоносцев и сражение идет уже нешуточное. Выскочив из дворца, в котором происходила встреча с нотаблями, английский и французский король, охраняемые небольшим эскадроном, оказались в окружении огромной вооружённой толпы, которая принялась осыпать их стрелами. Если бы не мужество того, кого недаром прозвали львиным прозвищем, замысел навигатора осуществился бы прямо тут. Еще немного и толпа сомкнулась бы и принялась избивать рыцарей английского и французского короля. Ричард и тамплиеры, руководимые коннетаблем Робером, свирепо обрушились на нападавших мессинцев, жестоко разя их и пробивая дорогу сквозь плотные ряды. Уложив около сотни разъяренных горожан, они вырвались из окружающей толпы и вывели короля Филиппа и его людей. Избежав нелепой смерти, Ричард явился в свой лагерь, придвинул ближе к городу свои галеры, мгновенно организовал войско и, отразив нападение мессинцев, двинулся на штурм города.
Подсчитав убитых в этой стычке, мессинцы пришли в ужас — на каждого мертвого крестоносца приходилось по девять горожан. Теперь только они поняли, как сильно сами себе навредили. Но было поздно. За несколько часов рыцари Франции, Нормандии, Анжу, Англии и Аквитании взяли город в свои руки и предали его пожару и разграблению. Всюду, на всех башнях мессинской крепости затрепетали, зареяли знамена короля Ричарда Львиное Сердце.
— Друг мой, — сказал ему Филипп-Август, — разве мы не договаривались, когда вместе принимали крест, что добыча всегда будет делиться между нами пополам? Почему же тогда кругом развеваются только твои флаги? Где же мои?
— Друг мой, — любезно отвечал ему Ричард. — Если мои рыцари воюют, а твои прячутся у них за спиной, это еще не значит, что они и флаги вместо твоих вояк станут развешивать. Кто победил, тот и знамя свое водружает.
— Но… — открыл обиженно рот король Франции.
— Постой-постой! — не дал ему сказать слово король Англии. — Боже, какая красавица! Да ведь это… Да ведь это же…
Ему навстречу в окружении своей свиты двигалась ослепительной красоты женщина, в которой Ричард узнавал и не узнавал Беранжеру, принцессу Наварскую. Десять лет назад он был страстно влюблен в нее. Это было в Тулузе. Ему тогда исполнилось двадцать три, а ей всего лишь тринадцать, и она совсем не понимала, зачем люди влюбляются друг в друга и что нужно от нее этому рыжему нахалу, хоть он и принц, и герцог Аквитанский, и отменный певец, мало ли принцев, герцогов и хороших певцов — дальше-то что? Теперь это была рослая, зрелая, роскошная красавица, и былое чувство вспыхнуло с утроенной силой. Лицо принцессы пылало гневом, и подойдя, она заговорила с Ричардом не вполне любезно:
— Ваше величество! Как это понимать?! Я только сегодня приплыла в Мессину и не успела поселиться, как на мой дом нападают ваши люди и начинают его грабить, несмотря на то, что я принцесса Наваррская и никакого отношения не имею к происходящей у вас тут вакханалии.
Ричард с тоскою подумал о своих прыщах, затем с радостью вспомнил, что сыпь с каждым днем все больше и больше исчезает, и, спрыгнув с коня, он склонил колено перед прекрасной принцессой.
— О, Беранжера! Свет, струящийся из ваших глаз столь великолепен, что даже гнев не в состоянии затмить его! Обещаю вернуть вам в десятикратном размере все, что награбят мои молодцы. Сегодня их день, они столько претерпели издевательств и насмешек от наглых и безбожных мессинцев, что этому пришло время положить конец. Прекраснейшая Беранжера! Если б вы знали, как я рад видеть вас среди этого дыма, огня и воя! Помните ли вы, как я ухаживал за вами, как посвящал вам стихи, как я влюблен был в вас? Ослепительная Беранжера, будьте моей женой.
Филипп-Август, слушая это словоизвержение, в этот миг аж икнул от удивления. Красавица принцесса растерялась и, пытаясь вырвать свою руку, целуемую страстными губами рыжего нахала, промолвила:
— Ваше величество, мне не до шуток.
— Разве такими вещами шутят? — воскликнул Ричард, поднимая на нее взор своих изумрудно-зеленых глаз, в которых играли веселые огоньки. — Я умоляю вас, согласитесь быть моей супругой. Я буду хорошим мужем, я завоюю для вас Иерусалимский престол.
— С которого так легко слететь, — проворчал вполголоса Филипп-Август.
Тут Беранжера вдруг улыбнулась и сказала уже с некоторым кокетством:
— Ваше величество, отдаете ли вы себе отчет в том, что говорите? Не воспалился ли ваш мозг в пылу сражения?
— О нет! Да нет же! — воскликнул Ричард. — Да скажите же ей кто-нибудь, что рассудок мой вполне сохранился. Робер!
— О да, ваше высочество, рассудок его величества вполне здоров, а если его сводит с ума ваша несравненная красота, то это всего лишь дополнительное свидетельство, что он в своем уме.
— Превосходно сказано, Робер! — похвалил своего тамплиера Ричард. — Настоящее бон мо! Почему я не видел тебя среди тулузских трубадуров? Принцесса, вы видите, что я сгораю от любви к вам? Что вы ответите — да или нет?
Беранжера молчала, продолжая делать попытки освободить руку, покрытую уже сотней поцелуев. В голове у нее все перемешалось — предложение руки и сердца от короля Англии, прославленного Ричарда Львиное Сердце, посреди города, захваченного им и объятого пламенем…
— Что же вы молчите? Да или нет?
— Нет.
— Нет?
— О, Господи… Ну ладно, да. Да!!!
— Нет-да-да! — засмеялся Ричард. — На одно «нет» два «да»! Значит, «да» победили! Беранжера, отныне я буду звать вас Нетдада.
— Вот как? А я думала, что когда девушка дает согласие выйти замуж, ее называют невестой, — улыбнулась Беранжера.
Так уж случилось, что навигатор Жан де Жизор тоже наблюдал за этой сценой, стоя за углом дома и изнемогая от лютого желания наброситься на Ричарда, склонившего одно колено перед красивой принцессой Наваррской, и воткнуть ему в затылок ассасинский кинжал. Жан де Жизор прекрасно понимал, что вся его интрига провалилась, мессинцы не нанесли никакого вреда крестоносцам, и даже наоборот, ограбленный город сторицей возместит Ричарду затраты на покупку нового флота, совершенную в Марселе. И как назло Танкреда не оказалось в Мессине именно в этот момент! Когда он соизволит возвратиться, город уже полностью будет в руках короля Англии. Все приходилось начинать заново. Ну ничего, до прибытия в Святую Землю еще предоставится случай навредить крестовому воинству.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Море продолжало штормить, и корабли крестоносцев застряли в Мессине. Беранжера поселилась в ставке Ричарда, где жених и невеста ожидали ответа от короля Наварры, согласен ли он выдать свою дочь за прославленного короля Англии. Вскоре в Мессину приехала нежданная гостья — Элеонора. Поправив свое здоровье в женской обители Фонтевро, она сбросила со своей внешности несколько старящих ее лет и теперь выглядела очаровательной пожилой дамой, в лице которой зримо виднелись следы былой красоты. В ненастные дождливые вечера придворные дамы Беранжеры, Элеонора со своей старинной фавориткой Фрамбуазой, Ричард, Иоанна, Филипп-Август, летописцы Герольд де Камбрэ, Амбруаз Санном и Ричард Девиз, а с ними и коннетабль тамплиеров Робер де Шомон, собирались у камина и рассказывали друг другу разные истории и анекдоты, которые им только доводилось слышать в своей жизни. Самыми свежими были тогда многочисленные рассказы о том, как султан Саладин, переодевшись купцом-киприотом, путешествовал по Италии, Франции и Германии, выведывая о готовности и намерениях крестоносцев, о их силе и решимости. Однажды он гостил у одного богатого человека в Ломбардии и, там встретился с неким бывшим рыцарем-госпитальером, ветераном сражения при Хиттине. Тот начал рассказывать Саладину о том, как он своими глазами видел Саладина. «Ну и каков же сей грозный султан?» — поинтересовался Саладин о самом себе. «О, сударь, лучше бы вам никогда не видеть его и не встречаться с ним один на один, — отвечал выдумщик. — Росту Саладин раза в два выше вас, огромен необычайно, настоящий Голиаф. Черная бородища спускается до самого живота, кулаки — как вот эти дыни, что лежат на столе. Я хотел было сразиться с ним, но он так посмотрел на моего коня, что конь подо мной тотчас, же околел. А еще говорят, будто своим дьявольским взглядом он может зажечь целую рощу или корабль. Когда он кричит, то у людей и лошадей лопаются в ушах перепонки и из носа начинает хлестать кровь. Еще он знает одно волшебное слово, которое никто на земле не может вымолвить, только он, и от этого слова почва под ногами его врагов содрогается. Нет, сударь, его невозможно одолеть, и напрасно заносчивые короли Англии и Франции мечтают вернуть себе Гроб Господень». Выслушав такие речи, Саладин, уезжая из этого дома, подарил вруну замечательный кривой арабский меч, на котором была вырезана надпись арабской вязью. Некоторое время спустя болтун нашел человека, умеющего читать по-арабски, и вот что там было написано: «В подарок от Саладина тому, кто лучше всех сочиняет небылицы о Саладине».
Эту и множество других историй о великом султане рассказывали гости Мессины друг другу в длинные зимние вечера. А погода, между тем, стояла как назло такая ненастная, что ни денечка не выпало солнечного и спокойного. Король Наварры прислал гонцов, которые сообщили Ричарду о том, что брак Беранжеры с таким знаменитым государем — великая честь. По сему поводу, рождественские увеселения были устроены на славу. Заезжие жонглеры дали великолепное представление, в котором Ричард участвовал в роли Агамемнона, приносящего в Авлиде свою дочь Ифигению в жертву морским богам, дабы усмирить бурю и двинуть корабли к Трое. Несмотря на затянувшееся сидение в Мессине, Ричард был в прекрасном настроении, которое лишь немного омрачалось вспыхнувшей между ним и королем Франции ссорой. Филипп-Август завидовал Ричарду, глядя, как тот наслаждается любовью Беранжеры, и ни с того, ни с сего принялся требовать от своего друга исполнения обязательств по отношению к Алисе, своей сестре, о которой Ричард давным-давно и думать забыл. При встрече с глазу на глаз Ричард сказал Филиппу:
— Какого чорта! Почему я должен ставить в свое стойло эту заезженную лошадь, на которой только ленивый не катался, начиная с моего покойного батюшки, да уменьшат ему огонек!
— Называть мою сестру лошадью!.. — возмутился Филипп. — Этак ты и меня, чего доброго, назовешь лошаком!
— И назову, если ты не перестанешь занудствовать. Признайся, ты просто сгораешь от зависти, что у меня такая красивая невеста.
— Я так счастлив, Филипп. Скоро у меня совсем исчезнут прыщи, и тогда…
— Значит, ты полностью плюешь на меня и мою сестру? Да я после этого знать тебя не желаю!
Ссора между двумя вождями похода затянулась до самой масленицы, но в прощенное воскресенье они помирились. Ричард назначил Алисе денежный выкуп, а Филиппу, чтобы он не дулся, отвалил в подарок два куска своих владений в Нормандии — Венсен и Жизор.
— Ты весьма доблестно срубил жизорский вяз, — сказал он, — и по праву должен владеть Жизором. Тем более, что мне никогда не нравилось это место.
В марте ветры на море стали стихать, погода установилась вполне благоприятная для плавания, и вскоре Филипп на небольшой флотилии, закупленной в Генуе, отплыл из Мессины. Спустя две недели, в Страстную среду, Ричард посадил на огромный дромон свою милую невесту Беранжеру и сестру Иоанну, а с ними вместе большое множество рыцарей и отправил тяжелое судно на восток. Глядя, как оно удаляется в морской лазури, он весело пообедал и только тогда сам погрузился на легкий и быстрый энек в компании с тамплиерами и летописцами. Элеонора провожала его до самого трапа корабля.
— Прощай, сынок, — сказала она печально, глядя своими выцветшими зелеными глазами в его сверкающие двумя изумрудами очи. — Чует мое сердце, не увидимся мы больше на этом свете. Плыви и завоюй Святую Землю, ты рожден для этого, а мне суждено вернуться к могиле твоего отца в Фонтевро.
Ричард вдохнул полной грудью и взошел на палубу энека. Оглянувшись еще раз на завоеванную им Мессину, он увидел плачущую Элеонору, огромную толпу рыцарей, готовящихся тоже погрузиться на корабли, и тут взгляд его укололся о две черные точки. Будто капля желчи упала в чашу с великолепным игристым вином — из толпы на Ричарда смотрели полные ненависти глаза жизорского сеньора.
Король поспешил отвести взгляд, посмотрел на парус, на солнце, на веселые облака, на шаловливые, но не буйные, волны и постарался забыть о присутствии этого черного человека в мире, полном ликующих надежд и свежего ветра.
Дождавшись, когда весь огромный флот Ричарда Львиное Сердце покинул Мессину, навигатор Жан де Жизор сам погрузился на большую генуэзскую галеру, плывущую в Сен-Жан-д'Акр с множеством товаров для осаждающих эту важную прибрежную крепость крестоносцев. Не желая отказывать себе в удобствах и дабы показать, что он весьма важная персона, навигатор раскошелился и заплатил целых одиннадцать марок серебром за самую дорогую placa coopertanote 14 между грот-мачтой и кормой.
Плаванье несколько затянулось — поначалу вдруг исчез ветер и целый день пришлось стоять в открытом море без движения, затем вновь паруса надулись, но у берегов Крита началась сильная буря, отшвырнувшая галеру чуть ли не к самой Александрии, и лишь в начале третьей недели плавания вдалеке показались долгожданные очертания холмов Леванта. Пройдя вдоль побережья Святой Земли, корабль наконец причалил к пристани Сен-Жан-д'Акра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52