После этого Анри, наконец внял просьбам своей жены и, воспользовавшись тем, что ему удалось утрясти разные насущные проблемы на острове, отправился на континент. И он, и Элеонора были непомерно счастливы снова увидеть родные анжуйские и аквитанские земли, славно повеселиться в Туре, проплыть по Луаре от Тура до Нанта, совершить небольшую прогулку по морю и живописному заливу, в который впадает Гаронна, посетить гостеприимные аквитанские города — Бордо, Кастильон, Ла-Реаль, Бержерак, а потом еще Гасконь, грубую и веселую Гасконь, с ее каким-то бешенным азартом к развлечениям, нередко опасным для жизни.
Но, увы здесь-то и произошла размолвка. Элеонора влюбилась. Искрометный гасконец Артюр де Монтескье вскружил ей голову. Он был необыкновенно хорош собой, неиссякаемо остроумен, дерзок и смел, как леопард, и в кошачьих глазах его горело необоримое чувство уверенности в том, что любая женщина может стать его любовницей, достаточно ему лишь этого захотеть.
— Дорогая, я должен заметить тебе, что ты несколько нескромно ведешь себя с этим де Монтескьелем, — однажды проворчал Анри.
— Де Монтескье, — поправила Элеонора, хмурясь. — Прошу не делать мне этих глупых замечаний. И что-то ты в последнее время такой кислый, как барселонское вино. Сравнивая тебя с этими очаровательными гасконцами, можно и впрямь подумать, что ты английский король.
— Но ведь я и есть английский король.
— Да, но ведь ты француз! Слава Богу, что тут еще нет этого твоего мерзкого Томаса. Противный клерикалишка! Так и сует свой нос, так и принюхивается к каждой простыне, чем это она пахнет. И если старческой мочой, то хорошо, а если молодыми и обильными семяизвержениями, то — «изыди, сатана!»
— Г-хм, — кашлянул Анри. — Ты, я вижу, успела многое перенять у этих грубых гасконцев. Где твоя куртуазность, Элеонора?
— К чорту куртуазность! Хочу быть той, которая я есть на самом деле! А я чувствую себя бурей, птицей, молнией, кем угодно, только не английской королевой. До чего же дураки все эти твои англичане!
Помешать роману Элеоноры с гасконцем Артюром бедняга Анри оказался не в силах, и ему оставалось только закрыть на это глаза и сделать все, чтобы любовное приключение Элеоноры было как можно меньше замечено. Но если даже муж знает об адюльтере своей жены, что уж говорить об остальных. Анри ужасно страдал. Подобно тому, как в Англии Элеонора обожала его за то, что среди англичан он был французом, так теперь, в Гаскони особенно, она разлюбила его за то, что среди французов он выглядел англичанином. Не выдержав, несчастный Анри взял своего старшего сына и отправился с ним в Лимож, где его ждали неотложные дела, связанные с укреплением восточной границы континентальных владений, поскольку, как нетрудно догадаться, Людовик страстно мечтал отодвинуть эту границу на запад и желательно до самого морского побережья.
А тем временем, женщина, бросившая семя раздора между своим первым мужем, королем Франции, и вторым — королем Англии, беззаботно развлекалась в компании жизнерадостных гасконцев. В Арманьяке она была встречена большим отрядом тамплиеров, возглавляемым великим магистром Бертраном де Бланшфором, недавно приплывшим в Марсель из Леванта. Бертран сильно постарел за последнее время, но Элеонора все равно была страшно рада ему. Знакомя его с Артюром де Монтескье, она шепнула Бертрану в ухо с радостным хихиканьем:
— Это мой новый Гернуннос.
Затем, взъерошив рыжие волосы гасконца, она добавила:
— Анри как-то по ошибке назвал его Монтескьелем.note 10 Ужасно точное обозначение. Бедняга Анри, ему пришлось срочно уехать по делам на север. Без него нам так скучно, правда Артюр?
— Я просто умираю от тоски без его величества короля Англии! — подтвердил новый фаворит королевы.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
После, того, как разрушив Милан и разогнав его жителей, император Фридрих Барбаросса получил проклятие от папы Александра III, он не смирился перед папским гневом, а, двинув войска на юго-восток, огнем и мечом дошел до Рима. В отличие от городов Ломбардии и Тосканы, города срединной Италии оказались плохо защищены. Сначала Фридрих разрушил родной город папы Сиену, а затем столь же легко овладел Римом. Давно взлелеянная в его душе мечта о мести надменным римлянам наконец осуществилась. Спустя восемь лет после того, как рыцари германского императора покидали Рим под плевки и улюлюканье, они вернулись сюда гораздо большим числом и устроили в Вечном городе настоящий погром. Папе удалось бежать из Рима, он переплыл по морю в Марсель, а оттуда направился в Авиньон, где встретился с весьма необычной, разношерстной компанией, состоящей из гасконцев, странствующих трубадуров под предводительством графа Раймона Тулузского и Бернара де Бентадорна, и рыцарей тамплиеров, возглавляемых самим великим магистром Бертраном де Бланшфором. Все они сопровождали королеву Англии Элеонору и двух ее малолетних сыновей, Ришара и Годфруа, в путешествии по Лангедоку.
Путешествие это явно затянулось. Оно длилось уже третий год, при том, что король Генри вернулся в Англию. Но Элеонора выглядела веселой. В прошлом году в деревне Ренн-Ле-Шато, принадлежащей Бертрану де Бланшфору, она провела несколько ковенов — там под землей была сокрыта такая же бездонная скважина, как в Жизоре. Затем они отправились в Тулузу, где провели зиму среди трубадурского сообщества, и она простила Бернару де Бентадорну утерю таланта, почитая в нем великого магистра ордена странствующих трубадуров. Эта игра весьма позабавила ее, тем более, что в присутствии тамплиеров, члены игрушечного ордена разрезвились, пародируя нравы и обычаи храмовников с огромным искусством.
По весне огромная свита Элеоноры, засидевшись на одном месте, готовилась двинуться дальше, когда королева Англии явилась однажды на очередную пирушку в рыцарских латах, позаимствованных у самого молодого тамплиера, субтильного Филиппа де Плесси. Взволнованная серьезность осеняла ее лицо, в руках она несла меч, поверх доспехов на ней было надето белоснежное блио, а на плечи накинут белый плащь, когда она повернулась ко всем спиной, то люди увиделии на спине у нее две огромные красные буквы М, вписанные одна в другую.
Сотрапезники приумолкли, ожидая что будет дальше, В тишине Элеонора заговорила низким голосом:
— Я — Мари Мадлен, Мария из Магдалы, единственная спутница Распятого на Голгофе, обращаюсь к вам через уста грешной королевы Англии Элеоноры Аквитанской. Довольно вам бражничать попусту и распевать куртуазные гимны. Слушайте, что я вам скажу. Много лет назад, вместе с Иосифом Аримафейским, я приплыла из Святой земли в Марсель, где провела остаток дней своих, скрываясь под чужим именем и бережно храня обручальное кольцо, которое Иисус, жених мой, вручил мне после Тайной Вечери. Там, в Марселе, я скончалась и была похоронена глубоко в земле. Могилу мою долгое время бережно сохраняли, но потом участок земли, на котором она располагалась, купил старый мошенник и вор Жозе Мэнмуат и поставил там свою грязную таверну, в которой моряки договариваются с публичными девками о плате за свидание. Мало того, он назвал таверну моим именеи — «Мари Мадлен». И вот теперь я призываю вас, доблестных тамплиеров, и вас, рыцарей ордена странствующих трубадуров, и вас, гасконских ополченцев, отправиться в поход на Марсель, по пути уничтожить все винные запасы в городах, которые вы будете проходить, а дойдя до Марселя, разрушить таверну Жозе Мэнмуата и откопать мою могилу. Итак, вперед, мои воины, под знаменем двух М!
— Бон мо! — вскричали трубадуры.
— Босеан! — воскликнули тамплиеры.
— Ме-ме, Мари! Ме-ме Мадлен! — замемекали гасконцы.
Под общий шум Элеонора привалилась к стоящему рядом с ней Бертрану де Бланшфору и выдохнула:
— Ффу-хх! Ну и вспотела же я! Куртуазно говоря, роза покрылась росой! Не понимаю, как вы можете постоянно носить на себе эти железяки! Отведите меня куда-нибудь поскорее, где я бы могла сбросить с себя этот панцирь.
Маримадленский поход двинулся из Тулузы в конце марта, прошел через Кастр, Сен-Пон, Безье, Монпелье, Сен-Жиль, Ним, и, в середине апреля, маримадленцы вошли в Авиньон, где и встретились с римским папой Александром. Он мгновенно определил, что мероприятие носит шутливый, дураческий характер, и легонько пожурил игривых путешественников, особенно за то, что гасконцы притащили собачий череп и стали утверждать, что это череп любимой собачки Марии Магдалины и Иисуса Христа, которую звали Евхаристия и которую Мария привезла с собой в Марсель. Может быть, папа и не ограничился бы легкой взбучкой, а разразился бы испепеляющим гневом, но для борьбы с императором-варваром ему нужны были силы и деньги, а в лице великого магистра тамплиеров, которого он увидел в толпе резвящихся маримадленцев, он мог найти и то, и другое. Во-первых, с некоторых пор орден Бедных Рыцарей Храма стал одной из самых богатых организаций во всем мире, благодаря тому, что Бернар Клервоский освободил их от запрета отцов семи Вселенских соборов заниматься ростовщичеством. Запрет распространялся на всех христиан, и это способствовало тому, что повсюду расплодилось великое множество ростовщиков нехристиан, в особенности евреев. По разумению Бернара (не зря же его называли святым еще при жизни!), надо было позволить заниматься банкирской деятельностью хотя бы кому-то из христиан. Выбор пал на тамплиеров, в результате чего через полвека со дня основания ордена огромное количество европейских и даже восточных феодалов оказалось в долгу перед Тамплем.
Уединившись с Бертраном де Бланшфором, папа для начала весьма подробно рассказал ему обо всех прошлогодних ужасах, гибели Милана, падении и разорении Сиены, а затем и самого Рима. Затем он сказал:
— Как видите, война за инвеституру вновь вспыхнула с новой силой. Снова объявился антипапа Пасхалий III, обласканный богомерзким Фридрихом, история повторяется, и кто положит этому конец, неизвестно. Возможно, только вы, самый могущественный орден в мире, можете вразумить германцев, а самому Фридриху вдолбить, наконец, мысль об особенном происхождении императорской власти, которую не смог внушить ему покойный папа Адриан. Милостью Церкви орден тамплиеров возрос и Церковь имеет полное право просить у ордена поддержки в столь тяжелый для папского престола час. Нам нужны займы для организации войска против Фридриха, и нам, нужны надежные командиры в войсках — рыцари-тамплиеры, слава о дисциплине которых затмила собой славу о дисциплине у древних римлян и у франков Карла Великого. Каков будет ваш ответ, дорогой мой сын Бертран?
— Ваше Святейшество, — отвечал Бертран де Бланшфор. — С некоторых пор над тамплиерами не стало никакой другой власти, кроме папы римского, и великие магистры могли с гордостью заявлять, что если папа является наместником Бога на земле, то они являются наместниками папы на земле. Но сейчас ситуация резко изменилась. На востоке, после смерти короля Бодуэна III, новый король Иерусалимский Амальрик решил, что он сам может возглавить борьбу крестоносных воинов против полчищ неукротимых мусульман, продолжающих мечтать о возвращении Иерусалима и всех земель Палестины. Оставленный мною за начальника сенешаль Филипп де Мийи недавно прислал гонца, который передал мне сообщение о том, что Амальрик требует особенного подчинения тамплиеров власти Иерусалимского короля и, мало того, Иерусалимского патриарха, что совсем уж неслыханно! Другое: здесь, во Франции, при дворе короля Людовика обретаются тамплиеры-отщепенцы, подчиняющиеся магистру-самозванцу Эверару де Барру. А он, в свою очередь, прислуживает королю Людовику, да еще и Сионской общине, расположенной в Сен-Жан-ле-Блане под Орлеаном. Разве это не нарушение главных принципов ордена? Разве можно называть их тамплиерами?
— Согласен, — кивнул папа Александр. — Я тоже давно о них думаю и склонен к тому, чтобы осудить их.
— Они вывезли часть казны ордена, составляющую около трети всех сокровищ, — продолжал Бертран де Бланшфор. — Но с тех пор, как они переселились во Францию, прошло уже десять лет. За это время, насколько мне известно, они так и остались при своих деньгах, а наши богатства выросли втрое.
При этих словах великого магистра папа судорожно сглотнул.
— Так вот, Ваше Святейшество, я склоняю пред вами голову и готов часами лобызать крестик, вышитый на носу вашего башмака, а на ваш запрос отвечаю: мы готовы выделить любую сумму для нужд папского престола и под самый маленький процент. Но от вас в этот опасный для ордена Христа и Храма момент требуется некое волевое действие. Мы просим вас издать особую буллу, в которой бы раз и навсегда провозглашалась независимость ордена тамплиеров от какой, бы то ни было власти, кроме папской.
— Я издам такую буллу, — сохраняя достоинство, кивнул папа.
— Это еще не все, — диктаторским тоном продолжал Бертран де Бланшфор. — Имения тамплиеров должны быть освобождены от церковной десятины.
— К-хмм! — кашлянул папа, — Мне потребуется очень большая сумма для борьбы с Фридрихом.
— Я же сказал, что мы готовы выделить любой займ, — сказал Бертран и посмотрел на папу так, что тому померещилось, будто он хочет схватить его за горло. — А кроме того, мы дадим займы и Фридриху.
— Что? Фридриху?! — вскричал папа.
— Да, — кивнул великий магистр. — Но назначим ему большие проценты, а когда придет время платить, мы сделаем так, чтобы он снял с себя последнюю рубашку. Приготовьтесь к тому, что победа над ним вас ожидает не раньше, чем лет через пять-шесть. Но это будет сокрушительная победа, это будет незримый, но страшный удар по Барбароссе, который сотрет его в порошок. Готовы ли вы ждать эти пять-шесть лет ради такого триумфа?
— Ради такого — готов.
— А десятина?
— Я освобожу вас от нее.
— Прекрасно. И последнее. Священники орденских церквей должны быть освобождены от епископской юрисдикции. Пусть ни один епископ не сует свой нос, как и кем совершаются литургии в наших церквах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52