В «Бубоне» никого не было. Какие-то матросы пили пиво и тщетно заигрывали с Розой, признающей исключительно армию, но никак не флот. Он сидел за стойкой, пил виски – с содовой, чтобы не перепить и не попасться на глаза патрулю, – и разговаривал с Чарли.
Вся седьмая рота еще в поле, объяснил ему Чарли, строит дзоты на мысе Макапуу, поэтому никого и нет. Как начались маневры, никто и не заходит. Оцень пусто у нас, мелтвый сезон.
Потом подсела Роза и улыбаясь спросила, как ему на гражданке, нравится? Сперва он испугался, вернее, насторожился, но тут же напомнил себе, что, конечно, здесь все знают, а Роза с Чарли дружно засмеялись, вроде как все это очень смешно, и спросили, сколько он решил гулять в отпуске. Про Толстомордого не было сказано ни слова. И он потом еще довольно долго трепался с ними о вольной жизни гражданского человека.
Он и сам не знал, на что он, собственно, надеялся. Во-первых, он, конечно, надеялся, что застанет здесь кого-нибудь из роты. Про строительство дзотов он не знал. Он понимал, что заявляться сюда рискованно, но надеялся, что никто из роты его не заложит. Заложить мог бы только Айк Галович, но Айк в «Бубон» не ходил.
От Розы он узнал, что Старого Айка поперли. Должно быть, на следующий день после моего ухода, прикинул он. И еще Роза рассказала, что Тербера должны произвести в офицеры; если он что-то и слышал об этом в те девять дней, пока ждал встречи с Толстомордым, ему это, наверно, не запало в память. Новый командир, похоже, не такой уж плохой парень, сказала Роза.
Чем больше они говорили, тем больше он тосковал. Надо было крепко держать себя в руках, чтобы не напиться. Он готов был голову дать на отсечение, что на Макапуу ребятам сейчас сурово – строить дзоты на голой скале, еще бы! Но странно, вместо того чтобы радоваться, что он избавлен от этой суровой жизни, он разволновался и ему захотелось сию же минуту оказаться на Макапуу вместе с остальными.
Он просидел в «Бубоне» часов до десяти. Чтобы виски не ударил в голову, ел обильно сдобренные луком и горчицей котлеты, которые Чарли готовил на кухне за баром, и, хотя они были минимум на треть из хлеба, убеждал себя, что давно не пробовал ничего вкуснее.
В шести кабинках и за четырьмя столиками было много матросов, но ни одного солдата. Солдаты тепель совсем не плиеззай, сказал Чарли. Потом пришел нынешний «постоянный» Розы, штаб-сержант из полевого артиллерийского, и Роза – раскосые китайские глазки, а нос и рот совершенно португальские, – вихляя обалденно симпатичной, манящей попкой, какие бывают, пожалуй, только у наполовину китаянок, наполовину португалок, оставила Пруита в одиночестве у стойки и, когда не надо было разносить пиво, сидела со своим штаб-сержантом в отдельной кабинке.
А Чарли все жаловался, что из-за эти дулацкие дзоты вся бизнеса плохо, ланьше такой маневла не было, быстлее бы концилось, тогда холосо будет.
Пруит уже собрался уходить, когда Роза случайно вспомнила, что накануне маневров, да, в самый последний вечер, заглядывал Цербер и спрашивал про него. Здорово он их разыграл, сказала она.
Что им передать Церберу, если тот опять зайдет? И Роза и Чан с интересом ждали его ответа.
– Скажите, что я здесь был, – не задумываясь, ответил он. – Скажите, я очень по нему соскучился, прямо-таки жить без него не могу. Еще скажите, что я его тоже ищу, – добавил он, – и, если он хочет со мной встретиться, пусть почаще заглядывает сюда.
Роза и Чан кивнули. Они не удивились. Они привыкли к этим сумаседсим солдатам. Алмия, цего тут сказесь? В алмии все сумаседсие, мозги набеклень.
Домой он добрался около двенадцати. Он снова поехал на автобусе, а не на такси. Может, потому, что в автобусе было легче чувствовать себя свободным человеком: ведь люди, с которыми он ехал, могли ходить куда им вздумается и не дергались каждый раз, когда видели на углу полицейского Он убрал пистолет в стол, а запасные патроны переложил из кармана в коробку. Когда в полтретьего вернулись Жоржетта и Альма, он уже спал.
48
Если бы Роза не сказала ему про Цербера, он, наверное, больше не появился бы в «Бубоне». Один раз еще ничего: заглянул, послушал свежие сплетни и ушел. Но соваться туда снова – зачем искушать судьбу? И все-таки он опять поехал.
В общей сложности он был там пять раз и только в свой последний приезд наконец-то встретился с Тербером. Отправляясь в город, он каждый раз брал с собой пистолет и запасные патроны, а когда возвращался, клал все обратно в письменный стол. Жоржетта и Альма были в полной уверенности, что он никуда не выходит из дома. Они заметили, что настроение у него улучшилось, но не догадывались почему.
Из осторожности он ездил туда не слишком часто. Что-то вселяло в него надежду, что Тербер все уладит. Уж что-что, а улаживать Тербер умел, как никто. И он упорно ездил снова и снова, но при этом ни разу не рискнул наведаться туда два дня подряд, настолько искушать судьбу не осмеливался даже он, несмотря на все свое упорство.
Первые три раза он съездил впустую, потому что рота все еще сидела на Макапуу и строила дзоты. Чарли держался стойко, хотя уже склонялся к мысли, что работа на Манапуу не кончится никогда. В промежутках между разговорами со своим штаб-сержантом из полевого артиллерийского волновалась даже Роза.
В четвертый раз он приехал вечером 28 ноября, то есть в тот самый день, когда они вернулись с Макапуу, и застал в «Бубоне» всю честную компанию – мужественные, загорелые, руки в заскорузлых мозолях, ногти потрескались, лица свежие после бритья; Вождь Чоут (уже не капрал, а штаб-сержант), Энди с Пятницей, сержант Линдсей, капрал Миллер, Пит Карелсен, каптенармус Малло, Академик Родес, Бык Нейр и куча новеньких, мобилизованных по призыву. Было даже забавно, что призывники так быстро освоились в роте и тоже облюбовали «Бубон». Все ребята отлично выглядели, даже призывники. Увидев его, «старики» радостно загалдели. Все хлопали его по плечу и улыбались, будто он выиграл полковой чемпионат по десятиборью. Старка среди них не было. Жалко, он очень хотел его повидать. Ребята угощали, и он еле отбился, а то бы споили. Тербер в тот вечер не пришел, а сам он ни с кем о нем не заговаривал.
И он рискнул и назавтра поехал туда опять, хотя это было опасно. Он был уверен, что никто его там не заложит. А кроме того, у него было предчувствие, даже больше чем предчувствие, хотя никто из ребят тоже не сказал про Цербера ни слова. Из вчерашних были не все, но, пока он там сидел, одни приходили, другие уходили, кто-то заглядывал в «Бубон» перед визитом к миссис Кипфер, кто-то – после; одни шли в номера «Сервис», другие в «Риц», третьи еще куда-нибудь, потому что сегодня был праздник, сегодня они разговлялись после шести недель поста в пустыне. О Цербере опять никто не заговорил.
Он пил пиво, поглядывал на дверь и старался не думать о том, что кое-кто из них сейчас пойдет в «Риц» или уже вернулся оттуда и, может быть, только что побывал в постели с Жоржеттой. Но руки у него все равно вспотели.
Тербера он увидел, казалось, даже раньше, чем тот появился возле распахнутой настежь входной решетчатой двери. Тербер не вошел в бар. Он туда даже не заглянул. Лениво прошел мимо и исчез из виду. Судя по всему, никто больше его не заметил. Пруит выждал несколько минут, допил пиво и только тогда вышел на улицу.
Тербер стоял на углу и, прислонившись к стене, курил.
– Ха, чтоб я сдох! – сказал он. – Кого я вижу!
– Не изображайся.
– Я думал, ты уже в Штатах.
– Роза ничего тебе не передавала? Ты с ней говорил?
– Да, сегодня днем. Я знал, что ты рано или поздно объявишься.
– Ладно. Ты мне скажи, какой расклад?
– Давай-ка лучше отойдем подальше. – Тербер усмехнулся. – Здесь не самое удачное место для разговоров. Особенно когда в кармане нет увольнительной.
– У меня есть пропуск в гарнизон.
– Пропуска отменили в первый же день маневров. Да и мне ни к чему, чтобы новенькие видели, как их старшина якшается с самоволкой. Ребята еще совсем свежие, к армии не привыкли.
Они перешли улицу и вошли в другой бар, ничем не отличавшийся от «Бубона» и точно так же набитый солдатами из другой точно такой же роты, с той только разницей, что эти ребята служили в 8-м артиллерийском. Они взяли виски, и Тербер заплатил за обоих.
– Какого черта ты не вернулся, когда начались маневры? – сердито сказал Тербер. – Все было бы заметано.
– Не мог. У меня тогда еще рана не зажила. Валялся с дыркой в боку. Какой расклад с Толстомордым? Догадались, что это моя работа?
– Какой еще Толстомордый?
– Джадсон. Ты прекрасно знаешь. Толстомордый Джадсон. Кончай придуриваться.
– Джадсон? Первый раз слышу.
– Не ври. Может, скажешь, в гарнизоне про него тоже никто не знает? Чего ты темнишь? Хватит изображать из себя великого разведчика. Для меня это не игрушки.
Они говорили понизив голос, и их разговор тонул в шумных выкриках разгулявшихся артиллеристов. Прежде чем ответить, Тербер осторожно скользнул взглядом по бару.
– Хорошо, все тебе сейчас объясню, – сказал он. – А потом делай как знаешь. Только сначала спрячь свою пушку поглубже или хотя бы наклонись вперед. Торчит из-под пиджака, за милю видно.
Пруит торопливо наклонился над столиком и, покосившись по сторонам, запихнул пистолет глубже в брюки.
– Неудобный он очень, под пиджаком не спрячешь, – пояснил он.
– Так торчал, что могу тебе даже модель назвать. «Кольт-38» полицейского образца.
– «Смит и Вессон».
– Это детали. Клеймо я не разглядел.
– Ну ладно, хватит, – сказал Пруит. – Говори, какой расклад.
– Надумал сорвать главный приз? Решил брать медведя, так, что ли?
– Если ты про тюрьму, то я туда возвращаться не собираюсь. Хватит валять дурака, говори серьезно – какой расклад?
– Я вижу, ты все-таки хочешь вернуться, – сказал Тербер.
– В тюрьму я не вернусь.
– Ты это уже говорил.
– И могу повторить.
Тербер помахал официантке, чтобы им принесли еще виски.
– Про Джадсона никто ничего не знает. Вернее, тебя не подозревают.
– Откуда ты знаешь?
– Полной гарантии, конечно, нет. Но из ВП к нам никто не приходил и про тебя никто не спрашивал. Если бы тобой заинтересовались, давно бы начали наводить справки. Это уж факт, могу поклясться своей репутацией.
– Какой еще репутацией? – насмешливо спросил Пруит, чувствуя, как напряжение постепенно отпускает его.
– Репутацией сексуального гиганта, балда, – ухмыльнулся Тербер.
– Значит, я могу вернуться, – сказал Пруит. – Но знаешь, что я тебе скажу? Больше никогда в жизни не буду охотиться ни на скунсов, ни на хорьков.
– Все не так просто, как ты думаешь. Если бы ты вернулся, когда маневры только начались, отделался бы десятком внеочередных, я бы это как-нибудь уладил. Но ты прогулял шесть недель. Росс, конечно, болван, но тут уж даже я не смогу втереть ему очки. Это минимум дисциплинарный трибунал.
– В тюрьму я не вернусь ни за что, – быстро возразил Пруит. – Лучше буду всю жизнь прятаться на этих треклятых Гавайях.
– Я тебе голову морочить не буду, – сухо сказал Тербер. – Я мог бы сказать, что ты отделаешься двумя неделями на «губе», но это было бы вранье. Тебя могут отдать не то что под дисциплинарный, но даже под специальный. Если попадешь под дисциплинарный, считай, пронесло. В сводках ты числишься в самоволке шесть недель. Если повезет и не загремишь под специальный, на дисциплинарном тебе влепят по максимуму.
– То есть месяц в тюрьме.
– С лишением двух третей денежного содержания, – кивнул Тербер. – А ты вполне можешь попасть под специальный. У тебя уже есть одна судимость. Но даже на специальном получишь не больше двух месяцев, это я гарантирую.
– Могут дать и все шесть.
– Нет. Гарантирую, что больше двух не дадут. А вообще, думаю, смогу тебе устроить дисциплинарный.
– Тогда не вернусь.
– Не понимаю, на что ты рассчитываешь? Тебя же не было черт те сколько времени.
– Я сам не знаю, на что я рассчитываю. Знаю одно – в тюрьму я не сяду. Даже на месяц! Все, привет семье!
Тербер выпрямился на стуле.
– Как хочешь. Ничего лучше предложить не могу. Росс на тебя зол как черт. Он думает, ты слинял ему назло, чтобы промотать маневры.
Пруит посмотрел на него с недоумением:
– А до маневров? Меня же не было целую неделю еще до маневров.
– Про это он не знает.
– Как не знает?..
– А вот так! Лысый тебя не отмечал. Я был в отпуске, а он меня заменял. И он тебя не отмечал. Тянул, пока я не вернулся. И мне некуда было деться: либо надо было подавать рапорт задним числом, либо тянуть эту волынку дальше.
– Но ведь до твоего возвращения я отсутствовал всего три дня.
– Ты не строй иллюзий, – ядовито сказал Тербер. – Сам бы я ничего для тебя делать не стал. В первый же день отметил бы, что тебя нет. Когда ты перевелся в нашу роту, я сразу понял, что ты плохо кончишь. И ты как был дураком, так дураком и останешься. Даже не знаю, какого дьявола я сюда приперся и с тобой разговариваю.
– Это потому, что тебе стыдно, – усмехнулся Пруит. – Тебе стыдно, что будешь офицером.
Тербер фыркнул.
– Я за себя никогда не стыдился. И сейчас не стыжусь. Стыд не сам по себе возникает, его вызывают искусственно. Если человек соображает, что он делает, ему не бывает стыдно.
– В какой книге ты это вычитал?
– Будь я поумнее, я бы сюда вообще не пришел.
Пруит промолчал. Он больше не пытался выяснить, почему ему подарили четыре дня, и он не хотел углубляться в этот разговор, чтобы не уличить Тербера в откровенном вранье. Тогда ему самому было бы стыдно.
– Ты, наверно, думаешь, я ничего не ценю, – наконец сказал он.
– Люди все одинаковые, – фыркнул Тербер. – Никто ничего не ценит. Я вон даже себя самого не ценю, а ведь сколько сделал себе хорошего.
– Человек обязан сам за себя решать.
– Все за себя сами и решают. И всегда неправильно.
– Ты не был в тюрьме, ты не знаешь. Там на моих глазах человека убили. Забили до смерти.
– Сам небось напросился.
– Напросился или нет, дело не в этом. Никто не имеет права так измываться над людьми.
– Права-то, может, и не имеют, но никого это не останавливает, – усмехнулся Тербер.
– Да, действительно, тот парень сам напросился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134