Пришли двое в обеденный перерыв, ты сам слышал — заперли девочку в туалете, прошли в директорский кабинет — там как раз шло чаепитие. Алкоголя не было, только чай и торт. Торт, кстати, еще остался, и чай не остыл, можешь полакомиться. Если кровью не забрызгало. Вошли уже с пистолетами на изготовку. Пистолеты с глушителями. За стеной аптека — там никто ничего не слышал. Убитые не успели даже торт проглотить. Поэтому и говорю — вошли с пистолетами на изготовку. Выпустили в каждого по нескольку пуль, целились в головы. Спокойно вышли, сели в машину и отъехали. Работа грамотная, надежная, шансов найти их не вижу. Разве что случайно где-нибудь проклюнутся.— Пистолеты выбросили? — спросил Пафнутьев.— Нет, не выбросили. Или прохожие подобрали. Нынче прохожий пошел грамотный, бережливый. Не торопится с находками расставаться. Каждый про себя думает — а вдруг самому пригодится. Времена нынче, сам понимаешь...— У Ирины Александровны точно так же мужа убили, — неожиданно проговорила секретарша. Она уже не рыдала, только промокала глаза салфеткой.Пафнутьев быстро обернулся к Вале, некоторое время молча ее рассматривал.— Как убили? — наконец спросил он.— Пришли двое в кабинет, расстреляли и ушли.— Здесь же?— Нет, в Челябинске.— Давно?— Да уже года два прошло. Может, больше.— И тоже полиграфический салон?— Нет, комбинат железобетонных изделий.— Большой комбинат?— Больше тысячи человек работало. Весь Урал снабжали.— Чем снабжали?— Изделиями.— А муж ее кем был? На этом комбинате он кем был?— Как кем, директором.— И тоже при вас все произошло?— Нет, я тогда у них еще не работала. Я в школе училась. Но мне Ирина Александровна рассказывала. После этого она и переехала в Москву.— Так, — протянул Пафнутьев. — Положение немного проясняется. Все как бы становится на место.— Ты что-нибудь понял? — спросил у него следователь.— Сам же говоришь — бандитские разборки. Как бы вроде ничего и не произошло. Надо выяснять, что за люди эти погибшие. Думаю, что здесь возможны неожиданности.— В каком смысле?— Во всех.— Получите, — сказала секретарша, протягивая Пафнутьеву небольшой сверток.— Что это?— Визитки. Ирина Александровна сказала вам, что можете утром за ними зайти... Если бы зашли утром, ничего бы не случилось.— Или же я лежал бы здесь, — усмехнулся Пафнутьев. — Ведь она бы наверняка пригласила меня на чашку чая, как вы думаете?— Может быть. — Девушка передернула плечами.Морозова сидела все так же за столом секретарши, уставившись неподвижным взглядом в стену перед собой. У Пафнутьева давно вертелся в голове вопрос, который он хотел задать Морозовой, но все не решался — и состояние у женщины было не самое лучшее, да и вопрос не казался ему уместным. Но наконец решился:— Ирина Александровна, ответьте, пожалуйста... — Он замолчал, не уверенный в том, что она его слышит.— Да-да, говорите, — сказала Морозова.— Вам знакома фамилия Лубовский?— И очень хорошо.— Вы встречались?— Лучше сказать — сталкивалась.— В Челябинске?— Да, там. Я не могу ничего доказать, но думаю, что он приложил руку к смерти моего мужа. И здесь я чувствую его запах, Лубовского. — Она повела носом, будто и в самом деле могла ощутить какой-то запах.— Сейчас он в больнице, — сказал Пафнутьев.— Я слышала об этом.— Он не всегда вел себя хорошо?— Он никогда не вел себя хорошо.— Ирина Александровна, нам бы поговорить с вами подробнее, как вы на это смотрите?— Отрицательно.— Почему?— Загляните в мой кабинет. Там вы найдете все ответы.— В столе?— На полу.— Вы опасаетесь за свою жизнь? — спросил Пафнутьев, хотя уже все понял.— А вы?— Немножко есть.— О чем же мы будем с вами разговаривать, Павел Николаевич? Если даже вы опасаетесь за свою жизнь? Вы защищены гораздо больше, чем я... Моя охрана в кабинете на полу. Я не могу этого не учитывать. И вы тоже.— Вы произнесли фамилию Лубовского...— Я?! — усмехнулась Морозова. — Никогда. Вы слышите? Никогда я эту фамилию не произносила. Это вы произнесли пять минут назад. Но не я. Так и запишите в своем протоколе. Я не знаю этого человека. Никогда с ним не встречалась. И не собираюсь это делать в будущем.— Понял, — кивнул Пафнутьев. — Я все понял. Но повстречаться надо.— Без галстуков? — усмехнулась Морозова.— Я согласен даже без протокола.— Ну что ж... Заходите как-нибудь. Я буду здесь все приводить в порядок... Жизнь продолжается. Да, Валя? — обернулась она к секретарше.— Конечно, Ирина Александровна.— У меня такое ощущение, что ваши ребята, — Пафнутьев кивнул в сторону кабинета, — первыми поднялись из окопа. Перчатку бросили они.— Видимо, вы очень проницательный человек, Павел Николаевич, но должна вас огорчить... Перчатку бросили не они. Они лишь приняли вызов. Несколько запоздало, несколько неумело, но что делать, как смогли. На мой взгляд, даже то, что им удалось, достойно уважения.— А что им удалось, Ирина Александровна?— Если мы с вами говорим об одном и том же...— Я в этом совершенно уверен! — успел вставить Пафнутьев.— Так вот, — невозмутимо продолжала Морозова, — если мы с вами говорим об одном и том же, то даже то, что они приняли вызов от сил, куда более могущественных и безжалостных...— Разберемся, — подвел итог Пафнутьев. — А за визитки я вам чрезвычайно благодарен. Что касается предложения о сотрудничестве, позвоню чуть позже. Мне кажется, что вам сейчас не до этого.— Похоже на то, — согласилась Морозова.Выйдя на улицу, Пафнутьев медленной, раздумчивой походкой направился к станции метро «Парк культуры». Ему пора было возвращаться в свой кабинет — надо решать вопрос с Андреем, должен позвонить Халандовский, пора возвращаться и к своим непосредственным делам, ради которых он и прибыл в Москву.Андрей ждал Пафнутьева уже в машине.— Все в порядке, все утряслось? — спросил Пафнутьев.— Покапризничали немного, но был какой-то звонок сверху...— Олег Иванович, — вспомнил Пафнутьев.— Вот после его звонка все сразу и стало на свои места. За час выдали все документы, и теперь я полноправный ваш водитель. Подходил какой-то хмырь, назвался Шумаковым. По-моему, ему не понравилось мое появление.— Перебьется, — сказал Пафнутьев.— Освоились, Павел Николаевич? — усмехнулся Андрей.— Из чего это видно?— Жестковато выражаться стали.— Перебьются, — повторил Пафнутьев и направился в свой кабинет. А едва открыл дверь, раздался звонок. Оказалось — Халандовский.— Здравствуй, Паша!— Здравствуй, Аркаша.— Есть победы?— Два трупа.— Это хорошо или плохо?— И то и другое.— Странно ты, Паша, стал выражаться в городе Москве. Оказывается, известие о трупах может быть добрым и обнадеживающим.— Так было всегда.— Подробнее не скажешь?— Только на скамейке, в глубине заброшенного парка, когда вокруг ни души!— Хорошо, что ты это понял своевременно. У меня тоже есть кое-что для тебя, тоже добрые вести... Встреча, которую я тебе обещал, состоится.— Встреча с кем? — спросил Пафнутьев.— Об этом я тебе, Паша, скажу в парке на заброшенной скамейке. Что с Андреем?— Все решилось. Он уже в машине.— Поздравляю. До скорой встречи, Паша, — и Халандовский отключил связь.Открыв сейф, в котором хранились тома уголовного дела, Пафнутьев уже не стоял перед десятком томов в полной растерянности, как это было совсем недавно. Теперь он уже твердо знал, какой именно том ему нужен. Он искал том, в котором описывались челябинские похождения Лубовского.И он его нашел.И до конца рабочего дня успел просмотреть достаточно подробно. Теперь он мог разговаривать с Морозовой куда более уверенно и вопросы мог задавать куда более внятные. Да, действительно, незадолго до перемены власти в стране на окраине Челябинска был сооружен громадный комбинат железобетонных изделий, который мог выпускать и пролеты мостов, и перемычки для окон в жилых домах. Комбинат снабжал своей продукцией чуть ли не весь Урал и считался одним из самых доходных и преуспевающих предприятий. Когда началась дикая приватизация, во главе комбината оказался его директор, а теперь уже и совладелец Морозов Вячеслав Михайлович. Поскольку капитальное строительство почти прекратилось, а жилищное сократилось в несколько раз, комбинат продолжал худо-бедно существовать и даже в новых условиях все еще считался предприятием надежным, со стабильным доходом и прочными связями с прежними заказчиками. У комбината были свои карьеры, щебеночные предприятия, арматурой он тоже был обеспечен, с этим на Урале никогда не было проблем, и хотя количество рабочих сократилось почти втрое, предприятие оставалось куском лакомым и соблазнительным.И тут, как бес из табакерки, появляется Лубовский.Идея у него была проста и далеко не нова — довести комбинат до состояния банкротства, купить за бесценок и в течение месяца вывести на прежний уровень производства. Если при появлении Лубовского среди его совладельцев числилось несколько сот человек, то после проведения этой операции их останется только двое — директор Морозов и опять же Лубовский.Но возникло препятствие — Морозов не принял плана Лубовского, справедливо рассудив, что вскорости после проведения этого плана в жизнь у комбината останется один владелец и им будет не он, не Морозов.Лубовский не отступал, Морозов не сдавался.И в конце концов случилось то, что и должно было случиться, — на прием однажды пришли два улыбчивых посетителя.Ну и так далее.Директорский кабинет занял человек более сговорчивый — Куприянов Борис Евгеньевич. Ему план Лубовского, насколько можно судить по дальнейшим событиям, понравился, комбинат разорился, рабочие, которые имели акции, охотно их продали. Вскоре комбинат заработал с удвоенной силой, поскольку рабочие вернулись на свои места — начали выплачивать зарплату. Вернувшиеся заказчики часами просиживали в приемной Куприянова, пытаясь доказать тому, что их заказ и более важный, и более срочный, чем все остальные.Комбинат становился на ноги. Снова заработали карьеры, щебеночные камнедробилки, железнодорожные ветки частенько оказывались даже перегруженными, но тут опять случилось несчастье, которое предвидел Морозов и которое, по его прикидкам, должно было обязательно случиться, — машина Куприянова по непонятной причине на крутом вираже потеряла управление и свалилась в пропасть. Оно бы ничего, машина была надежная, прочная, но она почему-то вдобавок еще и взорвалась.Похоронили Куприянова рядом с Морозовым, некоторые даже предлагали поставить общий памятник, но семьи обоих директоров отказались. На здании комбината у главного входа установили мемориальные доски, Лубовский на холодном ветру произнес трогательную речь, многие плакали, всплакнул и сам Лубовский.Пафнутьев долго всматривался в фотографию, на которой был изображен митинг, посвященный открытию двух мемориальных досок. Видимо, были последние дни осени, погода стояла ветреная, летели первые снежинки и застревали в волосах Лубовского. Лицо его изображало искреннюю скорбь, на щеках блестели слезы, впрочем, подумал Пафнутьев, эти слезы вполне мог высечь из глаз злой осенний ветер, это могли быть и растаявшие на щеках снежинки, а там кто знает, кто знает, может быть, Лубовский обладал столь чувствительной душой, что мог и всплакнуть на глазах у сотен людей.Как бы там ни было, но теперь Лубовский, именно он, владел комбинатом. Ему, правда, принадлежали не все акции, да этого и не требовалось, так было естественнее, честнее, чище, в конце концов. Всеми доходами распоряжался он, а иного и желать не надо.Пафнутьев нашел и всмотрелся в цифры итоговые, годовые цифры комбината — и эту справку подготовил до него дотошный следователь, который почему-то пропал по неизвестной причине. Так вот, оказывается, комбинат давно перекрыл лучшие доперестроечные свои показатели, работал гораздо производительнее, чем раньше.Хороший комбинат оказался в руках у Лубовского, а если припомнить, что к комбинату относились и каменные карьеры, и щебеночные дробилки, нефтебаза и даже несколько асфальтобетонных заводов, незаменимых при строительстве дорог, Лубовский был человеком состоятельным. А учитывая, что этот комбинат был далеко не самым крупным предприятием в империи Лубовского, учитывая, что в его руках оказались и машиностроительные заводы, и даже какое-то дальневосточное пароходство, учитывая, что...На этом месте слегка ошарашенные мысли Пафнутьева прервались резко прозвучавшим телефонным звонком.Опять звонил Халандовский.— Паша, ты уже закончил свой рабочий день?— Нет еще, часик посижу.— Советую — заканчивай и срочно возвращайся домой. Я уже здесь и жду тебя с нетерпением.— Что-нибудь случилось?— Да.— С тобой?— Нет. С тобой, Паша.— А я вроде как бы и не почувствовал.— У тебя все впереди.— Хватит уже тянуть, а?— Твоя квартира вскрыта и разграблена.— Квартира в нашем городе или ты имеешь в виду мое московское общежитие?— Здесь, Паша, здесь. Они что-то искали. Я даже догадываюсь, что именно.— Поделись.— Чуть попозже, как говорит один мой знакомый. Чуть попозже.— Еду, — кратко сказал Пафнутьев и положил трубку. — Что-то больно крутоватая жизнь у меня здесь налаживается, — проворчал он и понес тома уголовного дела к сейфу. Тщательно запер его, наклеив бумажку со своей подписью, подергав за металлическую ручку, он вышел и с той же тщательностью запер кабинет, опять подергав для верности на этот раз дверную ручку. Последнее время какая-то повышенная осторожность появилась в нем, везде он видел если и не подвох, то что-то готовящееся против него. Быстрым шагом прошел по коридору, сбежал по лестнице, вышел во двор и, сразу найдя взглядом свою машину, направился к ней.Андрей был на месте, и это маленькое невинное обстоятельство как бы обдало его теплой волной.— Ничего, Андрюша, пробьемся, — сказал он, обращаясь не столько к Андрею, сколько к самому себе.— Проблемы, Павел Николаевич?— Звонил Халандовский. Он ждет нас в моей квартире.— У него есть ключи? — удивился Андрей.— Нет, дело в другом. Взломана дверь.— Ни фига себе! Там было что взять?— И да, и нет. Телевизор можно было взять? Можно. Кое-что в холодильнике было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36