Кстати, как вам понравилось виски, которое я прислал?— Прекрасное виски! — с подъемом воскликнул Пафнутьев. — Это, наверное, единственное, что сейчас утешает меня в жизни!— Закончится — скажите.— Обязательно.— Значит, мы договорились насчет моих вещичек?— Разумеется, Юрий Яковлевич! Здесь не будет никаких проблем! Это я вам обещаю!— У вас ко мне какие-то вопросы? Ведь я не поверю, что вы пришли, чтобы поинтересоваться моим здоровьем.— Вопросы, конечно, есть, но, во-первых, я к ним не готов, а во-вторых, больничная палата не место для подобных бесед.— Очень вам благодарен. — Зазвонил телефон, и Лубовский, прижав трубку к уху, молча вслушивался — кто-то подробно и долго о чем-то докладывал. Лубовский время от времени взглядывал на Пафнутьева, взглядывал будто с каким-то сомнением, из чего Пафнутьев заключил, что разговор идет и о нем тоже. — Странно, очень странно, — проговорил Лубовский. — Ну, что ж, будем думать. — И он, не прощаясь, отключил связь, повернулся к Пафнутьеву: — Значит, мы договорились, Павел Николаевич?Пафнутьев в ответ лишь прижал руку к сердцу: дескать, не извольте беспокоиться, дорогой Юрий Яковлевич.— Очень хорошо. Я позвоню вам сразу, как только оклемаюсь. И полностью предоставлю себя в ваше распоряжение. Да и вы к тому времени, надеюсь, будете готовы задавать мне вопросы жесткие, прямые, нелицеприятные. Ведь у вас других не будет, верно?— Будут, Юрий Яковлевич. Я спрошу вас о здоровье.— Вот за это спасибо, — улыбнулся наконец Лубовский.— Хотя, учитывая мощь вашей охраны, — Пафнутьев кивнул в сторону человека с автоматом, который все с той же неотрывностью смотрел за каждым его движением, — ваше здоровье теперь в полной безопасности. У меня не меньше трех раз документы проверяли.— А! — Лубовский пренебрежительно махнул рукой. — Все это чепуха. Проверки, автоматчики, джипы, помповые ружья... Это годится только против мелкого хулиганья. Бедного Отарика хлопнули из мелкашки, когда вокруг него стояли двадцать чемпионов мира по борьбе, боксу, восточным единоборствам, половина из них была вооружена... А! — Лубовский опять махнул рукой. — Когда за дело берутся серьезные ребята, их ничто не остановит. А все эти кодовые замки, цифровые наборы, стальные двери... Это против ссыкунов, которые ходят в подъезды помочиться.— Юрий Яковлевич, — подал наконец голос охранник. — Ну, что ж вы так про нас... Не такие уж мы и слабые, не такие уж и бестолковые...— Да? — быстро повернулся к нему Лубовский. — Скажи тогда мне, ответь на такой вот вопросик... Почему я здесь? Почему я лежу на этой вонючей койке, дышу этими больничными испражнениями? Почему я перебинтованный?— Случается, Юрий Яковлевич...— Вот и я о том же! Павел Николаевич... Будем прощаться. Я надеюсь вернуться в свой кабинет через несколько дней. Вам позвонят. Вы будете в курсе.— Выздоравливайте, Юрий Яковлевич. — Пафнутьев поднялся, махнул приветственно рукой и направился к двери.— Простите за назойливость, Павел Николаевич, но я на прощание еще раз напоминаю о моем имуществе, если позволите так выразиться.Не отвечая, Пафнутьев лишь сделал рукой успокаивающий жест — дескать, не беспокойтесь, дорогой Юрий Яковлевич, все будет в порядке.— Да, — Пафнутьев вернулся уже от двери. — Хотел спросить... Может быть, вы кого-нибудь подозреваете? Кто мог такой гостинец подложить под вашу машину?— Понятия не имею! — быстро ответил Лубовский, чуть быстрее, чем требовалось, даже с поспешностью. И Пафнутьев понял — есть подозрения у Лубовского, есть. Может быть, он даже знает, кто организовал взрыв. И за что — тоже знает.— Последнее время не было угроз, требований, шантажа?— Что вы, Павел Николаевич! Шантажировать можно фирму, у которой личико в пуху, которая нарушает законы, не платит налоги, замешана в сомнительных операциях... Вот такой можно угрожать. А мы чисты. — Лубовский улыбнулся широко и неуязвимо.— Возможно. — Пафнутьев снова повернулся к двери.— И еще, Павел Николаевич... Мы, конечно, и сами внимательно изучим все обстоятельства покушения. Постараемся разобраться и принять меры.— Сами?— Да, Павел Николаевич.— Не прибегая к помощи правосудия?— В этом, как мне кажется, просто не будет надобности.— И ваш ответ будет адекватным?— Совершенно верно. — Лубовский уже не улыбался, говорил жестко, даже с вызовом, будто сознательно провоцировал Пафнутьева. — Вы правильно выразились — адекватный.— Ваши слова наводят на размышления.— Я к этому и стремился.— Рад, что у нас состоялся этот разговор.— Благодаря этому разговору мы с вами сохраним друг для друга уйму времени. Нам не придется тратить его на пустые слова, вежливые обращения, бесконечные хождения вокруг да около. Я внятно выражаюсь?— Вполне.— Мне звонил президент, — продолжал Лубовский. — И выразил свои сожаления по поводу случившегося.— Это очень приятно, — почтительно проговорил Пафнутьев. И тут же почувствовал, как что-то напряглось в нем, как в груди поднялась неуправляемая волна гнева, если не злости. Его ставили на место, а ему всегда не нравилось, когда его ставили на место. — Если президент позвонит еще раз, а он наверняка позвонит, поскольку действительно озабочен вашим здоровьем, так вот, если позвонит, передайте ему мой привет и заверьте, пожалуйста, что я всегда о нем помню.— Так и сказать? — осклабился Лубовский.— Так и скажите. Пафнутьев, дескать, всегда о вас помнит.— Обязательно передам. До скорой встречи, Павел Николаевич.— Выздоравливайте, Юрий Яковлевич.И Пафнутьев вышел, уже не останавливаясь. * * * Едва за Пафнутьевым закрылась дверь, Лубовский потянулся к мобильному телефону. Его рука как бы сама по себе нащупала маленькую коробочку, но до вызова дело не дошло. Похоже, Лубовский сам ждал звонка. Охранник подошел к окну, долго всматривался сквозь двойные стекла во двор, потом успокоенный вернулся на свое место в углу палаты.— Ушел, — сказал он.— Это хорошо, — ответил Лубовский. — Надеюсь, мы не скоро с ним увидимся. — Он помолчал. — Если увидимся.— Мешает? — спросил охранник.— Пока нет.— А то в случае чего...— Я помню.— Мужик мне показался того... Чреватым.— А он такой и есть.— Может, намекнуть ему?— Уже.— Он понял?— Не дурак. Он далеко не дурак.— К нему бы человечка приставить.— Уже.— Тогда ладно, — успокоенно проговорил охранник. — Тогда ладно. Авось.Разговор шел какой-то странный, новый человек ничего бы не понял, но Лубовский и охранник, похоже, прекрасно понимали друг друга с полуслова. Были у них в прошлом события, дела, испытания, которые позволяли им сейчас говорить вот так немногословно.— Что-то не звонят ребята, — проговорил Лубовский.— Позвонят. Люди надежные.— Время уходит.— Наверстают.— Хорошее время... Удобное.— Авось, — повторил охранник.— Ты все проверил?— Все.— Порядок?— Юрий Яковлевич, — укоризненно протянул охранник.— Ладно-ладно. Я спросил — ты ответил.В этот момент раздался телефонный звонок. Поскольку телефон лежал на кровати, звук был ослабленный, смягченный.Лубовский молча поднес трубку к уху, некоторое время слушал, не произнося ни слова, и только в конце разговора негромко произнес:— Пусть так.И почти обессиленно откинулся на подушку.— Все в порядке? — спросил охранник.— Да, — ответил Лубовский кратко, и тот понял, что больше вопросов задавать не следует.— Авось, — негромко произнес охранник.— Я не люблю этого слова, — откликнулся Лубовский.— Виноват, Юрий Яковлевич.— Совершенно дурацкое слово. Надеяться можно только на себя. И ни на кого больше. На бога надеяться нельзя. Он слишком капризен и своенравен. У него, видите ли, свое понимание происходящего. Он думает, что ему все ведомо, что умнее всех. Они позвонят?— Сразу, как только.— Ну что ж... С богом, — добавил Лубовский в полном противоречии с тем, что сам только что произнес.У Лубовского было хорошо развито чувство опасности, у него было воображение, обостренное все тем же пониманием опасности. И в эти самые минуты он ясно представлял себе события, которые происходили на другом конце Москвы. Пытаясь предусмотреть, предвидеть, предугадать любую, самую малую оплошность, он снова и снова прокручивал происходящее и убеждался, что вроде бы ничего не упущено, вроде бы все сделано грамотно, надежно, неуязвимо.— Только бы не дрогнули ребята, только бы не дрогнули.— Не дрогнут, — твердо произнес охранник. — Потому — проверенные.— Есть понятие, которое не подчиняется расчету...— Это что еще за понятие?— Человеческий фактор. А все остальное можно просчитать и предусмотреть... Но у меня не было другого выхода, видит бог, у меня не было другого выхода. — И Лубовский, откинувшись на подушку, замолчал. Он закрыл глаза, но беспокойство не покидало его, зрачки под веками судорожно двигались, будто он и в самом деле видел в эти мгновения картины, события, которые сам же и запустил.Двое ребят в светлых рубашках и кремовых брюках, загорелые и простодушные, вышли из машины недалеко от Зубовского бульвара, прошли несколько десятков метров и, убедившись, что вокруг не происходит ничего такого, что привлекло бы их внимание, спустились по нескольким ступенькам в полиграфический салон. Посетителей в это время не было, только за столом сидела невзрачная девчушка, вписывая что-то в амбарную книгу.— Извините, у нас обед, — сказала она, не поднимая головы.— Это прекрасно, — сказал один из парней и повернул ключ во входной двери, чтобы уже наверняка никто не зашел и не нарушил тишину обеденного часа.— Ребята, я же вам сказала, — начала было девушка, но один из парней, взяв ее под локоть, провел в коридор, втолкнул в туалетную комнату и подпер ручку спинкой стула, успев напоследок приложить палец к губам, давая понять — веди себя тихо.После этого оба, вынув из сумок пистолеты с удлиненными стволами, прошли по коридору. Заглянув в дверь с табличкой «Директор», они и в самом деле увидели обеденную картину. Морозова Ирина Александровна в компании с двумя парнями в клетчатых пиджаках пила растворимый кофе. Перед ними стояла круглая коробка с початым тортом. Не произнося ни слова, вошедшие подняли пистолеты и в каждого парня выстрелили по нескольку раз. Те не успели ничего предпринять и даже падали, не выпуская чайных ложечек из мертвых уже пальцев. Выстрелы были негромкие, вряд ли они были слышны на улице даже под директорским окном.— Прошу прощения, — сказал один из гостей и, уходя, прикрыл за собой дверь.Морозова, не произнося ни слова, продолжала сидеть бледная и окаменевшая. У ее ног лежали два истекающих кровью трупа, но она не могла даже опустить голову, чтобы посмотреть на них, не могла встать, закричать, позвать на помощь, поскольку знала — звать некого.Оба парня вышли из салона, сощурившись на ярком солнце, высмотрели оставленную машину, не торопясь, сели в нее, подождали, пока мимо проедет троллейбус, и спокойно тронулись с места. Прошло совсем немного времени, и машина их затерялась в общем потоке на Крымском мосту, а через несколько минут она уже подъезжала к Павелецкому вокзалу. Свернув в неприметный переулок, машина и вовсе пропала из глаз, даже если бы кто-то сверхпроницательный и вздумал за ней проследить.— Вроде обошлось? — спросил один из парней, когда машина остановилась в тени блочной башни.— Вроде, — ответил второй, глядя в заднее стекло. Ни одной машины, увязавшейся за ними, он не увидел. — Чисто.— Будем докладывать? Колотится мужик...— А чего ему колотиться? Работал не он.— Ладно, не ворчи. Он тоже завязан. В случае чего он больше потеряет.— Почему больше? Столько же... Жизнь.— Звони...Парень не торопясь, все еще поглядывая в заднее стекло машины, набрал номер, подождал, пока установится связь.— Прекрасная погода, вам не кажется? — спросил он, услышав прерывистое дыхание Лубовского.— Она в самом деле прекрасная? — спросил тот.— Честно говоря, прекрасного мало... Все как обычно.— Ну, ладно, — облегченно вздохнул Лубовский. — Позвони как-нибудь. У меня в больнице времени много.— Позвоню, — сказал парень и отключил мобильник.— Все нормально?— Пропустить бы по глоточку.— Это надо.Когда Пафнутьев пришел в полиграфический салон получать свои визитки, он застал там следственную группу в полном составе. Эксперт ходил и щелкал фотоаппаратом, его вспышка слепила в полумраке салона и, кажется, всех раздражала. Оба убитых лежали в кабинете директора точно в тех же позах, в которых их оставили убийцы. Морозова сидела в приемной за столом секретарши и бездумно смотрела в стену прямо перед собой. У нее было такое выражение лица, будто она ожидала чего-то подобного, но не предполагала, что все произойдет так быстро. Зареванная секретарша пила из горлышка бутылки минеральную воду и время от времени всхлипывала, вытирая лицо мокрым комком носового платка.Показав удостоверение, Пафнутьев прошел в глубину салона, заглянул в директорский кабинет, убедился, что убиты те самые ребята в клетчатых пиджаках, которые были здесь вчера и которых он видел на месте взрыва.— Да, Лубовский обещал сам разобраться, — неожиданно проговорил он вслух.— Что? — спросил следователь, оторвавшись от протокола.— Да это я так, сам с собой веду беседу.— Бывает, — без удивления кивнул тот, пытаясь вывести Морозову из оцепенения. — Сколько их было? — в который раз спросил он.— Да двое, двое их было! — не выдержала секретарша.— Как выглядели?— Откуда я знаю! Я в туалете сидела!— Почему в туалете?— Потому что они меня там заперли.— Понятно, — и следователь что-то записал в протокол. — Это были кавказцы?— Да нет, вроде наши. Светленькие. И говорок такой... Не московский... Будто они из Сибири или с Урала... Не то окают, не то акают...— Это уже кое-что, — пробормотал следователь.Пафнутьев еще раз прошел по коридору, заглянул в кабинет директора — эксперты изучали стол, стаканы, дверную ручку: вдруг остались отпечатки. Но по их огорченному виду можно было догадаться — ничего не нашли.— Послушай, — обратился Пафнутьев к следователю, — скажи мне наконец: что произошло?— А что произошло, — бойко ответил тот, — ничего не произошло. Обычные бандитские разборки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36