Я восхищаюсь этой твоей Сарой – не зная правды, которой ты ее лишил, она все-таки боролась, все-таки не сдавалась. И я преклоняюсь перед ее дядей, который пожертвовал своей жизнью, чтобы погубить Мал-ек-у. Но ты – ты, Гидеон, не вызываешь у меня одобрения. Я понимаю, чего ты опасался. Понимаю, почему ты поступил именно так. Но, по-моему, ты не сумел правильно оценить эту девушку, ты недооценил их всех! Если б они знали, с чем придется бороться, они бы лучше подготовились к этой борьбе! И тогда не погибло бы столько людей! Ведь и моих детей много умерло, Гидеон!
– И все же я стою на своем, – проговорил старец. – Знай они правду, эта правда сразила бы их еще до начала битвы.
– Ты глуп! Только узнав правду, они смогли победить! Еще раз прошу тебя: покинь мои владения.
– Твои? По-твоему, кто-то еще помнит о тебе в Дальнем Мире? Да в лесах, некогда принадлежавших тебе, моих людей обитает не меньше, чем твоих. Не меньше, а то и больше!
– Ты забываешься, Гидеон, – нахмурился Хозяин Леса. – Ты мне не ровня. Я из тех, кто правит такими, как ты, я не из твоего рода. В третий и последний раз говорю тебе: уходи!
– Уйду. Моя работа здесь окончена.
– Да, – вздохнул Хозяин Леса, – а моя только начинается.
Он остался один под деревьями, сокрушаясь, что некогда разрешил Талиесину ступить на свою землю. Бард, конечно, ни в чем не виноват. Он был достойным человеком. Но с родиной его связывали прочные нити. Эти нити привели сюда Мал-ек-у и Гидеона, то бишь воплощение зла и неправильно понятые идеалы. Лучше бы он – Хозяин Леса – не послушался своего морского брата и не позволил Талиесину остаться на берегу.
Он еще раз взглянул на Байкера и Сару. Крупная фигура Байкера почти заслоняла маленькую Сару от его взгляда, но оба они казались придавленными горем.
– Сестра моя, приди на помощь, – воззвал Хозяин Леса голосом, подобным голосу ветра. – Один из них – воин, другая – дитя твоего сердца, но в твоей целительной силе нуждаются оба.
Листья деревьев в саду долго оставались неподвижными. И вдруг, словно дальний рокот грома, тихо забили барабаны, и в их бое Хозяин Леса различил голос сестры:
– Я иду, брат!
Первым их увидел Байкер – к ним приближалась высокая женщина, державшая за руку ребенка. Движения женщины были исполнены мягкой грации, волосы у нее были белые, как лунный свет, гладкая молодая кожа отливала медью; под белым платьем из шкуры оленихи угадывалась стройная фигура. У ребенка было широкое лицо, на лбу – рожки, темно-каштановые волосы заплетены в растаманские косички. Он приплясывал на ходу, глаза у него блестели, а лицо расплывалось в улыбке.
Только что в саду никого не было, и вдруг возникли они. Байкер сидел лицом как раз в их сторону и мог поклясться, что они взялись неизвестно откуда.
– Подними глаза, – шепнул он Саре. – К нам гости.
Сара посмотрела на пришедших. Сначала она увидела женщину и сразу почувствовала, как у нее в душе зазвенела мелодия Лунного сердца. Тут же она услышала тихий бой барабанов и поняла, что он звучит уже некоторое время, только она его не замечала. А потом Сара перевела глаза на спутника женщины.
– Пэк… Пэквуджи! – тихо ахнула она.
Ей страстно хотелось, чтобы малыш и вправду оказался Пэквуджи, однако она прекрасно понимала, что этого не может быть. Но человечек улыбался все шире, он высвободил руку из руки женщины, покатился колесом и упал в объятия Сары.
– Хей! – шепнул он ей на ухо, когда она крепко прижала его к себе.
– Ох, Пэквуджи!
Они уселись рядом на скамейке, и Байкер увидел, что Сара то смеется, то начинает плакать. Он перевел взгляд на женщину, которая остановилась неподалеку и улыбалась ему.
– Это тебя, верно, Ур-вен-та называет Байкер Оседлавший Гром? – спросила она.
– Да, меня и вправду зовут Байкер.
– А ты – Сара-Куничка, подружившаяся с бардом Рыжеволосым?
Сара робко улыбнулась и кивнула:
– А вы кто?
– Некоторые зовут меня Кетк Сквай. А для большинства я – Бабушка Жаба.
Байкер собрался возразить, что она ничуть не похожа ни на бабушку, ни на жабу, но решил оставить свои соображения при себе. Бабушка Жаба улыбнулась, будто прочла его мысли, но ничего не сказала. Она опустилась на траву и стала внимательно рассматривать Сару и Байкера – каждого по очереди. Они долго сидели молча, и никому не хотелось прерывать молчание.
– Вам пришлось пережить страшную ночь, – сказала наконец Бабушка Жаба.
Сара стиснула руку Пэквуджи.
– А как удалось… – начала она.
– Как Пэквуджи удалось уцелеть? – улыбнулась Бабушка Жаба. – Такие маленькие чудесники не умирают. Они рождаются в центре земли – от камней, что бьются друг о друга, от корней, что скребутся о землю, от треска оленьих рогов, когда олени трутся ими о дерево. Но с остальными… с остальными ушедшими все обстоит хуже. Этой ночью вы оба потеряли тех, кого любите. И мой брат лишился многих своих барабанщиков. Потерял он и Военачальника Красное Копье. А Красное Копье мог бы стать настоящим боевым вождем, не обуревай его такая злоба. Ты бы понял его, – обратилась Бабушка Жаба к Байкеру. – Ты во многом такой же, как он. В тебе тоже бушует буря, только ты научился обуздывать свой гром.
Научился ли? Байкер покачал головой. Он ведь чуть не зашиб Салли!
– Но тогда нужно было, чтобы твой гром вырвался наружу, верно? – опять будто угадала его мысли Бабушка Жаба. – Ты же не носишься по всему свету, будто грозовая туча, ты же сдерживаешь бурю внутри себя. И ведь ты все-таки не ударил Салли. Чего же тебе стыдиться? Скорее ты можешь гордиться собой – таким, каким ты стал. Сильный человек, не считающий нужным похваляться своей силой.
– А было время, когда… – начал Байкер и замолчал в нерешительности. Ей не понять его, если он расскажет о боевых цветах «Драконов Дьявола» и о байкерах, вместе с которыми он когда-то наводил страх на всю округу. Но…
– Да, было время, когда ты похвалялся своей силой, – поддержала его Бабушка Жаба. – Но больше тебе этого не надо! Я понимаю, – добавила она, – ты спрашиваешь себя, на что тебе эта сила, если ты все равно не смог уберечь других от смерти? Если такой вопрос будет тебя тревожить, Байкер Оседлавший Гром, вспомни мои слова: ты не в ответе за все, что происходит в мире. Даже Наивысший Дух допускает, что его дети сами отвечают за себя. Ты, может быть, не спас всех, однако кого-то же ты спас!
– Но не Джеми!
– О, – вздохнула Бабушка Жаба. – Ты не мог ему помочь, разве что он попросил бы тебя! Он сам знал, что делал. И сам на это решился. Вспоминай Джеми с радостью и знай – он теперь в Стране Дремлющего Грома.
И так успокаивающе прозвучали ее слова, что Байкер впервые с того времени, как все это началось, почувствовал, что напряжение его отпустило.
– Бабушка Жаба! Джеми и вправду в Стране Дремлющего Грома? – спросила ее Сара.
– Да, дитя моего сердца. И он, и все рате-вен-а, все, кроме друида. Не знаю, что ждет его душу. Ведь одна ее половина была налита злом, другая сеяла добро. Наверное, он теперь в загробном мире своих родных.
– И я туда попаду? Мы же с ним одной крови…
– Но ты не умерла.
– Как будто то, что со мной сейчас, – лучше!
Пэквуджи рядом с Сарой поежился, расстроенный тем, какой оборот принял разговор, но не успел он открыть рот, как Бабушка Жаба тихо проговорила:
– Стыдно тебе так говорить, Сара-Куничка!
Сара догадалась, что Бабушка Жаба неправильно истолковала ее слова, но не могла разъяснить свою мысль, потому что и сама не очень-то ее понимала. Она чувствовала, что ее предали. Предали прадеды. Предал Джеми – умер и оставил ее одну. Предал Талиесин, пытавшийся околдовать ее музыкой Лунного сердца.
Талиесин. Он отпустил ее на борьбу с Мал-ек-ой – на неведомое, никому не нужное испытание. Правда, она ушла из Круглой Башни сама, а Пэквуджи помог ей вернуться в Оттаву. Но как мог бард надеяться, что в борьбе с Мал-ек-ой она уцелеет? И к чему было это испытание? Да и вообще, как Талиесин мог твердить, что любит ее, и отослать во власть такого кошмара? И как ей теперь верить в этот таинственный Путь, когда, чтобы следовать по нему, ей пришлось потерять всех друзей, а главное – свою семью? Разве такой ценой платят за познание?
– Он ничего не знал, – сказала Бабушка Жаба. – Он не мог предупредить тебя, потому что сам ничего не знал. Талиесин не подозревал, во что превратился Мал-ек-а. Если б знал, то никогда не отпустил бы тебя одну.
– Но… – начала было Сара.
– И Лоркалон вовсе не был его подарком, – продолжала Бабушка Жаба. – Ты и так уже была Лунным сердцем, дочь моя. Он только разбудил это Лунное сердце, дремавшее в тебе. Талиесин подарил тебе одно – свою любовь.
– Ты думаешь, я должна вернуться к нему?
– Этого ты не сможешь сделать.
– Почему?
– Прошлое для тебя закрыто, – вздохнула Бабушка Жаба. – Прошлое было и закончилось. Прошлое стало прошлым. Ты была у Талиесина трижды. Два раза у него была только твоя душа. Так и записано в Книге Времен. Но отправиться к нему в четвертый раз ты не можешь.
– Значит, он…
– Да! Он бьет в барабан в Стране Дремлющего Грома.
– Не понимаю, – потрясла головой Сара. – Почему он там? Почему не в загробном царстве своих сородичей? Как Томас Хенгуэр? Почему не в Стране Лета?
– Разве я сказала, что друид попал в Страну Лета? Правда, я хочу надеяться, что за все свои страдания он наконец обретет покой.
– Я пошла на это испытание ради Талиесина, – тихо проговорила Сара. – Ради нас с ним я решилась на это дурацкое испытание. Я же не знала, что такое Мал-ек-а. Кто это все придумал? Зачем? Ведь испытание привело только к тому, что умер Джеми. И другие.
– И мир очистился от великого зла! А ты ждала награды?
– Не знаю, – вздохнула Сара. – Наверное, ждала. Я не понимала, что меня ждет, но, наверное, надеялась, что, когда пройду испытание, буду с Талиесином. Навсегда. Хотя не знаю, может, мы и не поладили бы.
«Нет, – подумала она. – Это я опять сочиняю. Когда-то я и вправду этого опасалась, но не теперь».
Она поглядела на Бабушку Жабу, долго смотрела в ее серьезные глаза, потом отвернулась.
– Не знаю, зачем я говорю все это, – сказала Сара. – Мне просто надо за что-то ухватиться. Даже если бы я могла вернуться к Талиесину, это не вернуло бы к жизни Джеми и остальных.
– Ты не можешь вернуться к Талиесину, – повторила Бабушка Жаба, – но ты можешь позвать его к себе.
Сначала Сара не поняла. Потом, подняв глаза, полные надежды, спросила:
– Правда могу? Позвать к себе? Но как?
Пэквуджи потрогал мешочек, в котором лежал ключ для настройки арфы.
– Кольцо и ключ, – промолвил он.
Сара уставилась на него. Малыш улыбнулся:
– И твоя любовь в придачу – значит, у тебя целых три средства! Хей!
Сара переводила взгляд с Пэквуджи на Бабушку Жабу. Высокая красавица поднялась с травы.
– Три – волшебное число, – подтвердила она. – Но Талиесин сможет прийти к тебе, только если ты очень сильно этого захочешь.
– Но…
– Нам пора! – сказала Бабушка Жаба.
– Я знаю дорогу в твой мир, Сара, – проговорил, поднимаясь вслед за ней, Пэквуджи. – Так что, может, я буду к тебе наведываться – и уж тогда держись! Буду над тобой подшучивать! Хей?
Он наклонился к Саре, и его сухие губы коснулись ее щеки. Сара крепко обняла малыша, потом нехотя разняла руки.
– Всего тебе доброго, дочь моего сердца, – проговорила Бабушка Жаба. – Будешь в своем мире, не забывай нас, помни обо всем волшебном – большом и малом! Помни обо всем, ибо без твоей любви мы будем терять силы.
– Кто это? – спросил Киеран, выглянув из башни в сад.
– Где?
– Вон женщина выходит из сада… а за руку ведет того странного человечка, который приходил к квин-он-а.
Ха-кан-та подошла к окну. Глаза ее округлились, когда она поняла, кто навестил Сару. Только встреча с этой гостьей и могла вывести Сару и Байкера из отчаяния. Она повернулась к Киерану, но тому уже не надо было ничего объяснять.
Он встретил взгляд Бабушки Жабы, посмотревшей на него издали, и почувствовал, что боль окончательно покидает его. Ему, как и Саре, казалось, что его предали. Умом он понимал, что старик Том, за спасение которого они бились две последние ночи, по существу уже не был его прежним учителем. Но в душе Киеран не мог примириться с таким превращением.
– Помни о хорошем, – сказали ему глаза женщины, и он ее послушался.
– Это Бабушка Жаба, – проговорил он, поворачиваясь к Ха-кан-те.
Он высунулся в окно, ему хотелось поблагодарить эту удивительную женщину за то, что она сняла тяжесть с его души, но ни ее, ни Пэквуджи уже не было видно.
– Сдается мне, что ты порвал последние связи с Дальним Миром, – улыбнулась Ха-кан-та.
Киеран кивнул.
– Неужели ты думала, что я покину тебя? – спросил он.
Вместо ответа Ха-кан-та поцеловала его.
Байкер поднялся со скамьи, но Сара осталась сидеть, глядя на могилы. Тишина покорила ее. А ей так хотелось задать Бабушке Жабе еще один вопрос – если она может вызвать к себе Талиесина, то нельзя ли вернуть и Джеми? И всех остальных?
В тихом бое барабана она услышала ответ.
Для иных последнее место упокоения – Страна Дремлющего Грома.
«Но для кого? Кто это определяет?» – подумала Сара.
Ответа не последовало.
Сара опустила глаза на кольцо, ей почудилось, что в его блеске она различает черты лица Талиесина. Она повернула кольцо, и миниатюрное изображение исчезло. Игра света. Вынув из кармана мешочек Пэквуджи, она нашла в нем ключ для настройки арфы. Ну вот – ключ, кольцо и ее любовь! Но что, если этого окажется недостаточно?
Она углубилась в себя, попыталась пробудить свою «тоу», но после мучительной схватки с Мал-ек-ой ее «тоу» все еще не оправилась, была слабой. Конечно, Бабушка Жаба немного смягчила боль Сары, но совсем избавить ее от горя она не могла. Не могла облегчить чувство вины за то, что сама Сара жива, а все остальные погибли, не могла спасти ее от мучительного одиночества.
– Мне надо вызвать тебя, Талиесин, – тихо проговорила Сара. – Но я не знаю как.
Она повертела в пальцах ключ для настройки, постучала им по кольцу.
– Мне самой хотелось бы вернуться к тебе, – продолжала Сара, – но, говорят, это невозможно. Говорят, что в прошлое мне пути нет – только в воспоминаниях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72