Не успела голова Сары коснуться свернутого одеяла, которое служило ей подушкой, как ее сморил сон.
Все спали, а Талиесин сидел у окна и всматривался в ночь. Надо же, что Сара вернулась к нему именно в Ночь Охотящихся Духов. Он старался понять, что означает такое совпадение. Ей показалось, что прошел день, а для него это был целый год. Из всех ночей она явилась именно в сегодняшнюю! Удивительно! Ведь эта ночь – Ночь Духов, когда все таинственные силы пробуждаются и выходят на охоту – тонконогие квин-он-а, и лукавые хоночен-о-ке, и маниту, и существа куда более страшные – демоны и трагг-и, болотные ползуны и великаны, живущие в кедрах. Словом, все обитатели Среднего Царства – светлые, темные, серые. И духи!
Сара пришла из какой-то непонятной страны, сходной со страной маниту. И что это значит? Если других духов волшебство, творимое барабаном и арфой, отпугивало, то Сару оно привело сюда. Правда, Мэй-ис-хюр так и предсказывала.
Талиесин увидел, как над морем поднимает свои рожки узкий полумесяц. А ведь луна зашла несколько часов назад. Талиесин понял, что сегодня ночью он не сможет заснуть, как другие. Не заснет, пока сам не пустится бродить по ночному лесу.
Он в последний раз окинул взглядом комнату, где спали остальные, с завистью посмотрел на их сомкнутые веки и, вздохнув, спустился вниз. Не взяв ни арфы, ни плаща, он вышел в ночь. Сердце его билось в такт со звуками тьмы, он шагал между елями и кедрами, пока не пришел к большому островерхому валуну; здесь, на лужайке, было место для занятий Мэй-ис-хюр. Она называла его Ратхе-фейн – Медвежий Камень. Здесь творила она свое колдовство, здесь они обменивались своими познаниями, и здесь же однажды ночью он встретил своего деда, встретил легко и просто, как будто Талиесина не отделял от родных Зеленых Островов целый океан.
Талиесин стоял, прислонясь к Медвежьему Камню, вглядываясь в тени, залегшие между соснами, и ждал того, кто, как он знал, непременно придет. Вот в воздухе пробежала дрожь, легкая, как вздох арфы. Опьяняющий аромат цветущих яблонь, острый и нежный, как весной, заглушил запах сосновой смолы и соленой морской воды. При их встречах дед иногда являлся в образе его учителя – Мирддина – с такими же, как у того, мечтательными золотистыми глазами, с седеющими черными волосами, завязанными в пучок на затылке. А иногда он представал перед Талиесином, приняв вид Зеленого Человека – в плаще из листьев дуба и омелы, с узким, как у лисы, загорелым лицом. Сегодня к Талиесину приблизился олень с тяжелыми ветвистыми рогами, его рыжевато-бурая шкура блестела в свете звезд, взгляд затененных глаз был загадочным.
– Ты доволен? – спросил он барда.
Талиесин уважительно склонил голову:
– Конечно.
– Ты хотел побыть с ней хоть час, я дарю тебе несколько дней. Ты и этим доволен?
– И этим.
В загадочных глазах оленя мелькнула улыбка, но в глубине их тенью лежала печаль.
– Этих дней тебе хватит? – спросил он.
Талиесин покачал головой. Разве этого может хватить?
– Мне не хватит никакого времени, пока мы с ней не окажемся в Стране Лета, где нас уже ничто не разлучит.
– Ну, до того дня ей еще идти и идти, – ответил олень. – А ты сможешь все эти годы ждать ее?
– Если понадобится, смогу.
– Да будет так. Много сотен лет я гнался за лунной тенью, прежде чем познать мудрость. Могу ли я лишить тебя права делать глупости во имя твоего Лунного сердца?
Талиесин молчал.
– Да будет так! – повторил олень. – Наслаждайся же тем, что вы вместе, ибо скоро вам опять предстоит разлука. О сын моего сына, тебе надлежит отослать ее навстречу опасностям. Ты должен стать для нее кладезем знаний и научить ее мудрости мира. Тебе придется отпустить ее, чтобы она смогла найти свое место в жизни, показать, на что она способна. Сможешь ли ты смотреть, как она борется и страдает, и не протянуть ей руку помощи?
– Если нужно, смогу.
Олень вздохнул, и от этого вздоха затрепетали ветви деревьев.
– Придется, – тихо проговорил он. – Иначе все будет впустую, и она снова окажется в начале Пути. Но что станешь делать ты? Пойдешь со мной или останешься и будешь ждать ее?
– Буду ждать.
Олень снова вздохнул:
– Ты умрешь здесь, сын моего сына. Как найдет твой след луна, когда ты будешь в Краю Дремлющего Грома? Что если Сара собьется с Пути и ты останешься в Краю Дремлющего Грома навсегда? Что если она подведет тебя? Что сможет тебя поддержать?
– Моя любовь.
– О! Любовь! Так и отец твой ждал, превратившись в камень, ради любви женщины. Так ждал когда-то и я. Что это за бесконечный круг? Неужели сын должен всегда поступать, как его отец, как отец его отца?
– Я буду ее ждать, – просто ответил Талиесин. – Что же мне еще делать?
– Ну ладно! А я буду ждать тебя. Да будет так. Делись своим кладезем знаний с ней, сын моего сына, и тогда нам не придется ждать больше, чем положено. Но не говори ей, как следует поступать. Пусть она сама отгадывает все загадки, иначе все, что она усвоит, пойдет прахом.
– Пойдешь к ней? – спросил Талиесин.
– Зачем? Она уже пустилась в Путь.
И олень исчез так же незаметно, как появился. Талиесин снова остался один. За его спиной устремлялся вверх выступ Медвежьего Камня, а кругом он чувствовал присутствие ночных духов, это они свистели вместе с ветром, скрипели ветками деревьев, шелестели листьями, проносились по воздуху, тихо ступали по усеянной еловыми иглами земле.
Талиесин думал о Саре, вспоминал, как она, словно призрак, появилась тогда, ночью, на берегу и сразу полонила его сердце. Покидая Гвинедд, он уже был стариком, но, приплыв по морю сюда, к этим берегам, которые его собратья по барабанной магии называли «Там-где-Кончается-Земля», снова помолодел. О да! Но никогда за все долгие годы он не испытывал ничего подобного тому, что переполняло его душу теперь.
Ответят ему такой же любовью или нет, ничего не значит. Все равно надо делать то, что нужно. За эту любовь, за то, что Сара пробудила в его душе, он подарит ей Страну Лета. Она может и не принять этот дар, это ее дело. Хочет – отправится туда с ним, хочет – без него. К этим древним благословенным холмам ей не нужно приносить приданое – только саму себя. И то, что они принесут, не причитается ни Талиесину, ни его родне, ожидающей их в той Стране Лета, а только Летним Звездам.
Сара сама не подозревает, что уже давно ищет туда дорогу. Задолго до того, как он ее встретил, Зов Страны Лета жил в ее крови, в крови ее предков. Талиесин это чувствовал, он чувствовал, что и она, как ее предки, сама того не сознавая, ощущала, что ищет что-то, чему не могла дать названия. А теперь он, Талиесин, в благодарность за чудо, которым она, незаметно для себя, осчастливила его, подарит ей то, о чем она всю жизнь мечтала, – Страну Лета.
Путь туда будет трудным, но у нее хватит сил. А награда… Что может быть дороже, чем стать тем, что тебе предназначено? Полностью услышать мелодию, которая лишь слабым эхом звучала в сердце, пока ты не пришел в Страну Лета?
И Талиесин, направляя свои шаги обратно к Круглой Башне, вспомнил первый сегодняшний вопрос оленя: «Доволен ли ты?» О да, он доволен! Ведь она возвратилась к нему!
Когда Талиесин подошел к башне, он увидел Сару, она ждала его в дверях, и горевший в очаге огонь освещал ее буйные кудри и стройную фигуру. Смятение охватило Талиесина, сменив только что владевший им покой. Он остановился, не дойдя до Сары несколько шагов.
– Не могла больше спать, – сказала Сара. – Мне снилось, будто ты превратился в оленя – не в настоящего, а в человека с оленьими рогами. – Она поежилась. – Ты мне и раньше так снился – вместе с шаманом, он был медведем, а ты – оленем. В том сне за мной гналось что-то ужасное и пыталось утащить меня с собой – наверное, это был демон Киерана.
– Здесь демонов нет, – сказал Талиесин.
– Я знаю, но ночь полна духов, правда? Только сюда они не смеют приблизиться. Что-то отпугивает их. Но я так и чувствую, что они там, за этой лужайкой. Они всегда там?
– Всегда. А сегодня ночью они охотятся.
– Мне так и снилось, – снова поежилась Сара. – Я видела охоту. Ты был человеком-оленем и преследовал луну. Ты не хотел губить ее… Да и как можно погубить луну? – Сара смущенно улыбнулась. – Но ты за ней гнался.
Ее интуиция поразила Талиесина.
– И что же было дальше?
Сара пожала плечами:
– А ничего. Я проснулась. Посмотрела кругом, а тебя нет. Я решила, что ты спустился вниз, и тоже пошла к очагу, мне хотелось поболтать с тобой. Но тебя и там не оказалось. Где ты был?
– Ходил разговаривать с оленем, догнавшим свою луну.
Сара рассмеялась:
– Вот ответ настоящего барда! Так может ответить только бард. Или волшебник. Они все говорят загадками. И как же мне разгадать эту загадку? – Но не успел он и рот раскрыть, как она тряхнула головой. – Неважно. Я хотела спросить тебя о другом. Скажи, Талиесин, что ты во мне нашел? Во мне же нет ничего особенного. Я самая обыкновенная. Так что же ты видишь во мне, а, Талиесин?
Она ломала над этим голову с той минуты, как проснулась, и, хотя спрашивать его было неловко, понимала, что должна узнать. Слова сами сорвались с ее губ, будто подгоняемые сумятицей, царившей у нее в душе.
Талиесин подошел к Саре и взял ее за руку.
– Я вижу, как луна тихо ступила на этот утес и улыбнулась мне, – сказал он. – Я увидел, как Охотница, сбросив плащ из черных перьев, приветливо смотрит на меня девичьими глазами. Я увидел, как прекраснейший из всех цветков, что цветут в Стране Лета, переселился оттуда и расцвел в твоем сердце. Я увидел тебя, Сара, и сразу снова стал долговязым деревенским парнем, таким, каким был до того, как Мирддин взял меня к себе в ученики.
– Ты никогда не был деревенским парнем, – покачала головой Сара. – Ты всегда был бардом, я не могу представить тебя кем-то другим. И к тому же ты мне сам говорил, что твой приемный отец Элфин был принцем.
– Да, Элфин был принц, – согласился Талиесин, – и в разных россказнях меня тоже расписывают совсем не таким, каков я на самом деле, а я обычный человек, плетенная из кожи и прутьев лодка доставила меня сюда и выбросила на здешний берег, здесь я и повзрослел, и познал те же самые страхи и надежды, что знакомы каждому человеку. Чем-то особенным мы кажемся только друг другу, Сара.
Он пристально глядел ей в глаза. Некоторое время ими владело смущение, потом Талиесин опустил руки ей на плечи и притянул Сару к себе. Она подняла лицо, почувствовала, как нежное касание его губ перерастает в страстные поцелуи, и сама, подчинившись бушующим в ней неизведанным чувствам, тесно прижалась к нему. Их поцелуй длился долго, так долго, что им нечем стало дышать. Еще какое-то время, позабыв о недавнем смущении, они жадно рассматривали друг друга. Потом, взявшись за руки, вошли в башню и устроились на шкурах перед очагом.
Огонь бросал отблески на их кожу, освещая спины, плечи, руки, лица, отливавшие медно-красным цветом. Их тени плясали на стене. Когда тела их слились, все, что их разделяло, было забыто, сердцем к сердцу они плыли под звуки самой древней мелодии на свете.
После того как Талиесин ушел, вокруг Медвежьего Камня долго царило безмолвие. Разве что время от времени шмыгали мимо в погоне за какой-нибудь тенью корявые человечки, обитающие в корнях. Над лесом иногда взмывал кто-то крылатый, делал круг над Камнем и падал вниз, исчезая за утесом. Но вот под шорох и шелест среди мелькающих, вырвавшихся поохотиться в эту ночь духов, из-под лежащих на земле ветвей могучего кедра выбралось маленькое существо.
Пэквуджи мог менять обличье, как ему вздумается, но сегодня он был самим собой. Его круглые, как у совы, глаза вглядывались в темноту в поисках исчезнувших оленя и барда. Убедившись, что их действительно нигде поблизости нет, Пэквуджи притаился за большим Камнем. Во время разговора деда и внука он был неподалеку, его приманила властная сила, исходившая от оленя, который напоминал Лесных Царей здешней страны и в то же время никак не был связан с ними. Пэквуджи, как ему уже и раньше случалось, подслушал весь их разговор. Дед и внук, бывало, встречались здесь и прежде, и Пэквуджи всегда внимательно вслушивался в их беседы, но сегодня…
– Ишь что задумали! – пробормотал он, снова и снова перебирая в памяти слова собеседников.
Сам он любил подшутить, но злобно – никогда. То, что замышляли эти двое, грозило слишком большими опасностями для непосвященной «хироки», которой они хотели помочь отрастить рожки. Одно дело напроказить, особенно когда проказы придумывал он сам, но этот их замысел… Они оба, конечно, старые и считают себя мудрыми, но ведь они много учились и прошли через многие испытания, а вовсе не были волшебниками от рождения. Тех, кто от рождения владеет даром творить чудеса, они считают необузданными, неразумными, им кажется, что они не заслуживают этого дара, которого они сами добивались с таким трудом. Во всяком случае, они мнят себя более достойными, ведь им пришлось затратить столько сил, чтобы стать волшебниками.
«Тьфу! – сплюнул Пэквуджи. – Какая разница, сколько времени и как вы отращивали рожки?» Пэквуджи раздражали эти упражнения, загадки и то, что при одном шаге вперед непременно требуется сделать два шага в сторону. Проверки, испытания! Зачем это все? Во-первых, это вообще скучно, и уж совсем никуда не годится, если их применяют к тем, кого любят! Ничего себе посвящение в тайны мастерства!
Глаза Пэквуджи загорелись хитрым блеском, гнев испарился. Не зря он, Пэквуджи, слывет ловким фокусником, не хуже своего кузена Койота. Он покажет этим важничающим пришельцам из-за Большой Воды! Покажет, как учат мастерству те, кто следует заветам Бабушки Жабы. Покажет открыто, без утайки. Правда, он должен будет скрыть свое вмешательство от барда и этого его потустороннего компаньона. Пэквуджи предупредит глупенькую девушку и постарается, чтобы слух о замыслах барда и оленя дошел до самой Бабушки Жабы. Посмотрим тогда, как у них вытянутся физиономии!
Улыбаясь, Пэквуджи взбежал на вершину утеса и прыгнул с нее. Он перевернулся в воздухе и изменил обличье, его широко раскинутые руки превратились в черные крылья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72