-- Ну что, Чэн Анкор Вэйский, пошли жениха с невестой смотреть? А то
темнеть скоро начнет. Может, хоть там развеешься...
Я молча кивнул еще раз. Деликатные все-таки у меня друзья...
4.
Пышная суета празднества, на которое мы с Фальгримом слегка опоздали,
сразу же закружила меня, действительно давая возможность ненадолго
забыться -- и я с радостью окунулся в этот шумный водоворот, сверкающий
шитьем одежд, ослепительными улыбками, полировкой клинков и чаш с
искристым вином.
Я с искренней радостью приветствовал знакомых, стараясь не обращать
внимания на бросаемые украдкой сочувственные взгляды; я раскланивался с
дамами, говоря один комплимент за другим; я даже шутил, я был почти весел,
суматоха лиц и приветствий вытеснила из головы тяжелые мысли -- чего не
смог сделать хмель вина, сделал хмель праздника...
Мгновениями мне казалось, что все вернулось на круги своя, что все -- как
прежде, и я сам -- прежний обаятельный и галантный Чэн Анкор, душа
общества... и ничего не случилось, словно и не было никогда разрубленного
тела на кабирской улице, не было незнакомца с изогнутым двуручным мечом,
не было неба, падающего на турнирное поле...
Не было!..
... Когда шум в зале внезапно стих, я даже не сразу сообразил, в чем дело,
всерьез увлекшись беседой с крохотным Сабиром Фучжаном, умевшим на
удивление легко управляться с огромным Лунным ножом Кван-до.
Оглянувшись, я понял, что близится кульминация сегодняшнего вечера. Гости
уже успели освободить центр зала, в углу расположились толстые зурначи со
своими дудками и согбенный старец с пятиструнным чангом -- и теперь в кругу
остались двое.
Племянник эмира Кемаль аль-Монсор -- не по возрасту мощный и крепко
сбитый юноша -- и его невеста, стройная и легкая на ногу Масако из рода
Тодзи.
И блики от огоньков множества свечей играли на безукоризненно
отполированных лезвиях: узкой и длинной алебарды-нагинаты в руках госпожи
Масако, и тяжелого ятагана -- в руках Кемаля.
В руках...
Я мысленно одернул себя и стал с интересом ждать предстоящего танца в честь
помолвки.
Наконец они поклонились друг другу: аль-Монсор -- с неторопливым
достоинством и сдержанной улыбкой, Масако Тодзи -- низко и почтительно,
тоже с улыбкой, но чуть лукавой.
А потом нагината госпожи Масако чуть дрогнула и неуловимым движением
взлетела вверх, описывая двойной круг вплотную к замершему Кемалю.
Замершему -- да не совсем. Трижды раздавался чистый звон металла -- это
стремительный ятаган аль-Монсора слегка изменял траекторию клинка
нагинаты. И тут же сам Кемаль сорвался с места -- и жених с невестой
закружились по залу в звонком, блистающем танце под пронзительные вскрики
зурны и низкий ропот чанга.
Это было -- Искусство.
Настоящее.
Дважды мелькало гибкое древко, и мерцающее лезвие нагинаты проходило
впритирку к шелковой кабе Кемаля; и дважды пылающий полумесяц ятагана
касался вышитой повязки, стягивавшей под грудью узорчатое кимоно госпожи
Масако.
Через некоторое время упал на пол разрубленный пояс, и взвихрились
освобожденные полы халата аль-Монсора -- но в тот же миг одна из прядей
черных волос Масако плавно легла ей на плечо и сползла вниз по широкому
рукаву.
Жених и невеста улыбнулись друг другу, и танец продолжился. Некоторые
гости, не выдержав, начали присоединяться, и зал наполнился звоном и
топотом.
Прекрасная пара! Они были просто созданы друг для друга.
Как мы с Чин.
Раньше...
За моей спиной кто-то вежливо кашлянул.
Я обернулся. Передо мной стоял эмир Кабира Дауд Абу-Салим.
Собственной персоной.
-- Приветствую тебя, Высший Чэн Анкор,-- негромко произнес он, поглаживая
окладистую завитую бороду, лишь недавно начавшую седеть.-- За все время
празднества мы с тобой так и не успели отдать дань приличиям,
поприветствовав друг друга...
-- Прошу прощения, великий эмир, что я не успел это сделать первым,--
смиренно ответил я, склоняя голову.-- Для меня большая честь быть
приглашенным на этот праздник.
Кажется, я сказал это излишне сухо, а выдавить из себя соответствующую
случаю улыбку и вовсе не смог -- все, праздничный водоворот в моей голове
смолк, и я вынырнул на поверхность таким же, каким был несколько часов
назад.
Эмир чуть заметно поморщился.
-- Я хочу поговорить с тобой, Чэн,-- по-прежнему негромко, но уже другим
тоном сказал он.-- Здесь слишком шумно. Пройдем в мои покои...
Как вам будет угодно, великий эмир,-- еще раз поклонился я и почувствовал,
что говорю не то и не так.
На этот раз эмир Дауд вообще не ответил, и мне ничего не оставалось, как
просто последовать за ним.
5.
В личных покоях эмира я бывал не единожды -- Дауд любил приглашать к себе
победителей турниров, а я частенько входил в их число -- и всякий раз они
поражали меня заново. Нет, не своим великолепием -- да и не были они так уж
подчеркнуто великолепны -- а точным соответствием характеру и даже
сиюминутному настроению эмира Дауда. Этого, знаю по себе, не так-то просто
добиться, даже имея идеальных слуг. Впрочем, где они, эти идеальные -- если не
считать моего Коса...
Сейчас покои выглядели сумрачными и даже слегка зловещими. Большая часть
свечей в канделябрах на стенах была погашена, и по углам копились вязкие
серые тени, словно выжидая своего часа.
Огоньки оставшихся свечей блуждали по перламутровой инкрустации
старинной мебели, будто открывая вход в какой-то иной, потусторонний мир.
Это было красиво, но вместе с тем немного жутковато.
Хотя, казалось бы, недавно я сам собирался всерьез отправиться в этот
запредельный мир теней. И ничего, не боялся... да и сейчас -- не боюсь.
Эмир Дауд жестом указал мне на атласные подушки, разбросанные по всему
покрывавшему пол ковру. Я послушно опустился на одну из них, а Дауд Абу-
Салим устроился напротив, держась неестественно прямо.
Сперва мы немного помолчали. Я ждал, что скажет Дауд, а эмир, по-видимому,
собирался с мыслями. Наконец он заговорил -- и, признаюсь, от его слов я
вздрогнул.
-- Ты знаешь, что происходит в Кабире,-- начал Абу-Салим без всяких
предисловий.
Я не ответил. Я не был уверен, нужен ли здесь ответ, и если нужен -- то какой?!
-- Конечно, знаешь. И все знают. И я знаю. Но если всем это не нравится, то
мне это ОЧЕНЬ не нравится. Как и тебе.
-- Мне нравится,-- горько усмехнулся я.
-- Не перебивай без нужды. Потому что все гораздо хуже, чем ты полагаешь,--
жестко сказал эмир, кивнув на мою искалеченную руку.
Это был первый человек, не старавшийся не замечать моего уродства.
-- Что может быть хуже, сиятельный эмир?
-- То, что это происходит не только в Кабире. Харза, Кимена, Бехзд, Мэйлань...
Короче, по всему эмирату и многим сопредельным землям. По нескольку
случаев на каждый город, но этих городов довольно много...
Я напрягся.
-- Вчера я говорил с Эмрахом ит-Башшаром из Харзы,-- продолжил Дауд, глядя
мимо меня.-- У него погиб друг. Та сабля, что у Эмраха вместо пояса -- память о
покойном. Следы привели ит-Башшара в Кабир. И он, как и мы с тобой,
пытается понять, что происходит. Только горяч не в меру, как и все харзийцы.
Все нахрапом норовит... Говорил -- хочет найти этих... людей. Если их можно
так назвать.
Так вот в чем дело! А я-то думал... Мне на мгновение стало стыдно.
-- Людей калечат и убивают,-- так же жестко говорил эмир дальше.-- Пусть --
немногих. Ты согласишься, что твоя рука -- это немного? И правильно
сделаешь. Но мы не в силах положить этому конец. Мы -- другие. Нам не
понять, как оружием можно убивать. А они, те, кого мы ищем -- такие, какие
они есть. И, значит, часть из нас должна уподобиться им. Иного пути нет.
-- Но это ведь невозможно! -- растерянно выдавил я.
-- Наши предки были способны на это, если верить легендам. Значит, это
возможно. И Эмрах ит-Башшар хочет стать первым...
Дауд Абу-Салим надолго замолчал, и я не решался прервать его молчание. Я и
так понимал, кем хочет стать отчаянный Эмрах и зачем ему это нужно. Ах, как
я его понимал!..
-- Я хочу, чтобы ты стал вторым,-- наконец произнес эмир.-- Хочу -- и не могу
приказать тебе. Но иначе при столкновении с Дугими ты будешь... обречен.
-- Я?! А почему -- я?..
-- Не перебивай меня! И выслушай до конца. Я допускаю, что Эмрах,
побуждаемый местью за друга, действительно научится...-- эмир все не мог
произнести нужное слово.-- И я даже допускаю, что он сумеет найти корень
преступлений. Но я хочу, чтобы в этот момент рядом с ит-Башшаром был
человек, способный не только на... опрометчивые поступки, но и на понимание.
Иначе мы будем гасить огонь огнем. Тем более что у Эмраха наверняка
найдутся последователи. Месть -- болезнь заразная, вроде чумы...
-- Да, заразная,-- тихо согласился я.-- Хуже чумы.
-- Рано или поздно ты сам пришел бы к этому,-- кивнул эмир.-- Я лишь чуть-
чуть подтолкнул тебя. Просто ты -- один из немногих, способных устоять на
грани. И... ты уже изменился. Разве ты не замечаешь?
-- Замечаю,-- хрипло проговорил я, не узнав собственного голоса, и откинул
правый рукав халата, обнажая обрубок.-- Но еще я замечаю и вот это... Не
гожусь я теперь в герои. Один, без руки...
-- Ты будешь не один. Поисками будут заниматься и другие, помимо Эмраха из
Харзы и тебя. А высочайший фирман, обеспечивающий тебе содействие по
всему эмирату -- и кое-где вне его -- я уже заготовил. Теперь что касается твоей
руки...
Эмир как-то странно посмотрел на меня.
-- Есть человек, которой берется помочь тебе,-- закончил он.
Я почувствовал у себя за спиной какое-то движение и быстро обернулся.
Передо мной стоял шут.
Друдл Муздрый.
Плотный коренастый человечек, похожий на пустынного тушканчика, если
можно представить себе тушканчика с непоседливостью хорька, нахальством
портовой крысы и многими другими сомнительными для тушканчика
достоинствами. Восьмиугольная фирузская тюбетейка чудом держалась на его
бритом лоснящемся затылке, а многочисленные пятна на куцем шерстяном
халате-джуббе говорили об обильных обедах, сопровождавшихся не менее, а то
и более обильными возлияниями.
Крохотные глазки шута сверкали двумя черными маслинами, а между ними
алела слива вздернутого носа; при этом луна его лица завершалась черной
козлиной бородкой, немытой и нечесаной со дня сотворения мира.
Или еще раньше.
Таким стоял передо мной их шутейшество Друдл Муздрый, посмешище всего
Кабира.
Со своим дурацким тупым кинжалом за поясом. И вдобавок с детским
маленьким ятаганом, который таскал в последнее время.
-- Поговори с Высшим Чэном, Друдл,-- спокойно заявил эмир.-- А я не буду вам
мешать.
Дауд Абу-Салим неожиданно легко поднялся на ноги и беззвучно растворился в
тенях.
6.
Я выжидательно поглядел на шута. Друдл не обратил на мой взгляд ни
малейшего внимания и поспешил плюхнуться на ту самую подушку, с которой
только что поднялся эмир.
В руках у шута неизвестно откуда оказалось блюдо с ореховой пахлавой, и он
мгновенно набил сладостями свой рот, растянувшийся до ушей.
По-моему, столько пахлавы не влезло бы и в седельный хурджин.
-- Ты дурак,-- Друдл для верности ткнул в меня толстым и липким пальцем.--
Спорить будешь?
Я сперва поперхнулся, словно это в мой рот набили гору сластей, потом
представил себя спорящим с Друдлом на предложенную тему и сам не заметил,
как отрицательно замотал головой -- отрицая непонятно что.
-- Значит, договорились,-- удовлетворенно подытожил шут.-- Ты дурак. И я
дурак. Давай поговорим, как дурак с дураком. Руку новую хочешь?
-- Зло шутишь, Друдл,-- вполголоса ответил я, чувствуя, как во мне закипает
гнев.
-- Это отвечает умный Чэн Анкор,-- блюдо с пахлавой пустело прямо на
глазах.-- А что ответил дурак? Давай попробуем еще раз... Руку новую хочешь?
Ну?!
-- Хочу!
Я даже не успел сообразить, что отвечаю. И впрямь глупею...
Друдл швырнул пустым блюдом в стену и радостно заскакал на подушке,
сплющившейся под его увесистым задом.
-- Получилось, получилось! -- заорал он на все покои, и я испугался, что сейчас
сюда сбегутся слуги -- спасать эмира от ночных демонов.
Я огляделся -- на всякий случай -- и пропустил тот момент, когда у Друдла
объявилось новое блюдо.
С виноградом. С розовым гератским виноградом.
-- Так, продолжим,-- шут задумчиво пожевал одну ягодку, плюнул косточками в
медную курильницу, не попал и досадливо скривился.-- Переходим ко второй
части наших дурацких размышлений! А меч ты новый хочешь? Красивый...
-- Нет,-- твердо отрезал я.-- Не хочу.
-- Почему? -- осведомился шут, лихо объедая кисть винограда.-- Была одна
железка, будет другая...
Я мрачно усмехнулся.
-- Меч -- не железка, Друдл. Меч -- традиция рода. Меч -- продолжение меня
самого. Дурак ты все-таки...
-- Понятное дело,-- легко согласился шут.-- Я и не спорю. А ты кончай
изображать грозовую тучу -- свечи от страха погаснут. Ты лучше вот о чем
подумай: меч твой -- железный... Да знаю, знаю, что стальной -- не умничай!
Так вот, меч -- железный, рука -- живая... меч, как мы выяснили, это
продолжение тебя самого... А рука?
-- Что -- рука? -- тупо спросил я.
-- Ну, рука -- тоже продолжение тебя самого? Ты что, действительно дурак? За
моей мыслью следить не успеваешь? Ну, живо отвечай! Рука -- продолжение или
не продолжение?!
У меня вдруг закружилась голова.
-- Продолжение,-- промямлил я.-- А как же... это ведь рука. Живая...
-- Выходит, что у тебя, Чэн-дурак, два продолжения? Одно -- железное, а другое
-- живое?
-- Выходит, что так,-- обреченно согласился я.
А что мне оставалось делать?
-- И одно продолжение -- которое живое -- тебе укоротили... Так может, нам для
равновесия надо другую часть удлинить, а? Железную? Меч -- железный,
полруки -- железная, а дальше -- как раньше. И получится у нас...
-- Не получится,-- угрюмо возразил я, удивляясь, что вообще обсуждаю эту
ненормальную идею с ненормальным собеседником.-- Ты что, сам не
понимаешь -- пальцы, ладонь, запястье... Это тебе не просто кусок железа!
-- А меч -- просто кусок железа? -- хитро сощурился Друдл, сдвигая тюбетейку
еще дальше на затылок.
-- Нет... меч...
-- Слыхали, слыхали -- продолжение тебя самого! Слушай, Чэн, по-моему, ты
сам себе противоречишь!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69