К тому же, он был суеверно убежден, что без них его благоденствие кончится, испарится, как заколдованное золото. Но выносить их он не мог.
Не мог выносить спокойствия, толковости, вежливости, скромности Адама Розенцвейга. Ему хотелось разбить эту незыблемую поверхность, заставить Адама Розенцвейга кричать от глубокой душевной безысходности. И как-то вечером, когда Адам отдал ему выручку, он сказал:
- Эй, погоди-ка. Куда это ты так спешишь? Тут ведь может и не сойтись.
Адам стоял, бледный и напряженный, в ожидании, пока закончится медленный, изнурительный процесс подсчета.
- Все правильно, - произнес наконец Джед. Адам сказал "спокойной ночи" и нагнулся, чтобы выйти в низкую дверь. - Думаешь, ты так чертовски умен, прошептал тогда Джед в ярости.
Адам выпрямился, оглянувшись.
- Что вы сказали, мистер Хоксворт? - спросил он. Он и в самом деле не расслышал.
Джед глядел на него в течение долгой минуты, потом сказал:
- Ничего. Ничего я не говорил, - и отвернулся к огню.
Адам молча вышел.
С тех пор каждый вечер Адам без напоминания дожидался, спокойный и бледный, пока Джед сверит выручку со списком проданных товаров. Вообще-то ничего он не проверял. Он выполнял положенные движения, но что-то, он не понимал что именно, все время подсознательно мешало ему. Все это время он бросал на Адама косые взгляды и ждал, когда в нем прорастет знакомая боль. И закончив наконец фарс, говорил:
- Н-да, все в порядке. - И хмуро прибавлял: - На сей раз.
- Спокойной ночи, сэр, - говорил Адам и уходил.
Но однажды Джед сказал:
- Погоди. Как вы там ладите с негром?
- Хорошо ладим, - ответил Адам.
- Н-да, - сказал Джед. - Негр мне рассказывал, что вы там развлекаетесь на полную катушку. Ты его, вроде, читать учишь.
- Да, - сказал Адам.
Джед изучал его с мрачным любопытством.
- И чего это ты так ниггеров любишь? - спросил он наконец.
Адам стоял молча. Он чувствовал, что его затягивает трясина, топь. Он чувствовал, что физически не в состоянии говорить. В конце концов с усилием произнес:
- Думаю, что я их люблю не больше, чем остальных людей. Я вообще не знаю, люблю ли я людей. Просто я думаю, что они - я имею в виду чернокожих - должны быть свободны.
- Свободны, - повторил Джед Хоксворт. Он выдавил из себя кислую улыбку, которая оттянула вниз уголки его тонких губ под длинными, блеклыми усами. - Ни черта ты не знаешь, - сказал он. В комнате было слышно его дыхание.
Он повернул к Адаму лицо с маленькими, пронзительными глазками, тонкими, перекошенными от злобы губами, острым подбородком, торчащим между усами.
- Слушай, - спросил он с горечью, - да что ты знаешь-то? Что ты вообще знаешь?
Адам смотрел на него, не отрываясь. Джед резко отодвинул одну свечу, она вывалилась из консервной банки и упала на пол, продолжая гореть.
- Отвечай мне, кретин! - закричал Джед Хоксворт. - Прекрати пялиться на эту идиотскую свечу и ответь мне!
Адам не мог ответить, мог только смотреть.
Джед Хоксворт резко поднялся. Дыхание его стало ещё слышнее.
- Думаешь, я свободен? - спросил он. - Свободен, думаешь? Думаешь, хоть один человек - хоть кто-нибудь - свободен?
Правая рука его слабо вцепилась в манишку, как будто хотела рвануть, да сил не хватило. Дышал он с присвистом. Он с трудом опустился на стул, не сводя глаз с лица Адама.
- Свободен, - повторил он, на этот раз негромко, выпустив слово и затем отдернув от него губы, как будто оно было гадким на вкус.
Потом начал смеяться. Это был тихий, задыхающийся смех, и длился он с полминуты. Потом прекратился.
Адам слышал, как снаружи, в темноте, ветер шумит в вершинах деревьев.
- Похоже, иногда вечерами ты не отказался бы посидеть и поболтать с белым, - сказал Джед Хоксворт. - Как джентльмен с джентльменом, - он замолчал, как будто превозмогая желание продолжать.
- Я бы с удовольствием посидел с вами, сэр, - сказал Адам. - Когда пожелаете.
Хоксворт ничего не отвечал, только смотрел на него. Адам снова услышал ночной ветер в деревьях.
- Уходи, - зло сказал хозяин. - Давай, убирайся. Топай к своему дружку, к этому черному сукиному сыну.
Адам направился прямо к дому, вошел, сказал "добрый вечер" и сел на табурет около печки. На плите кипел котелок. Моис за столом срисовывал буквы с карточек, которые сделал для него Адам. Сейчас он работал над прописными буквами. Он закончил выводить алфавит и передал Адаму листок.
- Ну как? - спросил он. - Неплохо для негра, дитяти Божьего?
Адам разглядывал кривые, корявые буквы. Он заметил, что его собственный указательный палец правой руки, которым он водил по листку, дрожит, словно от напряжения. Поднял голову и увидел, что негр почтительно тянется к нему всем телом, грубоватое темное лицо выдвинулось вперед, глаза с красными прожилками воззрились на него с беззащитной мольбой.
- Ну как? - умоляюще спросил Моис почти шепотом.
- Хорошо, - сказал Адам и вздрогнул, настолько фальшивым был его тон. - Очень хорошо, - повторил он, постаравшись придать голосу сердечность и не выдать того, что он вдруг совершенно неожиданно почувствовал безнадежность, бесцельность и где-то внутри, в самой утробе - отвращение к этому делу. Если бы эти глаза не смотрели с такой беззащитной мольбой. Если бы...
Если бы что?
- Послушай, - сказал он. - Я хочу у тебя кое-что спросить. - И не дожидаясь, пока Моис, удивленный внезапной холодностью тона, чему Адам был удивлен не меньше него, ответит, продолжил: - Он - мистер Хоксворт - снова оскорбил тебя? В смысле, называл тебя обидным прозвищем?
- Чего? - не понял Моис вопроса. Потом лицо его скривила насмешливая гримаса. - В смысле, не называл ли он меня черным сукиным сыном?
- Да, - сказал Адам. - Черным сукиным сыном, - он услышал, как его голос выговаривает слоги с излишней четкостью. Он почувствовал, что Моис подозрительно и недоверчиво изучает его, как будто подглядывая из зарослей густого кустарника.
Потом Моис опять хмыкнул.
- Не-а, - тихо сказал он. - И не назовет. Никто меня так не назовет. Больше никто. И он это знает.
Он замолчал. Набычился, сидя на стуле - ноги широко расставлены, локти торчат в стороны, ладони с растопыренными пальцами уперты в колени и медленно поглаживают мышцы под брюками - вперед, назад.
- Но, - сказал Моис, - это не значит, что он не хочет. Он хочет назвать меня черным сукиным сыном. Прямо видно, как он сдерживается изо всех сил. Рот его надувается, старые губы кривятся, и вот он уже не может удержать слова. Они вырываются. Он говорит: "Ты... Ты...".
Моис тихо засмеялся.
- Угу, - сказал он, - и ты понимаешь, что он хочет сказать. Но он этого не делает. Не договаривает. Только смотрит.
Адам отвел глаза. Он посмотрел на буквы, которые Моис с таким прилежанием рисовал на листе бумаги. Он заставил себя взглянуть на них. Заставил себя произнести:
- Эти буквы, Толбат, они хорошо получились. Даже очень.
Но Моис не слушал. Не сводя с Адама глаз, он негромко сказал:
- Почему ты меня об этом спросил? Не называл ли он меня черным сукиным сыном? - он подождал, потом сказал ещё тише: - Чего это тебе понадобилось знать-то?
Сначала Адам не отвечал, уставившись на Моиса. Потом сказал:
- Просто так, из интереса.
- Так вот, слушай, - сказал Моис. - Слушай хорошенько. Я - я теперь буду тебе каждый вечер отчитываться. Чтобы ты больше никогда не спрашивал просто так. Из интереса.
И он сдержал слово. Каждый вечер, выбирая всегда разное время, Моис отчитывался. И Адам ждал, - считая минуты, с ужасом ждал момента, когда Моис это скажет и засмеется.
Однажды Адам думал, что Моис забыл или ему надоела эта игра. Они уже легли. Погасили лампу. Адам почти уснул. И тогда услышал голос с соседней койки.
- А старик-то, - сказал голос, - сегодня не назвал меня черным сукиным сыном.
И следом - смешок в темноте, приглушенный, мягкий, как мех.
Погода переломилась. Темнеть стало позже, а сумерки тянулись дольше. В сумерках легкий ветерок с пустоши за лагерем приносил наводящий грусть сладковатый запах не потревоженной плугом земли, смешанный с запахом дыма из печных труб. Пришло сообщение, что Грант32, который победил при Виксберге33, назначен верховным главнокомандующим в чине генерал-лейтенанта. И, скорее всего, возглавит штаб потомакской армии.
Эти новости и послужили поводом для веселья - с песнями и танцами. Веселились следующим образом. Симс Пердью с безумным гиканьем носился вокруг костра. Солдаты из роты "С" положили полдюжины выцветших банкнот на дно корыта, присыпали купюры мукой дюймов на двенадцать34 и подговорили пятерых негров попытаться со связанными за спиной руками добыть богатство, рискуя задохнуться. Адам сидел на ящике из-под крекеров у стенки маркитантской палатки и смотрел. Моис пристроился рядом на корточках. Они наблюдали за Симсом Пердью, который с воплями отплясывал кругами вокруг корыта, где негры рылись в муке, и лупил их по головам.
- Я б тоже от доллара не отказался, - сказал Моис. Он не отрывал глаз от этой сцены. - Но на такое я б не пошел, - и, помолчав, добавил: - Нет, ни за какие деньги.
То и дело Симс Пердью прерывал свою безумную пляску вокруг корыта, чтобы выхватить у приятеля кувшин и сделать жадный глоток или наклониться и, возложив огромную, как окорок, пятерню на голову одного из негров, вдавить его лицом в муку. Когда он отнимал руку, жертва принималась кашлять и отплевываться, мука летела во все стороны, а Симс Пердью подпрыгивал, испускал истошный вопль и продолжал танец. Он закатывал глаза и хохотал, в полнейшем восторге запрокидывая крупную голову, усеянную слипшимися от пота огненно-рыжими, детскими кудряшками.
Адам глядел на него во все глаза.
- Он делает им больно, - сказал он.
- Больно он сделает мятежникам, - сказал Моис. - Не говоря уж о том, скольким из них он уже сделал больно. Отправив на тот свет.
Они помолчали, наблюдая.
Потом Адам сказал:
- Кто-то должен остановить его.
- И кто же его остановит? - спросил Моис. - Он любого отправит на тот свет. Как тех мятежников. На том кукурузном поле у Антиетама, мне рассказывали. Он даже не стрелял. Не-а, просто встал и перешлепал их прикладом - чпок!
Сидя на корточках, Моис изобразил, как Симс управлялся со своей винтовкой: "Чпок! Чпок!" - выкрикивал он хриплым шепотом. "Чпок! Чпок! Чпок!"
Глаза его блестели.
Немного погодя, он сказал:
- Ему дали медаль. За то, что перечпокал мятежников.
Симс Пердью с воплями кружил в танце. Они смотрели.
- Я бы не отказался от медали, - сказал Моис.
Симс Пердью перестал вопить и кружиться. Он нагнулся, ухватил одного из связанных негров за щиколотки и поднял в воздух. Гигант стоял с невинной, широкой улыбкой на сверкающим от пота лице и держал негра над землей, но не слишком высоко, чтобы лицо его осталось погруженным в муку. Черная голова судорожно дергалась. Над корытом вздымались вулканы и гейзеры муки: видимо, утопленный в ней рот пытался закричать. Голове временами удавалось приподняться над поверхностью и сделать вдох, прежде чем снова погрузиться в муку.
Адам не отрывал глаз от этой сцены. Его охватил тошнотворный ужас. Он не знал, чего боится. Ужас поднимался изнутри.
Потом вдруг Симс Пердью загоготал. Он мотал негра за пятки и гоготал от неудержимой радости. Он запрокидывал красивую мальчишескую голову с огненно-рыжими кудряшками и от души хохотал заразительным смехом.
Адам понял, что вскочил. Что бежит к корыту, к Симсу Пердью. Но он не добежал. Не успел он сделать и четырех шагов - чья-то рука схватила его, и сиплый, дрожащий голос зашептал:
- Боже Всемогущий, тебя же убьют, полезешь, и он убьет тебя - он тебя убьет, Кривуля!
Адам вырывался из сжимающих его объятий.
- Пусти меня! - крикнул он, или пытался крикнуть, ибо в груди почти не осталось воздуха.
- Кривуля... Кривуля... - голос теперь умолял. - Тебя убьют, Кривуля...
Адам вертелся, пытаясь освободиться из объятий.
- Пусти! - крикнул он.
- Нет... нет, Кривуля... дурак ты чертов!
Адаму удалось высвободить руку. Это была левая рука. Он сжал кулак и ударил Моиса Толбата в лицо. Позиция оказалась крайне неудобной, и левая рука была намного слабее правой, но он ударил изо всех сил. Он попал Моису по щеке, и Моис посмотрел на него сверху вниз удивленным, горестным, проникновенным взглядом.
Кулак Адама вновь ударил по лицу. Лицо немного отпрянуло. Голова досадливо дернулась, как бывает, когда человек отгоняет муху или не может вспомнить что-то важное и от этого сердится. Моис Толбат, казалось, пытался вспомнить что-то важное или сообразить, что говорят в таких случаях. Лицо у него застыло от напряжения.
- Пусти! - крикнул Адам и снова ударил.
Руки разжались.
- Ладно, - сказал Моис Толбат. - Гляди! - и мотнул головой в сторону корыта.
Симсу Пердью наскучило развлечение. С грустным безразличием он просто выпустил пятки чернокожего, и парень упал, как полупустой мешок картошки, а Симс возобновил свой маниакальный танец, с кружением и воплями. Негр выбрался из корыта и откашливался, тихонько постанывая. Какой-то солдат нагнулся и перерезал веревку на его запястьях. Парень сел и стал тереть лицо, неуклюже размазывая муку. Он мучительно дышал ртом, губы его, как заметил Адам, были приоткрыты. Но зубы стиснуты. Он что-то держал в зубах.
Правой рукой парень вынул изо рта то, что держал. Это действительно нельзя было просто выплюнуть и забыть. Парень поднял это над головой, все ещё хрипя и отплевываясь. Лицо под разводами муки улыбалось. Улыбка получилась бледная, хилая, кривенькая, в мучных разводах, но это была улыбка.
Предмет, зажатый в руке, оказался развернутой долларовой купюрой.
Адам вернулся к своему ящику из-под крекера в тени палатки и сел. Моис подошел и снова сел рядышком на корточки. Солдаты вокруг корыта кричали "ура". Они кричали "ура" победителю, державшему купюру. Крики становились все более дикими. Негр продолжал улыбаться. Несмотря на хрипы и свист в груди, он улыбался.
Остальные негры, стоящие на коленях вокруг корыта, до сих пор связанные и не обогатившиеся, повернули к нему измазанные в муке лица. Они тоже улыбались.
Внезапно крики "ура" прекратились. Один солдат резко обернулся к стоящим возле корыта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28