Проверенный Водолей ру
Война – зло, необходимое для культурного прогресса. Несмотря на многочисленные жертвы, Япония получила в распоряжение свободу, которой раньше у нее не было, и за это я благодарна генералу. У нас нет сейчас сторонников войны. А это очень большой шаг вперед. Те деньги и людские ресурсы, которые до сих пор тратились на армию, теперь пойдут на кино, музыку, литературу, любовь.
Народ, входящий в средний исторический возраст, рассказывает о свободе народу, встречающему историческую юность, побуждая дать клятву вечной верности. А что Таэко? Получила ли она свободу от генерала?
– Глядя на меня, генерал говорит: «Вам нужно быть свободными. Своими силами поднять заводы, научиться конкуренции, стремиться защитить себя военной мощью. Мы не пожалеем средств, чтобы помочь вам в этом».
Когда-нибудь и Таэко освободится от положения любовницы генерала, – понял Куродо.
– Когда генерал покинет Японию, ты освободишься. И тогда я тоже стану свободным в своем праве любить тебя.
Но Таэко все так же туманно смотрела на него.
– Черныш, мне нужно сказать тебе одну вещь. Даже если генерал вернется в Америку, я не смогу нарушить обещания, данного ему.
– Какого обещания?
Таэко слегка вздохнула, отвела взгляд от Куродо и равнодушно сказала, щурясь от солнечного света, который проникал сквозь ветви колыхавшихся на ветру деревьев:
– Я пообещала никогда не выходить замуж.
Зачем ей нужно было давать такое обещание, зачем хранить верность генералу? Этого Куродо не мог взять в толк.
– Генерал совсем не думает о тебе. Он жаждет безраздельно властвовать; все должно исходить от него и принадлежать ему и военные подвиги, и оккупационная политика, и любовница. Для меня ты – жертва ревнивого старика. Генерал заставляет тебя разделять его мысли.
Таэко подошла к окну, будто хотела скрыть свое лицо, и сказала, смотря вдаль:
– Ты ребенок. Ничего не понимаешь. И не пытаешься понять.
Наверное, она больше никогда не обернется к нему, не взглянет на него. Ее спина казалась такой далекой, а сама она не принимала его слов, не принимала его самого.
Где-то в подкорке у Куродо вдруг промелькнули последние слова матери. Перед самой смертью она прошептала: «Мертвые сотканы из той же материи, что и те, кого мы видим во сне». Куродо так и не смог сказать ей ничего на прощание – пока он пытался справиться с собой, дыхание матери остановилось, и она превратилась в ту, с кем можно увидеться лишь во сне. Подталкиваемый отцом, Куродо поспешно взял мать за руку, но она уже не смогла сжать его руку в ответ.
А сейчас Таэко тоже пытается уйти в сны. Мама предупреждает его об этом. Если она дорога тебе, не отпускай, держи крепко. Тот, кто потерял мать, как никто другой, обречен на одиночество, на изгнание, на страдания. Даже если он добьется славы и успеха, но у него не будет матери, которой он мог бы посвятить этот успех, лучи славы не согреют его. Можно честно выполнять обещание, данное покойной матери, но все равно никогда не избавишься от душевной пустоты.
В следующий момент Куродо, повинуясь порыву, обхватил Таэко за плечи. Даже если бы за это его приговорили к смертной казни, он бы не остановился. Хоть на миг удержать любимую от ухода в сны.
Таэко бессильно пошевелила плечами, молча отвергая его. Куродо не расценил это как отказ, прикоснулся губами к ее шее и в то же мгновение почувствовал влагу на своей щеке. Она плакала. Ее слезы остановили его. Куродо посмотрел на ее лицо – красная помада казалась макияжем мертвеца. Может быть, не желая, чтобы он увидел ее мокрые от слез глаза, она отстранила его, но потом… сама прикоснулась губами к его губам. Ощущение чего-то теплого и мягкого пришло чуть позже. Он боялся потерять эти нежные прикосновения, ему хотелось убедиться, что это действительно ее губы. От ее груди исходило тепло. Запах ее тела, похожий на аромат ландыша, опьянял Куродо, его щеки раскраснелись. Она осыпала его дождем поцелуев, будто находилась под воздействием чар.
Таэко то поддавалась, то сопротивлялась соблазну, и это еще больше усиливало возбуждение. Наконец она оторвалась от Куродо, который, прерывисто дыша, изо всех сил пытался справиться со своим желанием, и вышла из комнаты. Но, расценив упавший на пол шарф как знак, Куродо бросился вслед за ней. Боясь, что она воспротивится искушению, он затворил за собой дверь спальни, подошел к ней размашистым шагом, наклонился, подхватил ее и бережно опустил на постель. Ее волосы растрепались и прикрыли лицо. Куродо отвел их, жадно прильнул к ее губам, а потом уткнулся в ложбинку между грудей. Шелест одежды, ее дыхание доносились до него откуда-то издалека. Раздеться самому, раздеть ее, не во сне, а наяву ласкать ее тело, справиться с трюком: войти меж ее белых бедер – все это казалось ему абсолютно невыполнимым. Но она открыла свои влажные глаза, улыбнулась своей обычной улыбкой и тем же уверенным жестом, каким не так давно смахивала сахар с его груди, позвала его…
Слыша ее голос – то не были ни возгласы радости, ни рыдания, – чувствуя во всем теле бесконечную дивную муку, Куродо кончил.
Он чувствовал кожей тепло Таэко, но все, что произошло минуту назад, казалось ему сном. Чтобы убедиться, что это не сон, Куродо снова прикоснулся к ее груди. Но теперь уже встретил отказ. Послышался голос Асы. Поняв, что они в спальне, Аса хрипло вскрикнула.
– Аса, не говори ничего. Черныш сейчас уедет.
Куродо, послушавшись, торопливо оделся. Не вставая с постели, она сказала, чуть гнусавя:
– Прощай, Черныш. Тебе больше нельзя приходить сюда.
– Почему?
Таэко вытерла слезы простыней и позвонила в колокольчик Дверь спальни открылась, и Аса поманила Куродо рукой. Он словно стал жертвой женского заговора.
– Ты ведь еще встретишься со мной?
– Прошу тебя. Ты же хороший мальчик. Уезжай.
Ее голос был похож на голос его матери, когда она говорила ему свои последние слова. Куродо почувствовал, как холод пробежал у него по позвоночнику, он не нашел, что ответить, ему ничего не оставалось, как выйти из комнаты. Улыбка дома улыбок застыла, а испытанное им возбуждение было насильно запечатано в снах.
10.6
Куродо не успел даже осознать, что Таэко приняла его любовь, а потом превратилась в снежную королеву и оттолкнула его. Сначала одарить его наивысшим счастьем, дать исполниться любовным мечтам и тут же все равно что кастрировать – до чего же переменчиво сердце актрисы… Чтобы разгадать эту тайну, Куродо сотни раз переживал заново события того дня. Но линии ее тела, волнующий оттенок кожи, ощущения от прикосновений, запах, движения, нега – все стиралось в памяти, подобно сну. Единственное, что росло в нем, так это желание хотя бы еще один только раз прикоснуться к ее коже, возродить любовь.
С тех пор как Куродо превратился в бездомного, он по очереди останавливался то в университетском классе для занятий фортепиано, то в общежитии студентов вокального отделения, то возвращался в дом для иностранцев, где жил Джей Би.
Он ездил на велосипеде и в загородный дом, но Таэко часто бывала в Камакуре на съемках. С того дня Аса никогда больше не разговаривала с ним. Генерал вернулся в столичный дворец и, как обычно, по четкому графику ездил на черном «крайслере-империал» в американское посольство и обратно. Режиссер О. говорил, что генерал построил ей дом в Камакуре. Наверняка этот дом был похож на тот дом на холме в Нагасаки, где Чио-Чио-сан провела три года. Но генерал никогда не бывал там. Война на Корейском полуострове оборачивалась для союзных войск неудачей, и у генерала не оставалось времени на отдых в новом доме улыбок. Кажется, он был раздражен и утомлен действиями Мао Цзедуна и КНР. В начале года Сеул оказался в руках северокорейских войск. В марте союзные войска отбили Сеул, но терпение генерала было на исходе. Он с давних пор открыто ратовал за применение ядерной бомбы, теперь же, придя в ярость, намеревался атаковать Китай.
В это время Джей Би, прикованный к кровати, обрушивал свой гнев на бьющегося в истерике генерала и говорил Куродо:
– Будь я так же молод и легок на подъем, как ты, я бы убил его. Проклятье, у меня было полно возможностей. Сколько еще позволять ему экспортировать убийства! Генерал свихнулся от самодовольства. Отчаянно бьется за то, чтобы расцветить свою старость красками славы.
Джей Би изрыгал проклятья на английском. Куродо был поражен: его отец задумывался даже об убийстве! К тому же генерал свихнулся?!
– Он стал слишком важным. Слишком старым. Он уже не способен думать о будущем. Снять его с поста может только президент. А президент сам не прочь воспользоваться ядерной бомбой. Никто не может остановить этого безумия. Надо было убить его тогда. Жаль, что я этого не сделал. Я не хочу умереть раньше него.
Джей Би ничего не оставалось, кроме как нанизывать одно на другое пустые слова, страдая от собственного бессилия.
По сути они были похожи: Джей Би, мечтающий об убийстве генерала, и генерал, настаивавший на применении ядерного оружия. Вне всяких сомнений, в их дальнозорких глазах уже маячили далекие картины того света. И возраставшая привязанность к этому свету порождала отчаянные слова и планы. Ненавидя быстротечный мир, старые воины готовились к последнему бою.
Внезапно Куродо понял: только один человек может воздействовать на генерала, ставшего слишком важным и неприступным. Человек этот мягко прекратит старческую истерику, заставит задуматься о будущих детях, об их счастливой жизни без ядерных бомб, без разжигания огня войны. Только Таэко может отговорить генерала.
У Куродо, хотя и с запозданием, появилась уверенность.
Она старалась излечить генерала от безумия, принося в жертву свое тело, свое будущее.
Наконец, Куродо понял смысл ее слов: «Ты еще ребенок», – и ему стало тяжело дышать от стыда и раскаяния. Он и вправду был своенравным мальчишкой, у которого одно в голове: любят его или нет.
Нужно было искупить свою вину. Извиниться перед ней.
10.7
Подгадав время, когда генерал выходил из дворца и направлялся на ланч, Куродо помчал на велосипеде вдоль рва. На дороге перед дворцом уже собралась толпа, жаждущая приветствовать генерала, более великого, чем сам император. Образовывавшие живую изгородь мужчины и женщины размахивали звездными флагами и источали улыбки. Генерал не мог понять смысла этих улыбок. Они отличались от улыбки Таэко – так улыбаются униженные рабы, которые меняют выражение лица в зависимости от настроения хозяина. Куродо презирал их, но и себя не мог понять: что он тут делает? Может, обратиться с прошением прямо к генералу? «Господин генерал, освободите мою любимую!» А может, вывести его из равновесия, крикнув: «Эй, Мак! Я отберу у тебя любовницу!»
Голоса зазвучали громче. Генерал в этот день появлялся на «сцене» во второй раз. Подумаешь, возвращается домой пообедать, а столько крика. Кто-то показал на него и произнес: «Сара Бернар». Куродо приподнялся на педалях велосипеда и застыл, глядя, как шествует эта звезда первой величины. Генерал сел в «крайслер-империал», и автомобиль бесшумно отъехал от дворца. Из толпы моментально выскочило несколько мужчин, они побежали за автомобилем. В это мгновение Куродо понял: убить генерала проще простого.
Четыре раза в день он, возможно бравируя своей смелостью, появляется перед толпой абсолютно незащищенный. Если из толпы, подобно тем мужчинам, выскочит убийца, генералу негде будет скрыться. Куродо представил себя с коротким мечом, которым Чио-Чио-сан свела счеты с жизнью, на месте бегущих за автомобилем мужчин. Этот меч глубоко войдет в живот генерала, и лестница перед дворцом окрасится кровью. Перед смертью генерал наверняка скажет: «Мама, прости мое высокомерие».
В этот миг многократно прославленный военный превратится в обычного, любящего свою мать сына. Точно, у генерала тоже эдипов комплекс.
За пять последних лет генерал практически каждый день появлялся на этом месте. Но никто ни разу не покушался на его жизнь. Неужели ни один коммунист, ни один бывший японский солдат не задумывал убить его? Неужели он настолько страшен японскому народу и настолько любим им?
– What are you doing here?
Куродо направлялся на велосипеде к гостинице «Империал», когда перед ним неожиданно возникли два американских солдата, схватили его за руки и стащили с велосипеда. Его поставили лицом к стене, обыскали, открыли сумку, которая была привязана к багажнику. Увидев ноты Баха, солдат спросил:
– Who are you?
Куродо нарочно не отвечал на вопросы, заданные по-английски, и мирно улыбался. Улыбка, совершенно непонятная двум американским солдатам. Они заорали: «Get out!», как будто спешили избавиться от чего-то неприятного, и прогнали Куродо.
– С какой стати американцы указывают, где мне быть, сами убирайтесь отсюда, – пробормотал по-японски Куродо и, нарочито замедляя свои движения, взялся за велосипед.
Пока он ехал, удаляясь от дворца, его обогнал джип с теми двумя американцами и черный автомобиль, который стоял перед воротами. Такой же автомобиль доставлял Таэко в гостиницу, где ее поджидал генерал. Вдруг Куродо вспомнилось, как он касался ее кожи. Зазвучала ее улыбка, превратившаяся в кварту.
10.8
11 апреля 1951 года генерал Макартур внезапно по приказу президента был снят с должности Главнокомандующего союзных войск. Предполагать этого не мог никто, кроме самого президента, отдавшего приказ. Президент остерегался самоуверенного генерала, который играл на публику, демонстрируя всем свои харизматические способности. Не подчиниться этому приказу генерал мог только в том случае, если бы сам стал президентом.
Через пять дней Макартур покинул Японию. Обе палаты парламента вынесли ему благодарность, признательные граждане провожали его, выстроившись вдоль дороги, ведущей в аэропорт Ханэда. Куродо тоже стоял у дороги, с ненавистью провожая глазами его черный автомобиль.
А на следующий день, 17 апреля 1951 года, в Токио умер Джей Би, так и не дождавшись своего шестидесятого дня рождения.
У постели умирающего отца Куродо рассказал Джей Би обо всем, что с ним происходило.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Народ, входящий в средний исторический возраст, рассказывает о свободе народу, встречающему историческую юность, побуждая дать клятву вечной верности. А что Таэко? Получила ли она свободу от генерала?
– Глядя на меня, генерал говорит: «Вам нужно быть свободными. Своими силами поднять заводы, научиться конкуренции, стремиться защитить себя военной мощью. Мы не пожалеем средств, чтобы помочь вам в этом».
Когда-нибудь и Таэко освободится от положения любовницы генерала, – понял Куродо.
– Когда генерал покинет Японию, ты освободишься. И тогда я тоже стану свободным в своем праве любить тебя.
Но Таэко все так же туманно смотрела на него.
– Черныш, мне нужно сказать тебе одну вещь. Даже если генерал вернется в Америку, я не смогу нарушить обещания, данного ему.
– Какого обещания?
Таэко слегка вздохнула, отвела взгляд от Куродо и равнодушно сказала, щурясь от солнечного света, который проникал сквозь ветви колыхавшихся на ветру деревьев:
– Я пообещала никогда не выходить замуж.
Зачем ей нужно было давать такое обещание, зачем хранить верность генералу? Этого Куродо не мог взять в толк.
– Генерал совсем не думает о тебе. Он жаждет безраздельно властвовать; все должно исходить от него и принадлежать ему и военные подвиги, и оккупационная политика, и любовница. Для меня ты – жертва ревнивого старика. Генерал заставляет тебя разделять его мысли.
Таэко подошла к окну, будто хотела скрыть свое лицо, и сказала, смотря вдаль:
– Ты ребенок. Ничего не понимаешь. И не пытаешься понять.
Наверное, она больше никогда не обернется к нему, не взглянет на него. Ее спина казалась такой далекой, а сама она не принимала его слов, не принимала его самого.
Где-то в подкорке у Куродо вдруг промелькнули последние слова матери. Перед самой смертью она прошептала: «Мертвые сотканы из той же материи, что и те, кого мы видим во сне». Куродо так и не смог сказать ей ничего на прощание – пока он пытался справиться с собой, дыхание матери остановилось, и она превратилась в ту, с кем можно увидеться лишь во сне. Подталкиваемый отцом, Куродо поспешно взял мать за руку, но она уже не смогла сжать его руку в ответ.
А сейчас Таэко тоже пытается уйти в сны. Мама предупреждает его об этом. Если она дорога тебе, не отпускай, держи крепко. Тот, кто потерял мать, как никто другой, обречен на одиночество, на изгнание, на страдания. Даже если он добьется славы и успеха, но у него не будет матери, которой он мог бы посвятить этот успех, лучи славы не согреют его. Можно честно выполнять обещание, данное покойной матери, но все равно никогда не избавишься от душевной пустоты.
В следующий момент Куродо, повинуясь порыву, обхватил Таэко за плечи. Даже если бы за это его приговорили к смертной казни, он бы не остановился. Хоть на миг удержать любимую от ухода в сны.
Таэко бессильно пошевелила плечами, молча отвергая его. Куродо не расценил это как отказ, прикоснулся губами к ее шее и в то же мгновение почувствовал влагу на своей щеке. Она плакала. Ее слезы остановили его. Куродо посмотрел на ее лицо – красная помада казалась макияжем мертвеца. Может быть, не желая, чтобы он увидел ее мокрые от слез глаза, она отстранила его, но потом… сама прикоснулась губами к его губам. Ощущение чего-то теплого и мягкого пришло чуть позже. Он боялся потерять эти нежные прикосновения, ему хотелось убедиться, что это действительно ее губы. От ее груди исходило тепло. Запах ее тела, похожий на аромат ландыша, опьянял Куродо, его щеки раскраснелись. Она осыпала его дождем поцелуев, будто находилась под воздействием чар.
Таэко то поддавалась, то сопротивлялась соблазну, и это еще больше усиливало возбуждение. Наконец она оторвалась от Куродо, который, прерывисто дыша, изо всех сил пытался справиться со своим желанием, и вышла из комнаты. Но, расценив упавший на пол шарф как знак, Куродо бросился вслед за ней. Боясь, что она воспротивится искушению, он затворил за собой дверь спальни, подошел к ней размашистым шагом, наклонился, подхватил ее и бережно опустил на постель. Ее волосы растрепались и прикрыли лицо. Куродо отвел их, жадно прильнул к ее губам, а потом уткнулся в ложбинку между грудей. Шелест одежды, ее дыхание доносились до него откуда-то издалека. Раздеться самому, раздеть ее, не во сне, а наяву ласкать ее тело, справиться с трюком: войти меж ее белых бедер – все это казалось ему абсолютно невыполнимым. Но она открыла свои влажные глаза, улыбнулась своей обычной улыбкой и тем же уверенным жестом, каким не так давно смахивала сахар с его груди, позвала его…
Слыша ее голос – то не были ни возгласы радости, ни рыдания, – чувствуя во всем теле бесконечную дивную муку, Куродо кончил.
Он чувствовал кожей тепло Таэко, но все, что произошло минуту назад, казалось ему сном. Чтобы убедиться, что это не сон, Куродо снова прикоснулся к ее груди. Но теперь уже встретил отказ. Послышался голос Асы. Поняв, что они в спальне, Аса хрипло вскрикнула.
– Аса, не говори ничего. Черныш сейчас уедет.
Куродо, послушавшись, торопливо оделся. Не вставая с постели, она сказала, чуть гнусавя:
– Прощай, Черныш. Тебе больше нельзя приходить сюда.
– Почему?
Таэко вытерла слезы простыней и позвонила в колокольчик Дверь спальни открылась, и Аса поманила Куродо рукой. Он словно стал жертвой женского заговора.
– Ты ведь еще встретишься со мной?
– Прошу тебя. Ты же хороший мальчик. Уезжай.
Ее голос был похож на голос его матери, когда она говорила ему свои последние слова. Куродо почувствовал, как холод пробежал у него по позвоночнику, он не нашел, что ответить, ему ничего не оставалось, как выйти из комнаты. Улыбка дома улыбок застыла, а испытанное им возбуждение было насильно запечатано в снах.
10.6
Куродо не успел даже осознать, что Таэко приняла его любовь, а потом превратилась в снежную королеву и оттолкнула его. Сначала одарить его наивысшим счастьем, дать исполниться любовным мечтам и тут же все равно что кастрировать – до чего же переменчиво сердце актрисы… Чтобы разгадать эту тайну, Куродо сотни раз переживал заново события того дня. Но линии ее тела, волнующий оттенок кожи, ощущения от прикосновений, запах, движения, нега – все стиралось в памяти, подобно сну. Единственное, что росло в нем, так это желание хотя бы еще один только раз прикоснуться к ее коже, возродить любовь.
С тех пор как Куродо превратился в бездомного, он по очереди останавливался то в университетском классе для занятий фортепиано, то в общежитии студентов вокального отделения, то возвращался в дом для иностранцев, где жил Джей Би.
Он ездил на велосипеде и в загородный дом, но Таэко часто бывала в Камакуре на съемках. С того дня Аса никогда больше не разговаривала с ним. Генерал вернулся в столичный дворец и, как обычно, по четкому графику ездил на черном «крайслере-империал» в американское посольство и обратно. Режиссер О. говорил, что генерал построил ей дом в Камакуре. Наверняка этот дом был похож на тот дом на холме в Нагасаки, где Чио-Чио-сан провела три года. Но генерал никогда не бывал там. Война на Корейском полуострове оборачивалась для союзных войск неудачей, и у генерала не оставалось времени на отдых в новом доме улыбок. Кажется, он был раздражен и утомлен действиями Мао Цзедуна и КНР. В начале года Сеул оказался в руках северокорейских войск. В марте союзные войска отбили Сеул, но терпение генерала было на исходе. Он с давних пор открыто ратовал за применение ядерной бомбы, теперь же, придя в ярость, намеревался атаковать Китай.
В это время Джей Би, прикованный к кровати, обрушивал свой гнев на бьющегося в истерике генерала и говорил Куродо:
– Будь я так же молод и легок на подъем, как ты, я бы убил его. Проклятье, у меня было полно возможностей. Сколько еще позволять ему экспортировать убийства! Генерал свихнулся от самодовольства. Отчаянно бьется за то, чтобы расцветить свою старость красками славы.
Джей Би изрыгал проклятья на английском. Куродо был поражен: его отец задумывался даже об убийстве! К тому же генерал свихнулся?!
– Он стал слишком важным. Слишком старым. Он уже не способен думать о будущем. Снять его с поста может только президент. А президент сам не прочь воспользоваться ядерной бомбой. Никто не может остановить этого безумия. Надо было убить его тогда. Жаль, что я этого не сделал. Я не хочу умереть раньше него.
Джей Би ничего не оставалось, кроме как нанизывать одно на другое пустые слова, страдая от собственного бессилия.
По сути они были похожи: Джей Би, мечтающий об убийстве генерала, и генерал, настаивавший на применении ядерного оружия. Вне всяких сомнений, в их дальнозорких глазах уже маячили далекие картины того света. И возраставшая привязанность к этому свету порождала отчаянные слова и планы. Ненавидя быстротечный мир, старые воины готовились к последнему бою.
Внезапно Куродо понял: только один человек может воздействовать на генерала, ставшего слишком важным и неприступным. Человек этот мягко прекратит старческую истерику, заставит задуматься о будущих детях, об их счастливой жизни без ядерных бомб, без разжигания огня войны. Только Таэко может отговорить генерала.
У Куродо, хотя и с запозданием, появилась уверенность.
Она старалась излечить генерала от безумия, принося в жертву свое тело, свое будущее.
Наконец, Куродо понял смысл ее слов: «Ты еще ребенок», – и ему стало тяжело дышать от стыда и раскаяния. Он и вправду был своенравным мальчишкой, у которого одно в голове: любят его или нет.
Нужно было искупить свою вину. Извиниться перед ней.
10.7
Подгадав время, когда генерал выходил из дворца и направлялся на ланч, Куродо помчал на велосипеде вдоль рва. На дороге перед дворцом уже собралась толпа, жаждущая приветствовать генерала, более великого, чем сам император. Образовывавшие живую изгородь мужчины и женщины размахивали звездными флагами и источали улыбки. Генерал не мог понять смысла этих улыбок. Они отличались от улыбки Таэко – так улыбаются униженные рабы, которые меняют выражение лица в зависимости от настроения хозяина. Куродо презирал их, но и себя не мог понять: что он тут делает? Может, обратиться с прошением прямо к генералу? «Господин генерал, освободите мою любимую!» А может, вывести его из равновесия, крикнув: «Эй, Мак! Я отберу у тебя любовницу!»
Голоса зазвучали громче. Генерал в этот день появлялся на «сцене» во второй раз. Подумаешь, возвращается домой пообедать, а столько крика. Кто-то показал на него и произнес: «Сара Бернар». Куродо приподнялся на педалях велосипеда и застыл, глядя, как шествует эта звезда первой величины. Генерал сел в «крайслер-империал», и автомобиль бесшумно отъехал от дворца. Из толпы моментально выскочило несколько мужчин, они побежали за автомобилем. В это мгновение Куродо понял: убить генерала проще простого.
Четыре раза в день он, возможно бравируя своей смелостью, появляется перед толпой абсолютно незащищенный. Если из толпы, подобно тем мужчинам, выскочит убийца, генералу негде будет скрыться. Куродо представил себя с коротким мечом, которым Чио-Чио-сан свела счеты с жизнью, на месте бегущих за автомобилем мужчин. Этот меч глубоко войдет в живот генерала, и лестница перед дворцом окрасится кровью. Перед смертью генерал наверняка скажет: «Мама, прости мое высокомерие».
В этот миг многократно прославленный военный превратится в обычного, любящего свою мать сына. Точно, у генерала тоже эдипов комплекс.
За пять последних лет генерал практически каждый день появлялся на этом месте. Но никто ни разу не покушался на его жизнь. Неужели ни один коммунист, ни один бывший японский солдат не задумывал убить его? Неужели он настолько страшен японскому народу и настолько любим им?
– What are you doing here?
Куродо направлялся на велосипеде к гостинице «Империал», когда перед ним неожиданно возникли два американских солдата, схватили его за руки и стащили с велосипеда. Его поставили лицом к стене, обыскали, открыли сумку, которая была привязана к багажнику. Увидев ноты Баха, солдат спросил:
– Who are you?
Куродо нарочно не отвечал на вопросы, заданные по-английски, и мирно улыбался. Улыбка, совершенно непонятная двум американским солдатам. Они заорали: «Get out!», как будто спешили избавиться от чего-то неприятного, и прогнали Куродо.
– С какой стати американцы указывают, где мне быть, сами убирайтесь отсюда, – пробормотал по-японски Куродо и, нарочито замедляя свои движения, взялся за велосипед.
Пока он ехал, удаляясь от дворца, его обогнал джип с теми двумя американцами и черный автомобиль, который стоял перед воротами. Такой же автомобиль доставлял Таэко в гостиницу, где ее поджидал генерал. Вдруг Куродо вспомнилось, как он касался ее кожи. Зазвучала ее улыбка, превратившаяся в кварту.
10.8
11 апреля 1951 года генерал Макартур внезапно по приказу президента был снят с должности Главнокомандующего союзных войск. Предполагать этого не мог никто, кроме самого президента, отдавшего приказ. Президент остерегался самоуверенного генерала, который играл на публику, демонстрируя всем свои харизматические способности. Не подчиниться этому приказу генерал мог только в том случае, если бы сам стал президентом.
Через пять дней Макартур покинул Японию. Обе палаты парламента вынесли ему благодарность, признательные граждане провожали его, выстроившись вдоль дороги, ведущей в аэропорт Ханэда. Куродо тоже стоял у дороги, с ненавистью провожая глазами его черный автомобиль.
А на следующий день, 17 апреля 1951 года, в Токио умер Джей Би, так и не дождавшись своего шестидесятого дня рождения.
У постели умирающего отца Куродо рассказал Джей Би обо всем, что с ним происходило.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41