На Халхин-Голе Шестая японская армия потеряла больше пятидесяти тысяч убитыми, ранеными и попавшими в плен. Советско-монгольскиё войска захватили много боевой техники, сбили около двухсот самолетов. Такова была цена авантюры, подготовленной гумбацу — кликой японских милитаристов.
ДОГОВОР ТРЕХ ДЕРЖАВ
Год тридцать девятый двадцатого столетия, положивший начало второй мировой войне, изобиловал сложными дипломатическими переговорами. «Кузнецкий мост», как называли на Западе советский Наркомат иностранных дел, прилагал напряженные усилия, чтобы предотвратить или хотя бы отдалить надвигающуюся войну.
Фашистская Германия, затратившая на вооружение астрономическую сумму — девяносто миллиардов марок, открыто продолжала совершенствовать свою военную машину и шантажировать соседние страны. Гитлеру многое удалось сделать. После удачи в испанской войне он осмелел, стал действовать решительно и дерзко. Нельзя сказать, что нацистская Германия Гитлера обрела вдруг силу, способную покорить мир, но Гитлеру удалось нащупать слабое звено в дипломатической линии западных держав. Англия, Америка и Франция очень недвусмысленно подсказывали ему: на Восток, на Советскую Россию, должна Германия направлять свое внимание. Устремившись на Восток, полагали они, он оставит в покое Запад. Гитлера, его дипломатов и нацистских генералов не нужно было убеждать в этом. Они готовы возглавить крестовый поход против большевистской России, но — платите за это! Идите на уступки!… Нацистам уступали: глядели сквозь пальцы на захват Австрии, подписали мюнхенское соглашение, отдали на растерзание Чехословацкую республику. Платили, лишь бы Гитлер оставил в покое Запад…
А в Кремле и на Кузнецком мосту делалось все, чтобы нарушить зарождавшийся сговор против Советской страны, чтобы изолировать фашистскую Германию, обуздать ее воинственные намерения, отвести нарастающую угрозу. Для этого прежде всего требовалось найти общий язык с политиками и дипломатами Запада. Но они вели скрытую, двойную игру. Для Советов не было секретом, что американцы, англичане, французы торговались одновременно с Москвой и Берлином, с Римом и Токио. В закулисном торге предусматривались не мелкие выгоды, а конечные результаты — кто окажется в изоляции: Советская ли Россия или фашистская Германия. Разве могло ненасторожить Москву хотя бы такое обстоятельство: правительственная англо-французская делегация, направленная в Советский Союз для переговоров и подписания антигерманского пакта, добиралась три недели до Ленинграда, плыла на грузовом корабле, который совершал обычный коммерческий рейс. А когда делегаты наконец приехали, то на первом же заседалии в Кремле обнаружилось, что у них нет полномочий от своих правительств вести переговоры, подписывать соглашения… Все было сделано для того, чтобы затянуть время!
Что же касается нацистской Германии, она не ослабляла своих дипломатических усилий, искала союзников, и это тоже было известно Советскому правительству.
Из Токио группа Рамзая непрестанно сообщала в Москву о секретных переговорах Берлина и Токио, о военном пакте этих двух стран, договоре против Советского Союза. Подписание договора задерживалось, японцы тоже что-то себе выторговывали, боялись продешевить. Конечно, следовало воспользоваться этим обстоятельством и помешать Германии заключить военный договор с Японией.
Нацисты, раздосадованные упорством Токио и двойной игрой западных держав, круто изменили вдруг свои позиции и, будто бы отказавшись от давней вражды к Советской России, предложили Кремлю подписать договор о ненападении. Предложения Берлина отодвигали назревавший военный конфликт с фашистской Германией, разрушали плотину изоляции, воздвигаемую вокруг Советского Союза. В Москве решили принять германское предложение. В конце августа 1939 года пакт о ненападении был подписан.
Двойной удар на военном и дипломатическом поприще — неудачи под Номонганом и договор Германии с Россией, — обрушившийся на кабинет Хиранума, потряс всю страну. Правительство было вынуждено уйти в отставку. Ушел в отставку военный министр Итагаки, сместили командующего Квантунской армией генерала Уэда, произошли изменения в генеральном штабе, ушел со своего поста фашиствующий премьер-министр Хиранума и многие другие военные и политические лидеры.
Дела у германского посла в Токио тоже шли не блестяще. Отт не смог убедить японцев принять германские предложения, хотя поначалу они как будто поддерживали идею военного союза, потом заколебались, стали тянуть время, и вот в результате — договор с Россией!…
Сообщение о поездке фон Риббентропа в Москву вызвало в Токио тягостное настроение. Первым информировал об этом посол Осима. 20 августа ему позвонил фон Риббентроп из своего замка в Фушле и сообщил о предстоящем договоре с Россией. Осима был ошеломлен. Он не нашелся даже что ответить, и трубка долго молчала.
— Но… Но, быть может, для этого разговора нам лучше встретиться лично? — неуверенно произнес он.
Министр сказал, что это невозможно, он вылетает завтра в Москву, а перед отъездом у него много дел. Пусть господин посол извинит, что такое сообщение приходится делать по телефону.
— В таком случае, — Осима взял себя в руки, — я вынужден вам заявить, господин министр, что действия германского правительства находятся в противоречии с антикоминтерновским пактом. В моем понимании это является нечестным актом со стороны Германии…
— Ну, зачем же… Зачем так резко… Вам изменяет обычная сдержанность, господин Осима… Уверяю вас, мы останемся друзьями, ведь ничего существенного не произошло, — голос фон Риббентропа зазвучал совсем мягко, но Осима понял — министр золотит пилюлю. По телефону всегда легче сообщить неприятное, поэтому он и отклонил встречу.
— Для себя лично, — продолжал Осима, — я делаю вывод, что мне необходимо подать в отставку. Я сегодня же это сделаю!…
— Не советую! Не советую вам этого делать… Желаю всего наилучшего! — В аппарате что-то щелкнуло, голос министра исчез, но посол Осима долго еще стоял с телефонной трубкой в руке. Все рушилось! Осима подумал о харакири, но сразу отбросил эту мысль. Надо бороться!…
Посол императорской Японии в Риме господин Сиратори подал в отставку. Из Берлина Риббентроп настойчиво просил его заехать в Германию — надо поговорить, но Сиратори отказался, сказал, что уже заказал билеты на пароход в Токио, и выехал через Геную на Сингапур. Он был глубоко уязвлен происшедшим.
А Хироси Осима в глубине души надеялся, что не все еще потеряно — не стоит раньше времени сжигать за собой мосты…
В день, когда он собирался покинуть Берлин, из Токио пришло указание — заявить официальный протест по поводу германского договора с Россией. Однако Эйген Отт, опередив нерасторопных чиновников из министерства иностранных дел, первым проинформировал об этом Риббентропа.
«Очень важно! Секретно. Шифром посла. Вручить немедленно! — писал он, едва узнав важную новость. — Мне только что стало известно об инструкции, которую сегодня направляют в Берлин послу Осима. Ему поручили заявить, что подписание советско-германского пакта аннулирует теперешние германо-японские переговоры о военном союзе. Японское правительство расценивает заключение Германией пакта о ненападении с Россией как серьезное нарушение секретного соглашения, приложенного к антикоминтерновскому пакту. По этому поводу послу Осима поручено заявить строгий протест. Отт».
На свой страх и риск Осима отказался выполнить инструкцию министерства иностранных дел и не заявил протеста германскому правительству. Прецедент неслыханный в дипломатии! Но действия Осима одобрил Итагаки. Генеральный штаб тоже одобрил. Военные на что-то надеялись — не надо сжигать мосты!
Рихарду Зорге удалось сфотографировать донесение Отта. Но группе Рамзая все труднее становилось переправлять в Центр информацию с помощью курьеров — микропленку, отчеты, большие донесения, все, что невозможно было передать с помощью радио. Война в Китае захватила громадную территорию, нарушили линию связи через Шанхай. Следовало придумывать что-то новое, открывать другие пути, и Рихард решил использовать для этого… немецкую дипломатическую почту. Идея была фантастическая, но почему не попытаться. Как-то посол Эйген Отт сказал ему сам за послеобеденным кофе:
— Ты не хотел бы, Ики, слетать в Гонконг с дипломатической почтой? Тебе следовало бы немного проветриться.
Зорге тогда отказался. У него ничего не было под руками — свою почту он только что не совсем обычным путем переправил через Клаузена в Москву. За документами приезжал из Союза тайный курьер. Они встретились в театре на представлении. Макс и Анна пошли на спектакль, получив по почте два билета. Доктор Зорге проинструктировал Клаузена, как вести себя на явке в театре. Он оказался рядом с курьером, и в темноте, когда шло представление, они обменялись пакетами. Но часто пользоваться такой формой связи было рискованно, ведь самые опытные разведчики не раз проваливались именно на связи. Здесь нужна особая изобретательность.
И вот через несколько месяцев Отт предложил Зорге сделаться на время дипломатическим курьером.
Накануне отъезда Рихард приехал в посольство со своим чемоданом, прошел в шифровальную комнату к шифровальщику Эрнсту, который кроме своей работы занимался тем, что подготавливал дипломатическую почту.
— Хелло, Эрнст, ты опечатал чемодан с почтой? Нет еще?… Очень хорошо! Будь добр, опечатай заодно и мой чемодан. Иначе я не оберусь хлопот с японскими таможенниками…
Все было логично — дипломатический багаж не подлежит таможенному досмотру, и, конечно, очень удобно иметь на чемодане посольскую печать, чтобы не тратить времени на таможенные формальности. Дипломатические курьеры часто так делают… Эрнст поставил сургучные печати на оба чемодана, подготовил опись, сопроводительное письмо, снабдил их посольскими лиловыми печатями, и материалы советского разведчика обрели дипломатическую неприкосновенность.
В Гонконге на аэродроме «дипломатического курьера» встретил сотрудник немецкого консульства. Он помог вынести чемоданы, положил их в машину. В консульстве Рихард, выполнил все формальности по доставке секретной почты, получил расписку в сдаче дипломатического багажа и поехал в гостиницу. В руке у него был клетчатый чемодан, на котором все еще висела охраняющая его печать германского посольства.
Номер в отеле Зорге заказал из Токио. Вечером к нему раздался звонок, кто-то спрашивал мисс Агнесс, Рихард шутливо ответил:
— К сожалению, я не могу ее заменить… Вы, вероятно, ошиблись.
Это был пароль. Зорге погасил свет, лег на тахту и стал ждать. Через несколько минут в дверь постучали, и человек, свободно говоривший по-английски, спросил:
— Могу я получить сверток?
— Возьмите на столе рядом с вешалкой, — сказал Зорге, и человек ушел. Они друг друга не видели. Рихард был опытным разведчиком и ничем не хотел рисковать без нужды.
В Токио он снова погрузился в свою повседневную, опасную работу. Временами Зорге испытывал гнетущую усталость, но не поддавался и поражал окружающих своим кипучим темпераментом.
Прошло более шести лет, как Рихард Зорге почти безвыездно жил в Токио. Он мечтал о возвращении в Москву, тосковал по родным березам, друзьям. Он уже несколько раз писал, спрашивал, когда ему разрешат вернуться, но ответ был один — надо повременить. Вот и на этот раз, когда Рихард ездил в Гонконг, он отправил письмо, в котором писал:
«…Вопрос обо мне. Я уже сообщал вам, что до тех пор, пока продолжается европейская война, останусь на посту. Но поскольку здешние немцы говорят, что война продлится недолго, я должен знать, какова будет моя дальнейшая судьба. Могу ли я рассчитывать, что по окончании войны смогу вернуться домой?… Пора мне осесть, покончить с кочевым образом жизни и использовать тот огромный опыт, который накоплен. Прошу вас не забывать, что живу здесь безвыездно и в отличие от других „порядочных иностранцев“ не отправляюсь каждые три-четыре года отдыхать. Этот факт может показаться подозрительным.
Остаемся, правда, несколько ослабленные здоровьем, тем не менее всегда ваши верные товарищи и сотрудники. Рамзай».
Прошло много недель, и на свой запрос Зорге снова получил отрицательный ответ. Ему писали, что существующая обстановка не позволяет отозвать его в распоряжение Центра. Надо повременить хотя бы еще год. Зорге ответил:
«Дорогой мой товарищ. Получив ваше указание остаться еще на год, как бы мы не стремились домой, мы выполним полностью и будем продолжать здесь свою тяжелую работу».
«Само собой разумеется, что в связи с современным военным положением мы отодвигаем свои сроки возвращения домой. Еще раз заверяем вас, что сейчас не время ставить вопрос об этом».
И вот прошел еще год напряженной работы в подполье.
Людям Зорге порой казалось, что они балансируют на непрочном канате над глубокой пропастью. Но разведчики работали, несмотря на опасность, вопреки усталости и нечеловеческому напряжению нервов. Иногда возникала мысль, что враг уже напал на их след, что группа обложена, окружена. Агенты кемпейтай действительно крутились вокруг да около, но ничего не могли обнаружить. Только все больше разбухала папка с копиями перехваченных нерасшифрованных донесений — цифры, цифры, цифры… В беспорядочном нагромождении цифр ничего нельзя было разобрать. Каждая радиограмма передавалась своим шифром, это тоже сбивало с толку — какой аппарат, какую технику имеет таинственная организация?! И пеленгация тоже ничего не давала существенного. Старая аппаратура позволяла определять действующий передатчик только в радиусе трех километров. Радиостанция внезапно умолкала, потом снова начинала работать, но уже на другой волне, в другом месте. Время передач тоже всегда было разным. И в этой бессистемности явно ощущалась своя нераскрываемая система…
Однажды на приеме в германском посольстве, когда Зорге был распорядителем вечера, он подошел к группе немецких военных атташе, собравшихся в буфете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102