Сосать и плакать – вот его первые рефлексы. Да и плачь-то поначалу бессмысленный, выражающий, думаю, неудобство пребывания в новой среде.
Через какой-то период младенец начинает время от времени ощущать что-то теплое и мокрое. Ему приятно это теплое, мокрое ощущение. Проходит еще время, и младенец осознает, что после теплого и мокрого наступает холодное и мокрое, а это неприятно. Наконец, он начинает связывать одно с другим.
Вы берете на руки плачущего ребенка (а он просто хочет есть), успокаиваете его, поглаживая по животику и кладете обратно в кроватку. «Как я хорошо покушал, очень приятно», – подумал бы малыш, если бы умел думать. Только он начинает засыпать, как в животе сосет с новой силой. «Не надолго же эта еда задержалась у меня в животе», – подумал бы он и заплакал. Вы опять берете его на руки и на этот раз гладите по спинке, и он успокаивается. Вы кладете его в кроватку и он начинает засыпать. Но в животе опять сосет и тут уж он орет во всю мочь, потому что поглаживание вовсе не еда и не дает чувства насыщения.
С течением времени мать начинает замечать, что бессмысленный плач начинает приобретать различные значения: «Хочу есть», «Мне холодно», «Мне мокро», «Мне скучно», «Приласкай меня», «Возьми на ручки», «Позанимайся со мной». Чем больше ребенок познает окружающее, тем разнообразнее делается его плач.
Многие матери торопятся приучить ребенка к горшку. Если они начинают слишком рано, им это удается, но навык быстро теряется, и мать не может понять почему.
Вот лежит малыш на одеяльце на полу или в манеже и вдруг садится и оглядывается по сторонам (Эриксон показывает). С большим любопытством. Мать вскрикивает: «Джонни сейчас описается», – бросается к нему и сажает на горшок. Джонни обнаружил еще один элемент, сигнализирующий о мочеиспускании, – давление в нижней части живота. Не понимая, откуда взялось это ощущение, он озирается вокруг. Теперь ребенок уже знает, что когда появляется такое давление, а за ним будет теплое и мокрое, а потом холодное и мокрое, надо вовремя подавать звук.
Другой момент. Младенец незнаком со своим телом. Он не понимает что руки – это его руки, что он двигает ими. Он не узнает свои коленки и ступни. Для него это просто предметы, и он снова и снова ощупывает их. Это очень трудная работа – узнавать собственное тело.
Я это по себе знаю. В семнадцать лет меня полностью парализовало, двигались лишь одни глаза. Слух и мышление оставались в норме. Бывало, моя сиделка набросит мне полотенце на глаза, чтобы я не видел, и, трогая меня за руку, спрашивает, что это. А я начинаю гадать: левая нога, правая нога, живот, правая рука, левая рука или даже лицо. Мне понадобилось очень много времени, чтобы начать разубираться, где у меня ноги, где пальцы на ногах, в отличие от этого предмета, где остальные части тела. С завязанными глазами я часами отыскивал себя по частям. Так я научился сочувствовать младенцам и понимать, какие мыслительные процессы происходят у них в голове.
Наконец, наступает такая стадия развития, когда ребенок берет в руку погремушку и трясет ею или берет другую игрушку. Он еще точно не знает, где у него руки. Однажды он замечает непонятный предмет и пытается его взять. Ребенок очень озадачен, потому что погремушка от него не удирает, она не уходит в сторону. Наконец, в один прекрасный день ребенок дотягивается до противоположной руки. Смотреть на выражение его лица в этот момент – настоящее чудо. Он трогает вот это… (Эриксон трогает левой рукой правую.) Он ощущает дорсальную стимуляцию и осязает ладонью, и это каким-то образом связывается в его мозгу. Обнаружив одну руку, он быстро учится дотягиваться одной рукой (Эриксон показывает) до другой руки. Затем вы замечаете, с каким любопытством ребенок изучает каждый палец, уясняя для себя, что все они – часть вот этого и вот этого… (Эриксон трогает правое запястье, предплечье, локоть) и связаны с этим, и так до самого плеча.
У меня восемь детей, и я наблюдал, как каждый из них открывал свою физическую тождественность с самим собой. В принципе, постижение самого себя проходило по общей схеме для всех. Как правило, они знакомятся сначала со своими руками, а потом с ногами.
Вот еще что примечательно в новорожденном – его голова составляет седьмую часть всей длины тела. Когда тело ребенка подрастает, он уже может поднять руку вот до сих пор (Эриксон показывает, касаясь рукой головы). Но в будущем он сможет поднять ее высоко над головой. У ребенка осознание всего этого вызывает изумление.
Гордясь своим отпрыском, папа и мама учат его: «Покажи, где у тебя волосики, покажи лобик, а где глазки, а носик, а ротик, а ушко?»
Они думают, что грудной ребенок знает, где у него волосы или где глаза. Обычно при обучении родители стараются, чтобы ребенок показывал все правой рукой, чтобы он стал правшой.
Джонни пока еще невдомек, где у него уши, потому что родительское «повыше, немного вперед, с той же стороны, где и рука» (Эриксон левой рукой трогает левую сторону лица) ровным счетом ничего ему не говорит. Совсем другое дело самому познакомиться с противоположной стороной своего тела. (Эриксон трогает правое ухо левой рукой.) А потом наоборот. (Эриксон трогает левое ухо правой рукой.) Понаблюдайте за ребенком и, если он уже может поднять свою руку вот так, помогите ему дотронуться до уха. (Эриксон поднимает левую руку и через голову дотрагивается до правого уха.) Личико ребенка переполняется изумлением. «Так вот где у меня ухо», – словно написано на нем. А затем он должен научиться находить противоположное ухо другой рукой. (Эриксон показывает.) Очень интересно наблюдать, как малыш без конца дотягивается через голову то одной, то другой рукой до противоположного уха. Но он еще пока не знает, где у него уши. Затем ему удается закинуть руку позади головы и дотянуться до противоположного уха, и опять неописуемое изумление на мордашке: «Так вот где у меня ухо». Он должен познакомиться со своим ухом и спереди, и снизу, и через голову, и позади головы. Вот тогда уж младенец точно знает, где у него ухо.
А учебы впереди непочатый край. Над лежащим в колыбельке малышом возвышаются папа и мама, и пока что вся деятельность ограничивается вот этим. (Эриксон показывает.)
Проведя несколько месяцев в больнице после автомобильной катастрофы, мой сын Роберт вернулся домой. Когда наконец сняли гипс, он лежал дома на диване. Повернувшись набок, он посмотрел на пол и сказал: «Пап, мне кажется, что пол от меня так же далеко, как потолок. Боюсь даже попробовать встать». На что я ответил: «Как далеко от тебя потолок, ты уже выяснил, а теперь надо выяснить, как далеко находится пол». Он прикидывал расстояние еще несколько дней. (Эриксон показывает, переводя глаза вверх и вниз и прикидывая расстояние от пола до потолка.)
А теперь понаблюдаем, как растут дети. Сначала всего-то вот столько от пола. (Эриксон показывает.) Но ребенок все вытягивается и вытягивается, сначала руки у него достают вот до сих пор, а потом все ниже и ниже (Эриксон начинает со своей головы и постепенно опускает левую руку до уровня колена.) Расстояние до разных частей тела меняется изо дня в день, по крайней мере, от недели к неделе.
Я помню, как один из сыновей сказал: «Мам, давай станем спиной к спине, я хочу посмотреть, какого я роста». Он оказался пониже матери буквально на сантиметр с небольшим. Через две недели они опять померялись и он уже был ровно на столько же выше. Самый «неуклюжий» возраст. Мышцы те же, а кости длинные. Мышца действует с той же силой, но на более длинном рычаге. Родители называют этот возраст «неуклюжим». Но это время роста.
А малышу Джонни предстоит найти и установить место расположения всех частей своего тела. Он с удивлением узнает, что мочится через пенис. Раньше он знал только теплое мокрое ощущение.
Научившись ходить, он желает пользоваться туалетом, как папа, и заливает все вокруг. После некоторого недоумения он постигает истину: «Если пользуешься пенисом, направляй его». Не без труда он приобретает навык пользования унитазом.
Затем он учится рассчитывать время до мочеиспускания. Он выясняет, что из прихожей успеть в туалет легче всего, посложнее вовремя попасть из гостиной, из кухни еще труднее, а с крыльца или со двора совсем трудно. Так он учится рассчитывать время, чтобы вовремя попасть в туалет.
Второй важный урок на будущее ребенок постигает, когда, явившись вовремя в туалет, он обнаруживает его занятым. Выход один – в штаны. (Эриксон смеется.) Мать думает, что сын сделал это назло. Ничего подобного, он просто еще не научился учитывать фактор народонаселения при мочеиспускании. (Эриксон смеется.)
Все эти знания приобретаются по частям. Джонни узнает, что в туалетном деле есть еще и социальный аспект.
А вот еще один момент. Джонни уже вполне постиг туалетную науку. И вдруг мамаша надевает на него новенький костюмчик и предупреждает: «Сиди на стуле смирно; не вертись, не испачкайся. Мы идем в церковь». Раз – и у Джонни мокрые штаны. Почему? Так ведь на нем новый костюмчик, поди найди там свой пенис. Матери надо было отвести его в туалет и показать, как ему найти свой пенис в новой одежде. Вместо этого мать злится, подозревая, что Джонни за что-то с ней сквитался. Ведь он же давно умеет пользоваться туалетом, но она упустила из виду новый костюм. Черт его знает, как пенис соотносится с новым костюмом.
Расскажу вам для примера забавную историю. Одному генералу поручили проинспектировать женский пехотный корпус. Проходя вдоль строя, он рявкнул: «Подтянуть живот и не носить носовых платков в нагрудных карманах!» (Эриксон смеется.) Пришлось ему объяснять, что это не платки. (Эриксон смеется.) Как много мы забываем с годами.
Итак, Джонни научился вовремя добираться до туалета, научился управлять струей. Научился учитывать социальный аспект туалетного дела и узнал, что пользоваться туалетом можно не только у себя дома.
Однако есть люди, которые не признают ничего, кроме домашнего сортира.
Вот одна история болезни. Прямо напротив начальной школы, бок о бок, жили две семьи. У одних был мальчик, у других – девочка. Обе семьи были заняты в одном семейном бизнесе. Когда дети закончили начальную школу, родители продали свои дома и купили новые, прямо напротив средней школы. Окончив среднюю школу, юноша и девушка не стали поступать в колледж, а тоже подключились к семейному бизнесу. Вскоре они полюбили друг друга к полному восторгу и тех и других родителей. И, наконец, родители устроили им пышную свадьбу с массой гостей.
Родители скинулись и сняли молодоженам квартиру в полутора милях от родных пенатов. В 10.30 вечера молодые, пообвыкнув в новом жилище, начали готовиться ко сну, и вот тут-то все пошло кувырком. Сортир оказался совсем незнакомым. Обоих детей приучили даже из школы прибегать только в свой туалет. А тут незнакомый туалет. Оба ни разу в жизни не пользовались ничем, кроме домашней уборной. Пришлось срочно одеться и полторы мили нестись домой, чтобы сделать свои дела.
По возвращении в квартиру они должным образом завершили свой брак, но утром опять отправились в родной туалет.
Пришлось им обратиться ко мне, чтобы выяснить «как пользоваться незнакомой уборной». Я им растолковал, что мочиться можно где угодно и где укромно, а не обязательно в фамильном сортире. А все оттого, что родители ни в коем случае не позволяли им пользоваться школьными уборными.
Cud Розен: А как вы их научили? Рассказывали им разные истории на эту тему?
Эриксон: Я провел их в свой туалет и сказал, что им пользуются восемь детей и двое родителей, да и пациенты тоже. Мы обсудили все без стеснения.
Однажды мою дочь пригласил на званый обед один молодой человек. Его отец пришел ко мне и заявил: «Доктор Эриксон, мой сын пригласил вашу дочь на обед. Я не хочу вас оскорбить, но вы понимаете, что мы принадлежим к разным слоям общества». «Конечно, – ответил я. – Я знаю, что вы унаследовали свои миллионыот вашего деда, а ваша жена получила свои миллионы от своего деда. Вот вы и оказались на ином общественном уровне».
«Очень хорошо, что вы это понимаете, – успокоился он. – Надеюсь, вы внушите вашей дочери, что ей не на что рассчитывать». Он был чрезвычайно любезен. (Эриксон улыбается.)
После обеда отец юноши пришел извиняться. «На этом обеде, куда мой сын пригласил вашу дочь, я просто сгорал от стыда за всех присутствующих там взрослых. У каждого прибора лежало с полдюжины разных вилок и ложек, и все взрослые исподтишка подглядывали друг за другом, не зная, когда какой ложкой пользоваться. А ваша дочка смотрела по сторонам честно и открыто, вовсе не пытаясь скрыть свое неведение». И добавил: «Вы знаете, моя жена интересуется, откуда у вашей дочери такое чудесное вечернее платье». Я позвал мою двенадцатилетнюю дочь и сказал: «Мистер X. интересуется, где ты достала свое вечернее платье. Он уже выразил свои сожаления, что нам пришлось разориться на такое изысканное вечернее платье». Дочь ответила: «Я сама его сшила. Поехала в город, купила материю и сшила». (Эриксон улыбается.) Уж он извинялся, извинялся (Эриксон смеется), ведь жена послала его узнать, в каком магазине моя дочь купила такое красивое платье. Ему и в голову не могло прийти, что человек сам может сшить себе вечернее платье.
Вернемся к пенису и неограниченным возможностям его использования. (Эриксон и вся группа смеются.) Мальчишке обязательно хочется попробовать написать на кота, собаку, клумбу, сенокосилку, в бутылки и банки, в дырки в заборе от выпавших сучков. Ему обязательно надо взобраться на дерево и убедиться, долетит ли струя до земли. Иначе говоря, появляется неосознанное представление, что пенис нужен в окружающем мире. Но вот как им в этом мире пользоваться, никто не говорит. Вот и приходится доходить до всего экспериментальным путем.
Я помню, как наша экономка в Мичигане выходила из себя от злости, обнаруживая там и сям в доме бутылки и банки с мочой, следы экспериментов моих сыновей. Я даже не пытался ей объяснить, что это обычное дело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49