Но почти ничего не находил. Все те вещи, что у него были, не имели теперь почти никакой цены. Он всегда вел довольно спартанский образ жизни, не обрастая ненужными вещами.Разве вот только награды?У него было несколько полученных за бои на германском фронте крестов, именная шашка и золотые, с дарственной гравировкой министра часы и портсигар. То, что с гравировкой, теперь значения не имело, а вот то, что золотые... За них, пожалуй, можно было получить по три фунта мяса и по мешку картошки. Крестьяне теперь активно скупали у оголодавших горожан золото и серебро, растаскивая по далеким деревням и пряча под стрехами и в овчарнях фамильные украшения знатных фамилий.Мишель решительно сунул часы и портсигар в карман.Больше ему брать здесь было нечего.Были еще экзотические, привезенные отцом из дальних стран сувениры — например, чучело сушеного нильского крокодила, — но вряд ли их смогут по достоинству оценить полуграмотные мужики. Да и не хотел он ничего трогать из отцовской коллекции — разве только потом, когда станет совсем невмоготу...Мишель посидел в кресле еще некоторое время, вдыхая знакомый запах книг, потом решительно встал и направился к выходу.Но ему заступил дорогу Звягин.— Ты куда? — изображая беззаботность, спросил он.— Туда, откуда пришел, — уклончиво ответил Мишель.— А ты часом не из чека пришел? — натужно пошутил Звягин. Но при этом не улыбнулся, и глаза его глядели настороженно и хищно.— Нет, не оттуда. Я сам по себе...На их разговор из комнат вышли давишние офицеры. Они молча поглядывали на хозяина дома, которого видели первый раз в жизни и потому не знали, что от него можно ждать.— Разве вы не с нами? — спросил кто-то.И по тому, как все напряглись, Мишель понял, что это и есть самый главный вопрос. Который на самом деле касается даже не сегодняшнего или завтрашнего дня, а может быть, всей его жизни.— Мы тут собираемся со дня на день на Дон, — зачем-то понизив голос, заговорщически сообщил Звягин. — Теперь там все наши съезжаются и, смею тебя заверить, бьют красных в хвост и в гриву. Уверен, года не пройдет, мы в войдем в Москву под барабанный бой и всю эту сволочь на фонарях перевешаем.И то, как он это сказал, свидетельствовало, что он точно готов без разбору и жалости стрелять и вешать людей на фонарях.— Ты, конечно, с нами! — не спросил, констатировал Звягин, хотя в голосе его чувствовалось напряжение.Сказать «нет» было трудно. Хотя бы потому, что на него со всех сторон, ожидая его ответа, глядели офицеры. Сказать «да» невозможно. В другом случае Мишель, наверное, пошел бы с ними хотя бы потому, что среди них был Сашка Звягин, которого он хорошо знал и с которым близко приятельствовал. И еще потому, что это были такие же, как он, прошедшие через те же кадетские корпуса и юнкерские училища офицеры. В общем, свои.Но Анна... Его ждала Анна, и он не мог бросить ее вот так, без всяких объяснений. Уйти — и пропасть. Она с ума сойдет!Впрочем, с объяснениями тоже, кажется, не мог.Он просто не мог ее бросить!...— Нет, увольте, — твердо сказал Мишель.— Я же говорил, господа, он красным продался, — зло бросил кто-то. И взгляды всех посуровели. Потому что он отказался и, значит, был не свой, был чужой. Атак, чтобы ничей, чтобы посередке — невозможно!— Брось, Мишель, — попробовал уговорить его Сашка. — Ты же здесь пропадешь, один — пропадешь! Они же все одно тебя повесят. Ты просто их не знаешь — это же солдатня, быдло!Но Мишель лишь еще раз покачал головой.— Может, ты точно с ними? — недоверчиво спросил Звягин. — Или решил за кордон податься? А?...Повисла тяжелая, не сулящая ничего доброго, пауза. А двое крайних офицеров тихо и незаметно сместились ближе к двери.Мишель собирался уж было драться, но вдруг неожиданно для всех, но более всего для самого себя, сказал:— Я не могу... Я теперь, господа, намерен жениться.— Ты? — ахнул Звягин, — на миг став тем самым, прежним Сашкой. — Ты, закоренелый холостяк? Поди, врешь?— Никак нет, — покачал головой Мишель. — Женюсь.Хотя еще мгновение назад ни под какой венец идти не собирался. Но ему нужно было найти какую-то объясняющую его отказ причину. И он нашел ее. Не для них — для себя.Взгляды чуть смягчились.Это, конечно, была не причина, но это хоть как-то объясняло поведение Мишеля. Если бы он врал, если бы собирался переметнуться к красным, он бы придумал что-нибудь менее глупое. Жениться теперь, когда не знаешь, будешь ли жив завтра или через час...А впрочем, может, именно теперь и стоит! Назло всему!— Поздравляем! — коротко сказал кто-то из офицеров, судя по всему, самый здесь старший. И обернулся к Сашке. — Господин Звягин!— Я! — ответил, подбираясь и вытягиваясь по стойке «смирно», Сашка.— Вы лучше нас знаете своего товарища. Вы можете за него поручиться?Было видно, что Звягин ни за кого ручаться не хочет, потому что теперь ручаться ни за кого было нельзя. Но если он откажет своему сослуживцу и приятелю в ручательстве, то того придется валить с ног, вязать и оставлять здесь, приставив к нему круглосуточную охрану. Или придется прикончить в его собственном доме, чтобы он не успел на них донести.Звягин, напряженно размышляя, смотрел на Мишеля. В их среде бросаться словами было не принято, и если ты за кого-то ручался, то ручался собственной головой.— Господа... Слово офицера! — твердо произнес Мишель. — Я бы непременно отправился с вами, но меня ждет невеста. Было бы непорядочно, подло бросить ее за несколько дней до свадьбы.— Где тебя, если что, искать? — официальным тоном спросил Звягин.И Мишель, мгновение посомневавшись, назвал адрес. Адрес Анны.— Вот ключ, — достал из кармана ключ Мишель. — Можете располагать моей квартирой сколько вам заблагорассудится. Когда вы надумаете уйти, суньте его под коврик. Разрешите откланяться...И Мишель, коротко кивнув, направился к двери.И ему тоже кивнули в ответ. Хотя нельзя было исключить, что в самый последний момент они не передумают и не остановят его, а то и пальнут в спину. Такое время...Но нет, не остановили, не пальнули — лишь молча глядели вслед. Может быть, завидуя тому, что он теперь вернется к невесте, к тихим семейным радостям, а они отправятся под пули красных, чтобы умереть за отечество.А может, и не завидовали, а думали, что лучше было бы по-тихому задавить его в прихожей и ночью выбросить тело на улицу, в сугроб, подальше от дома, дабы быть совершенно уверенными, что он не наведет на них чека...Мишель шел по улице, быстро удаляясь от своего дома, которому он не был теперь хозяин. Он еще не осознал всего того, что с ним приключилось, но он чувствовал, что избежал нешуточной опасности. Он не верил, что Сашка Звягин был бы способен убить его или допустить расправу над ним, но он догадывался, что они могли не выпустить его из квартиры. И что на их месте он, наверное, поступил бы именно так...И еще он сожалел, что назвал им адрес Анны. Лучше было, наверное, смолчать или соврать. Зря он...И ведь точно!... Глава 10 Утром, хоть и воскресенье было, построение объявили — всех на плац выгнали, рядами построив. И Карл на свое место между Афоней и Мишкой рябым встал.Стояли долго. Офицеры, вдоль рядов бегая, шибко на одежду глядели, к каждой пуговице придираясь! Как будто смотр какой будет!Так и стояли, ни о чем не зная, думая, может, война какая приключилась и вот теперь скоро про нее объявят?К полудню приехала карета, за ней другие возки, всего штук пять.Как остановились, с запяток соскочили слуги, распахнули дверцу, раскатали на земле коврик. Из кареты высунулся сам Лопухин — высокий, дородный. К нему подскочили, руки подали, лесенку сбросили. Лопухин на ней встал да огляделся недовольно.Офицеры враз подобрались, зашипели на солдат!Мол, чтоб не опозорить, чтоб молодцами глядеть, не то!...Шагнул Лопухин из кареты наземь. Да не ступил, а чуть не снят был под руки слугами. За ним жена его из кареты полезла и дочери.К ним командир подскочил, рапорт отдал, шпагой салютуя.Солдаты еще пуще вытянулись, хоть и до того по стойке «смирно» стояли!Лопухин кивнул, пошел вдоль строя, часто останавливаясь и отдуваясь. Офицеры, пуча глаза, на него глядели, солдаты, как артикулами предписано, головы поворачивали!Вслед Лопухину, за его спиной прячась, его семейство шло, на солдат заглядывая, а уж после них слуги. Так и шествовали.Остановятся, поглядят да дальше идут!Командир вперед заскакивает, что-то Лопухину объясняет, тот кивает. Обошли строй да обратно повернули.Командир скомандовал перестроение, офицеры гаркнули. Разом пришли в движение колонны, перестраиваясь, как им велели. Да дружно так, слаженно. Те, что впереди были, назад шагнули, а те, что во вторых да третьих рядах, вперед выступили.Довольный Лопухин кивнул. Да сызнова вдоль рядов прошел! А с ним и семейство его. Последней совсем девчонка шла. Карл ее сразу-то и не признал!Да только она его углядела! И как только среди других, одинаково одетых да стриженных солдат выделить смогла — не понять!Догнала батюшку да что-то на ухо ему шепнула.Лопухин остановился, командира к себе поманил. Тот — офицера. Офицер подбежал — рапорт отдал.Лопухин пальцем в строй ткнул — аккурат в Карла.Тот ни жив ни мертв сделался!Офицер к нему подскочил — шепчет:— Выходь, дурень, вперед!А у Карла будто ноги к земле приросли. Стоит, глядит на барыню, а та — на него!— А ну!... Шаго-ом марш! — рявкнул офицер. Тут уж ноги сами собой от земли оторвались и, шаг отбивая, пошли.Встал Карл, глазищи выпучивая, фузею к себе прижимая, да так, чтобы она точнехонько торчком стояла, ни на вершок не отклоняясь.Барыня к нему подошла, внимательно оглядела, заулыбалась. Сказала, обернувшись к Лопухину:— Он это, батюшка!И челядь, та что позади была, заговорила, запричитала: верно, он! Тот самый!Вот уж не гадал Карл, что о нем вспомнят. Ан вспомнили!Лопухин к нему подошел, руку на плечо положил, по щеке потрепал. Сказал:— Кто таков?— Карл Фирлефанц! — гаркнул Карл.Как?... Уж не Густава ли покойника сынок? Того, что у царя Петра ювелиром был и Рентерею его аки цепной пес стерег? Самого князя-кесаря Меншикова к ней не допущал, чего тот ему не простил да под топор подвел!Неужто?...Фамилия-то на Москве редкая. А у Густава — верно, сын был, которого прилюдно кнутами били да в солдаты отдали. Уж не он ли? спросил командира.Так и есть!Нахмурился Лопухин.Вот ведь как бывает — сколь раз Густаву броши да кольцо заказывал, парнишку его в мастерской видал и знать не знал, что тот дочь его спасет в обличье солдатском. Вот дела!... Оно, конечно, батюшка его, головы лишенный, давно сгнил, да ведь Алексашка-то жив и ныне в больших чинах ходит! Как-то он ко всему этому отнесется? А ну как заподозрит чего?...Задумался Лопухин — знать бы заранее...Ну да делать нечего!Сказал громко, чтоб все слышали:— А все одно — храбрец! А по храбрости — и заслуга.Что-то слугам своим крикнул.Те подскочили, шкатулку поднесли, крышку откинули.Лопухин туда руку запустил. Деньги вытащил. Сказал:— На вот тебе за верную службу твою! Да за Анисью нашу, что ты из огня вынул! Выпей, братец!— Премного благодарен! — рявкнул, как то артикул предписывает, Карл. — Но только денег мне не надобно!Ай дурак!Командира аж всего перекосило. Ему, дурню, деньги жалуют, да кто — сам Лопухин, а он, подлец такой, кочевряжется!Соседи Карла — Афоня да Мишка рябой — его незаметно локтями пхают, мол, молчи, скаженный!Лопухин удивленно бровь поднял. Пошто так?— Я не затем в огонь шел! — отрапортовал Карл. — Нам то артикул Петров и совесть велят!Лопухин заулыбался.— Молодец! А все одно — держи, коли заработал! Я в другой раз предлагать не стану!И деньги в руку командира сунул.— Отдашь ему после!Командир, сам весь багровый, деньги в кулак зажал и тот кулак украдкой Карлу показал!Но только Карл на него не глядел, он на Анисью глядел. Там-то, в огне и дыму, он не рассмотрел ее вовсе, а тут, при свете дня, — вот она. И уж до чего хороша — описать нельзя! Смотрит на него, глаз не отрывая, и улыбается.Вот какую красоту он спас. За такую не жалко и еще раз в огонь слазить!Лопухин строй солдатский в другой раз осмотрел да к карете пошел. И семейство его за ним! Только Анисья нет-нет да обернется, глазами в строю спасителя своего отыскивая.А как в карету стала садиться, рукой помахала. Может, всем, а может, Карлу...Уехала карета, а за ней возки.Командир их глазами сопроводил да Карла выкликнул.Чтобы объяснить ему, чего солдату делать надобно, а чего нет! А чтобы лучше дошло, велел его под фузеей по плацу до самого вечера погонять, а уж потом, когда он все ноги истопчет, деньги ему пожалованные отдать!...Да не все, а только чтоб на чарку хватило, потому как боле солдату не надобно...На чем праздник и кончился!... Глава 11 Обряд проходил просто, без певчих и без гостей.В пустой, гулкой церкви встали пред алтарем. Высокий, благообразный на вид, но какой-то напуганный батюшка, в обычной засаленной рясе, вручил им по зажженной свечке да, торопясь, надел кольца.Вывел на середину храма, спросил, по доброй ли воле желают они стать мужем и женой да не обещали ли кому оного ранее... Прочел молитвы, сам, за неимением разбежавшихся по случаю революции помощников, вынес венцы, водрузил их на головы молодым.Сказал:— Надобно бы теперь вина вынесть, что есть символ жизненной чаши радостей и скорбей, кои супруги должны делить меж собой до конца своих дней... Да где ж его ныне взять-то?... — вздохнул тяжко. — Ну ничего, авось бог поймет да простит.Как стали уходить, Мишель сунул батюшке завернутую в бумагу селедку да немного хлеба, отчего тот, перекрестив их, прослезился.Дома устроили торжественный ужин — отварили мороженой картошки, положили на тарелки нарезанную на тонкие ломтики все ту же селедку.В дверь постучали. Очень громко. Как будто прикладом... Точно — прикладом...— Кто это? — удивленно вскинулась Анна. И пошла было открывать дверь.— Не надо! — тихо сказал Мишель, быстро встав и задув огонь в лампе.— Но они сломают дверь! — возразила Анна.— Все равно — не надо, — мягко повторил Мишель.Скорее всего, сломают — но вдруг нет, вдруг, поколотившись в запертую дверь, они уйдут...Они сидели в кромешной темноте, надеясь, что все обойдется, что беда минует их.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32