Они
строят всю познавательную деятельность из состояний познающего субъекта, из
его принадлежностей: опыт дает лишь субъективные ощущения, а прирожденные
идеи образуют систему необходимых мыслей субъекта; сколько бы мы ни
комбинировали этот материал, из него не получается конкретные объекты,
которые как не-я противостоят мне в опыте. Философия Декарта не может
ответить на возникающий здесь труднейший из философских вопросов, но стоит
только рационалистам расширить гипотезу прирожденных идей до последних
пределов, именно утверждать, что все знание прирождено, и они могут
справиться даже и с этою проблемою, хотя бы чисто внешним образом. Для этого
нужно допустить, что по поводу всякого взаимоотношения между я и не-я в
познавшем субъекте возникают из недр его духа не просто мысли, а
мысли-объекты, т.е., процессы, повторяющие в виде копии всю внешнюю
действительность как она есть. Именно этот смысл имеет лейбницевская
гипотеза монад-микрокосмов, удваивающая мир или, вернее, умножающая его во
столько раз, сколько есть монад.
Непосредственной цели своей - показать, как возможно трансцендентное
знание с всеобщим а необходимым значением, - эта гипотеза достигает, однако
полного удовлетворения она доставить не может. Слишком очевидно, что она не
может быть обоснована, что она многое предполагает и в то же время
застраховывает себя от возражений только тем, что предположения ее по самому
существу своему не могут быть подвергнуты опытной проверке: ведь она
предполагает, что копия, находящаяся в субъекте, и оригинал вне субъекта не
могут быть поставлены рядом и подвергнуты сличению ни в одном человеческом
сознании. Между тем требование эмпирического обоснования в настоящем случае
не есть только методологическая придирка. Оно обусловливается сознанием
противоречивости и неразрешимости самой проблемы, поставленной теориею
знания рационалистов. И в практической жизни, и в науке мы на каждом шагу
определяем отношение между каким-либо данным a и x, но при этом разрешимая
задача характеризуется тем, что в ней x не есть нечто абсолютно неизвестное;
для разрешимости задачи необходимо, чтобы было известно какое-либо отношение
x к третьему явлению b, связанному определенным образом с a. Совсем иной
характер имеет проблема теории знания рационалистов: они хотят построить
теорию трансцендентного знания: это значит, что они задаются целью построить
учение о соотношении между a (познавательный процесс в я) и некоторым
абсолютным x (мир вне познавательного процесса). Ссылки на то, что не только
знание прирождено, но и сама гипотеза прирожденности, знания тоже
прирождена, нисколько не сделали бы эту гипотезу более убедительною. Они
только избавили бы ее от чересчур грубого противоречия и в лучшем случае
лишь показывали бы, что в силу врожденной склонности мы принуждены мыслить
эту гипотезу, но вовсе не ручались бы за истинность ее.
Противоречивая задача, поставленная рационализмом, приводит в конечном
итоге к противоречивому результату, который может быть выражен в следующей
формуле; адекватное трансцендентное знание складывается исключительно из
таких материалов, которые возникают изнутри познающего духа, т.е. имманентны
ему по своему составу и происхождению. Эта формула прямо противоположна
конечному итогу эмпиризма, который мы выразили в следующем положении: все
материалы знания получаются благодаря воздействию на познающий субъект извне
(трансцендентны по условиям возникновения), поэтому знание не имеет
трансцендентного значения, все оно имеет имманентный (по составу), и притом
субъективный характер.
Противоречивые формулы, к которым пришли рационалисты и эмпиристы,
несмотря на свою противоположность, совпадают в одном признаке: противоречие
в них обусловлено столкновением понятий имманентности и трансцендентности,
которое является необходимым следствием предположения, что субъект и объект
обособлены друг от друга. Замечательно также, что в некотором другом очень
важном вопросе взгляды рационалистов и эмпиристов уже прямо совпадают: они
признают, что свои собственные чувства и идеи душа познающего субъекта
познает вполне адекватно, так, как они есть в действительности, и "душа
достигает этого без мук труда и дедукции, с первого взгляда, своею природною
способностью восприятия и различения"42. Здесь под словом восприятие
разумеется не воздействие идеи и чувства на душу и познавание путем
замещающих сигналов или копирования, а действительное восприятие, при
котором познаваемый объект находится в оригинале в самом процессе знания.
Познаваемый объект здесь имманентен процессу знания, между объектом и
субъектом нет непроходимой пропасти, они составляют одно целое в процессе
знания, а потому вопрос о трансцендентном значении знания не имеет здесь
смысла; вместе с этим, по крайней мере при решении этой частной проблемы,
исчезают все затруднения и противоречия в теории знания, а также разногласия
между рационализмом и эмпиризмом.
Таким образом, и противоречия внутри эмпиризма и рационализма, и
разногласия между ними, и согласие их в одном из пунктов теории знания
одинаково и определенно указывают на то новое направление, в котором должна
пойти гносеология, чтобы выйти из затруднения. В общих чертах это
направление можно обрисовать следующим образом. Гносеология должна также и в
учении о знании внешнего мира отказаться от противоречивого представления о
том, что знание есть процесс трансцендентный по своему происхождению или
значению. Иными словами, она должна отказаться от предпосылки рационализма и
эмпиризма, согласно которой субъект и объект обособлены друг от друга так,
что объект находится за пределами процесса знания и посылает в сферу этого
процесса только свои действия или свои копии, прирожденные субъекту. Она
должна снять перегородки между субъектом и объектом, признать их
первоначальное единство и в этом смысле примирить их друг с другом. Начиная
с Канта, философия вступила на этот совершенно новый путь. Однако
объединение субъекта с объектом можно произвести различными способами, и так
как у нас нет оснований думать, что Кант избрал наилучший из них, то мы
должны познакомиться со всеми способами и оценить их.
Можно представить себе три различных формы объединения субъекта с
объектом. Во-первых, субъект может быть растворен в объекте; во-вторых,
объект может быть включен в субъект; наконец, в-третьих, объект и субъект
могут быть примирены не путем подчинения одного другому, а путем признания,
что они, сохраняя свою самостоятельность в отношении друг к другу, все же
образуют неразрывное единство. Первая из этих теорий невозможна, так как
заключает в себе саморазрушительное противоречие: если бы субъекта не было,
то и знания, а вместе с тем и теории знания не было бы. Таким образом,
остаются возможными только вторая и третья теории. Вторая из них подчиняет
объект субъекту или, вернее, процессу знания и рассматривает объект как
порождение самого процесса знания, не имеющее самостоятельного бытия в
отношении к знанию. Эта теория знания развита Кантом и в разнообразных
модификациях, созданных его последователями, фигурирует на первом плане в
истории философии XIX века. Наконец, третья теория знания, которую мы
называем интуитивизмом, постепенно подготовляется к жизни критическою
философиею, и даже построена уже некоторыми философами, вышедшими из школы
Канта, однако не выражена еще в чистой форме. Эта теория более свободна от
предпосылок, чем критицизм Канта, и могла явиться на сцену только после
того, как критицизм в своем вековом существовании изжил и исчерпал до конца
все противоречия, неизбежно порождаемые предпосылками рационализма и
эмпиризма. Вскрыть присутствие этих предпосылок в критицизме легче после
знакомства с интуитивизмом, чем до него, а потому мы и приступим теперь
прямо к изложению первых, самых основных положений теории знания
интуитивизма.
Глава III. Первоначальный очерк основных положений теории знания
интуитивизма
I. Ioiioaiea iauaeoa ciaiey e ciaie?
Теория знания должна быть свободною от предпосылок. Во всяком случае в
наше время она должна освободиться, по крайней мере, от предпосылок,
найденных выше в докантовской философии. Это значит, что, приступая к ней,
мы должны начинать прямо с анализа фактов, мы не имеем права давать никакого
определения знания и не можем указать никаких свойств его, кроме тех,
которые прямо усматриваются в фактическом материале переживаний и будут
приняты нами за основание, определяющее, какие именно факты подлежат нашему
исследованию. Кто в самом начале теории знания заявляет, что будет изучать
то отношение между я и не-я, то воздействие внешнего мира на чувственность
(или, еще хуже, на нервы, органы чувств) познающего субъекта, которое
приводит к возникновению знания, тот наверное уже строит не теорию фактов, а
теорию теории: он уже знает о существовании важных условий знания (я, не-я)
и об их отношении друг к другу (о действии не-я на я). Точно так же тот, кто
заявляет, что будет изучать процесс копирования действительности, или
процесс символизирования ее, или процесс, приводящий к возникновению
всеобщих и необходимых суждений и т.п., уже знает, что такое знание, уже
построил зачаточную теорию его и хочет обосновать эту теорию, а вовсе не
исследовать прямо факты.
Нам могут возразить, что, не пользуясь никакими определениями знания,
нельзя найти самых тех фактов, которые подлежат исследованию. Если же,
несмотря на это предостережение, мы все-таки займемся анализом первых
попавшихся фактов, то может оказаться, что мы построим какую-либо теорию,
однако это будет вовсе не теория знания, а теория каких-либо других
процессов. В ответ на это заметим, что до известной степени всякий
исследователь, берущийся самостоятельно за обработку какого-либо
фактического материала, находится в таком же положении; исследуя группу
фактов, он приходит к новым определениям и разграничениям, изменяя при этом
смысл прежней терминологии. Впрочем, в настоящем исследовании мы займемся
анализом группы фактов, распространенной до такой степени широко, что мы
вовсе не рискуем построить теорию совсем иных фактов, чем это обыкновенно
принято в гносеологии; вероятнее всего, что мы построим теорию, в которую
войдут все факты, рассматриваемые в других гносеологиях, да, кроме того, еще
некоторые очень простые факты, обыкновенно не принимаемые в расчет
гносеологиею.
Мы будем заниматься анализом не только таких переживаний, как утверждение
закона Ньютона или каких-либо математических теорем и аксиом, но и таких
переживаний, которые кроются под словами "здесь светло, мне больно" и т.п.
Предметом нашего анализа будет служить всякое переживание, поскольку оно
исследуется, изучается, наблюдается, констатируется и т.п. Иными словами,
все факты, изучаемые во всех науках, и наблюдаемые во всех областях жизни,
подлежат и нашему исследованию, поскольку они таковы, что приводят к
возникновению процесса исследования, наблюдения и т.п. Это значит, что
количество фактов, подлежащих исследованию, теории знания, действительно
чрезвычайно велико: оно, по крайней мере, равняется количеству всех
остальных известных фактов, потому что известный факт есть факт, не только
существующий, но еще и познанный.
Вся эта необозримая громада фактов характеризуется следующим общим
признаком. Всякое знание есть знание о чем-либо; иными словами, всякое
переживание, называемое словом знание, заключает в себе явственно выраженное
отношение к чему-то, что можно назвать объектом знания. Отсюда прямо
возникает следующий важнейший для теории знания вопрос: находится ли объект
знания, т.е. то, к чему относится переживание, называемое знанием, вне
процесса знания или в самом этом процессе? В первом случае знание имеет
трансцендентный характер, а во втором оно имманентно. Согласно результатам
предыдущего исследования построить теорию трансцендентного знания без
противоречий нельзя, и потому, если бы оказалось, что объект знания не
находится в процессе знания, пришлось бы бессильно опустить руки пред
неразрешимою задачею и отказаться от дальнейшего исследования. Нетрудно
убедиться, однако, что это печальное положение не угрожает теории знания.
Благодаря трудам критической философии, благодаря феноменализму, широко
распространившемуся в философии XIX века и проникшему даже в область точных
наук, понимание и оценка реальности настолько изменились, внимание к
процессам знания и анализ их настолько углубились, что доказывать с помощью
каких-либо косвенных соображений (к тому же эти косвенные соображения
высказаны уже в двух предыдущих главах) присутствие объекта знания в
процессе знания вовсе не нужно; достаточно пояснить несколькими примерами
нашу мысль, т.е. прямо показать присутствие объекта в процессе знания, и
большинство с нами согласится. Если мы говорим "здесь светло", "здесь
шумно", "мне больно", то эти переживания (утверждения) относится к шуму,
боли, свету, и нельзя не признать, что эти объекты находятся в самом
процессе знания, а не вне его: речь идет о тех шуме, боли, которые тут же в
этом процессе утверждения и переживаются. Утверждая, что железная вещь,
лежащая в воде, покрывается ржавчиной или что прибавление соляной кислоты к
раствору ляписа приводит к образованию хлористого серебра, мы опять-таки
имеем дело с объектами, которые налицо в самом процесс знания:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55