Если допустить, что роза имеет запах,
что вода горяча и что эти свойства нами воспринимаются, т.е. существуют в
нашем знании так, как они есть в вещах, то отсюда получится ряд
противоречий, слишком известных для того, чтобы стоило распространяться о
них. Так как в теории знания еще до исследования вопроса о том, что такое
знание по существу, мы, естественно, склонны противополагать друг другу я и
не-я, почти отождествляя к тому же эти понятия с понятиями познающего
субъекта и познаваемого объекта, то, придя к мысли, что ощущения не суть
свойства объекта, мы начинаем считать их состояниями познающего субъекта,
начинаем принимать их за субъективные состояния, хотя бы и вызванные
воздействиями извне. Иными словами, согласно этому учению ощущения ставятся
в один ряд с такими субъективными состояниями, как удовольствие или
неудовольствие, как чувствование активности или сосредоточение внимания и
т.п.
Учение о субъективности ощущений пользуется чрезвычайно широким
распространением в наше время. Почти всякий учебник психологии, почти всякое
руководство по физиологии и даже такие науки, как физика, с разных сторон
укореняют в обществе это учение докантовской философии. Оно пользуется таким
почти всеобщим признанием потому, что, исследуя ощущения, мы всегда
воображаем, будто пред нами стоит следующая альтернатива; ощущение есть или
свойство познаваемой вещи или мое состояние сознания. Мы упускаем из виду,
что существует еще одно возможное решение вопроса и что его нужно было бы
также принять в расчет и подвергнуть критике. Именно можно предположить, что
ощущение не есть свойство познаваемой вещи, но в то время оно не есть и мое
субъективное состояние, а представляет собою состояние какой-либо вещи,
служащей в акте восприятия посредником между мною и познаваемым объектом.
Напр., цвета, звуки, вкусы, запахи могли бы быть состояниями каких-либо
низших центров нервной системы, - состояниями, которые развиваются в этих
центрах под влиянием воздействия извне и воспринимаются мною
непосредственно, т.е. существуют в моем знании так, как они существуют в
этих низших центрах. Так как учение о субъективности ощущений высказывается
без сопоставлений с этим третьим возможным решением вопроса и находится в
числе положений, неясно формулированных, еще неясно мыслимых, стоящих на
границе между безотчетно подразумеваемым и критически исследуемым, то оно
относится к числу предпосылок докантовского эмпиризма. Мало того,
присматриваясь к этому учению, можно заметить, что в основе его лежат две
предпосылки, взаимно подкрепляющие друг друга. Обратив внимание как раз на
ощущения, которые в самом деле не исходят из познаваемой вещи, а суть ее
действия, мы укрепляемся в мысли, что я и не-я, познающий субъект и
познаваемый объект, обособлены друг от друга так, что соприкосновение,
необходимое для акта знания, совершается путем воздействия внешних вещей на
я, а не путем непосредственного вхождения их свойств в сферу познающего я.
Укрепляясь же в мысли, что я и не-я обособлены, мы тем более укрепляемся в
мысли, что оттуда, из этого "внешнего" мира, ничего прямо не воспринимается,
а потому нам и в голову не приходит мысль, что ощущения могли бы не
принадлежать познаваемой вещи и все-таки быть в то же время
транссубъективными; таким образом, мы окончательно останавливаемся на
учении, что ощущения суть именно "мои" субъективные состояния, "мои" отклики
на воздействия из внешнего мира.
Эти предпосылки можно выразить вкратце в следующих положениях:
1) я и не-я обособлены друг от друга;
2) опыт есть результат действия не-я на я;
3) ощущения суть "мои" субъективные состояния сознания.
Эти предпосылки входят в состав не только современных ходячих взглядов на
процессы знания, но и лежат в основе докантовской философии. Локк с того
именно и начинает свой "Опыт о человеческом разумении", что ставит вопрос о
происхождении идей в нашем я. Критикуя учение о прирожденных идеях, он
приходит к мысли, что ничего прирожденного в нашей душе нет, что душевная
жизнь начинается под влиянием опыта, под которым он разумеет именно
воздействие внешнего мира на я.
Еще не решив вопроса о знании, Локк уже пускается в различные подробности
относительно этого воздействия не-я на я и говорит, напр., что "всякое
ощущение в нас производится только различными степенями и формами движения
наших жизненных духов (animal spirits), различно волнуемых внешними
объектами", так что даже и отсутствие или исчезновение каких-нибудь свойств
в предмете может быть источником новой положительной идеи, потому что
"ослабление прежнего движения должно так же необходимо вызывать в нас новое
ощущение, как и его изменение или нарастание, и таким образом порождать
новую идею, которая зависит только от различного движения жизненных духов в
этом органе"5.
Несмотря на эти скептические соображения, Локк еще не вполне
последователен в своем учении об ощущении: он еще думает, что по крайней
мере такие качества тел, как протяженность, фигура, число и движение, как бы
входят в наше сознание непосредственно из внешнего мира, благодаря тому, что
"недоступные восприятию тела исходят от вещей к глазам и через глаза
посылают в мозг движение, производящее в мозгу наши идеи о телах"6.
Однако в общем Локк уже идет тем путем, который неизбежно приводит в
конце концов к скептицизму Юма. Установив, что весь фактический материал
знания состоит из непосредетвенного сознания деятельностей нашей души и из
ощущений, которые тоже относятся к числу состояний нашей души, он или один
из его преемников неизбежно должен был признать вместе с этим, что никакого
фактического материала, дающего знание о внешнем мире, у нас нет и что
никакого способа выйти за пределы своего я, за границы своих субъективных
состояний у нас быть не может. Единственный выход из этого положения был бы
найден только в том случае, если бы, анализируя восприятия так называемого
внешнего мира, Локк нашел в их составе какие-либо нечувственные элементы -
элементы иного порядка, чем ощущения. Локк не совсем упустил из виду эти
элементы, и мы должны теперь познакомиться с тем, как он объяснил
происхождение их и как он их оценил в своей теории знания.
В наше время, опираясь на труды философов и психологов докантовской и
послекантовской философии, найти эти нечувственные элементы восприятия вовсе
не трудно. Всякое восприятие складывается из множества ощущений, которые
образуют единство; сознавание единства ощущений не есть ощущение и не может
быть объяснено деятельностью какого-либо органа чувств, хотя бы потому, что
единство ощущений возможно лишь там, где уже есть ощущения, и лишь там, где
мы выходим за пределы отдельных ощущений и ставим их все в отношение друг к
другу. Мало того, что ощущения сознаются объединенными, во внешних
восприятиях мы еще усматриваем и причину этого объединения, именно живо
чувствуем, что ощущения складываются в единство потому, что у них есть один
общий источник, один общий носитель их, т.е. то, что называется в философии
субстанциею; и эта идея, без сомнения, возникает в сознании не как результат
деятельности какого-либо органа чувств, так как и она имеет смысл лишь в
отношении ко всем ощущениям. Наконец, укажем еще на один нечувственный
элемент восприятий, очень важный для теории знания. Воспринимая такой ряд
событий, как порыв бушующего ветра и падение сломанного ветром дерева, мы
сознаем не только ощущение холода и т.п. от ветра и получаем не только ряд
зрительных и слуховых ощущений падающего дерева, но и живо чувствуем, что
между этими явлениями существует какая-то особенная, тесная связь; это связь
более глубокая, более интимная, чем последовательность или сосуществование
во времени: нам кажется, что мы непосредственно чувствуем, как в этом случае
затратилась какая-то энергия, была пущена в ход какая-то сила, породившая,
активно создавшая новое явление. Этот элемент восприятия, сознавание
причинной связи, сознавание силы стоит особняком от ощущений, хотя и может
примешиваться к самым разнообразным ощущениям. Правда, согласно некоторым
учениям современной психологии сознавание силы есть не что иное, как
совокупность моторных ощущений. Однако рассматривать в подробностях это
учение и опровергать его здесь незачем, так как критика докантовского
эмпиризма не изменяется от того, согласимся ли мы с этим положением или нет.
Для этой критики важно лишь то, что в идее причинной связи заключается не
только сознавание последовательности во времени, но и сознавание активного
порождения одного явления другим.
Локк усмотрел эти элементы восприятия, но его психологический и
гносеологический анализ не был достаточно глубок. Он еще не тверд в своих
взглядах на эти элементы восприятия. Местами о некоторых из них он говорит,
что они получаются, как всевозможные другие ощущения, благодаря деятельности
внешних чувств, и потому полагает, что объяснение их требует не большего
труда, чем объяснение ощущения красного цвета. В особенности в начале своего
сочинения он заходит в этом отношении чересчур далеко: даже идеи
существования и единства не кажутся ему загадочными. "Существование и
единство - две другие идеи, - говорит он, - которые доставляются разуму
каждым внешним объектом, каждой внутренней идеей. Когда идеи находятся в
нашей душе, мы смотрим на них как на действительно там находящиеся, точно
так же, как мы признаем вещи действительно находящимися вне нас, т.е.
существующими или имеющими существование. Точно так же все, что мы можем
признавать одною вещью, будет ли это реальное существо или идея, доставляет
разуму идею единства"7.
Он не замечает, что для него, при его учении об опыте как о субъективных
откликах души в ответ на воздействие чуждого ей внешнего мира, в словах "мы
признаем вещи действительно находящимися вне нас", а также в словах "все,
что мы можем признавать одною вещью", заключается глубокая и даже
неразрешимая проблема (впрочем, что касается знания существования внешнего
мира, он усмотрел эту проблему в конце своего исследования, о чем мы и
поговорим несколько позже). Точно так же он относится к понятию силы и
причины. "Наблюдая своими чувствами постоянную смену вещей, мы не можем не
заметить, - говорил Локк, - что различные отдельные качества и субстанции
начинают существовать, и что они получают свое существование от надлежащего
приложения и воздействия какого-нибудь другого существа. От этого наблюдения
мы и получаем свои идеи причины и следствия"8.
Из приведенных примеров видно, что Локк еще совсем не замечает
большинства тех проблем, которые были ясно сознаны последним представителем
докантовского эмпиризма Юмом. Впрочем, нельзя сказать, чтобы он был во всех
случаях так неосмотрителен, как в приведенных примерах. Дойдя в своих
исследованиях до понятия субстанции, он замечает, что происхождение этого
понятия необходимо подвергнуть исследованию. Впрочем, от этого его теория
знания мало выигрывает. Ослепленный предположением, что я и не-я решительно
обособлены друг от друга, так что состояния души суть лишь субъективные
отклики души в ответ на воздействия извне, он и не думает о том, что
сознавание субстанциональости может быть более транссубъективным элементом
знания, чем ощущения; он идет прямо противоположным путем, именно
предполагает, что отдельные разрозненные ощущения составляют первое
содержание душевной жизни9 и что уже потом, благодаря собственной
деятельности души на этом первоначальном материале путем сопоставлений его
друг с другом, а также благодаря совместному и последовательному
существованию этих материалов в душе, на них нарастают еще более
субъективные наслоения, напр., идея субстанциальности. Приведем рассуждение
самого Локка. - "Приобретая, как говорил я, в большом числе простые идеи в
том порядке, как они находятся во внешних вещах, от чувств или от рефлексии
о своих собственных деятельностях, душа замечает также, что некоторые из
числа этих простых идей идут постоянно вместе. Так как мы предполагаем, что
они принадлежат одной вещи, и так как слова приспособлены к обозначению
общих понятий и употребляются для большей скорости, то мы зовем объединенные
таким образом в одном субъекте идеи одним именем, а впоследствии по
неосмотрительности склонны говорить и думать как об одной простой идее о
том, что на самом деле есть лишь сочетание многих идей. Ибо, как я уже
сказал, не считая возможным, чтоб эти простые идеи существовали
самостоятельно, мы приучаемся предполагать некоторый субстрат, в котором они
существуют и от которого происходят, и который мы поэтому зовем
"субстанцией". Так что, кто попробует испытать себя насчет своего понятия о
чистой субстанции вообще, тот в своей идее не найдет ничего, кроме
предположения о неизвестной подпорке (support) тех качеств, которые способны
производить в нас простые идеи и которые обыкновенно зовутся
акциденциями"10.
Это объяснение отличается замечательною наивностью: в нем предполагается
все, что нужно объяснить. Как эмпирист, Локк должен был бы указать на
фактические переживания, из которых складывается идея субстанциальности,
вместо этого он ссылается на "неосмотрительность", на то, что мы "приучаемся
предполагать некоторый субстрат", и т.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55