Но тогда что же могло произойти, пока я спал? Я был близок к панике. Только я поверил в объяснения Ван Хельсинга, как на тебе! И если он ошибался насчет охранительной силы распятия, может, и все прочие его рассуждения тоже ошибочны?
Пока мне не оставалось ничего другого, как дождаться, пока служанка принесет портвейн, а потом осторожно поднести бокал к губам Люси и помочь ей выпить содержимое. А с каким виноватым, извиняющимся видом она глядела на меня! У меня просто сердце разрывалось. Допив вино, Люси вяло откинулась на подушку и вскоре заснула.
Попросив служанку принести лист бумаги и конверт, я торопливо написал короткое письмо Арту, сообщив о рецидиве болезни его невесты. После чего служанке пришлось вторично прогуляться на почту.
Время тянулось еле-еле. Если Ван Хельсинг получил мою телеграмму и сразу же выехал в Лондон, к вечеру он должен быть здесь. Самое скверное, что сейчас я больше ничем не мог помочь Люси. Отчаяние заставило меня подумать о переливании крови – новшестве, которое сравнительно недавно вошло в медицинскую практику, но до сих пор считалось малоизученным. Но кто бы стал донором Люси? Кандидатуру миссис Вестенра я отмел сразу: здоровье этой женщины оставляло желать лучшего, а сама процедура вызвала бы у нее целую лавину страхов и домыслов. Трое молодых служанок тоже не вызывали у меня особого доверия в качестве доноров (правда, сам не знаю почему). Оставался один я. Но даже если бы у меня имелись необходимые приспособления для переливания (каковых, естественно, не было), провести его я все равно бы не смог. Во-первых, невозможно быть одновременно донором и врачом, наблюдающим за процедурой, а во-вторых, при переливаниях нередки обмороки доноров (что могло бы стоить жизни и Люси, и мне).
Под вечер принесли телеграмму от «мистера Уиндема». Профессор сообщал, что приедет завтра, рано утром. Хотя моя вера в силу распятия значительно пошатнулась, я был рад скорому появлению Ван Хельсинга. В его присутствии я чувствовал себя значительно увереннее.
Слава богу, ночь прошла спокойно. Я не сомкнул глаз. Вина перед Люси (я не могу перестать любить ее) прогнала всякий сон.
Наконец приехал профессор. Он был в мрачном расположении духа. Скорее всего, за эти дни произошли еще какие-то события, не дававшие ему покоя. Поздоровавшись с миссис Вестенра (похоже, она предпочитает не знать об истинном состоянии здоровья дочери), профессор сразу же обратился ко мне:
– Распятие на месте? Кто-нибудь из служанок вполне мог заметить его и убрать.
– Его никто не трогал. Сейчас вы сами убедитесь. Распятие по-прежнему там, где вы его оставляли.
– В таком случае кто-то другой послужил вампиру проводником, – предположил профессор. – Миссис Вестенра исключается.
– Нет, только не она, – согласился я, удивляясь себе. – Она не могла...
При всей серьезности нашего положения Ван Хельсинг не удержался от улыбки.
– А у вас, дружище Джон, прирожденный талант ясновидца. Я вам где-то даже завидую, поскольку те жалкие способности, которыми я обладаю, стоили мне неимоверных усилий.
Улыбка погасла.
– Насчет миссис Вестенра вы абсолютно правы. Те, против кого мы сражаемся, не тронули ее. Даже ничтожные изменения ауры сразу же становятся заметны. А у миссис Вестенра аура чиста. Однако мы должны расспросить всех, кто провел в Хиллингеме ту злополучную ночь. Возможно, накануне кто-то мог заходить в гости к Люси или миссис Вестенра. Нужно поговорить и с этими людьми. Тогда мы отыщем разгадку.
У дверей спальни Ван Хельсинг умолк. Невысокая горничная открыла дверь и слегка поклонилась. Мы попросили ее уйти, сказав, что доктор должен внимательно осмотреть мисс Люси. Девушка неохотно удалилась, и это было весьма кстати, поскольку едва профессор вошел внутрь и увидел спящую Люси, он громко прошептал:
– Боже мой!
Некоторое время мы оба молчали. Спальню наполнял неяркий свет раннего утра. Чувствовалось, что Люси стало еще хуже. Щеки у нее совсем ввалились, землистый цвет лица сменился мертвенной бледностью. Люси находилась на пороге смерти. Когда я это понял, то чуть не заплакал.
Профессор коснулся моего плеча (никогда не предполагал, что у него настолько сильная рука).
– Джон, Люси еще можно спасти, но надо действовать быстро. Есть один способ. Попробуем его. Все объяснения потом.
– Да, конечно, – пробормотал я, с трудом выбираясь из болота горестных мыслей. – Мне это тоже приходило в голову! Переливание...
Он вздохнул и покачал головой.
– Нет. Переливание крови – слишком рискованная процедура. Я знаю, иногда оно творит чудеса, но гораздо чаще оканчивается смертью... Попробую все-таки вкратце объяснить, что я предлагаю. В какой-то степени это тоже можно назвать... переливанием. Но оно происходит не на телесном уровне.
В другое время я затеял бы с ним медицинский спор. Сейчас мне было не до дебатов, я просто моргал и ждал хоть каких-то разъяснений.
– Мне необходима полная конфиденциальность. Скажите миссис Вестенра и служанкам, чтобы и близко не подходили к спальне. Для пользы дела придется солгать: объясните им, что мы будем производить переливание крови и любое постороннее вмешательство может угрожать жизни мисс Люси.
Я уже направился к двери, но заметил, что Ван Хельсинг еще не договорил. Профессор морщил лоб, подыскивая слова. Я остановился.
– Джон... не знаю, вправе ли я просить вас о таком одолжении. Видите ли, задуманная мной процедура тоже требует донора.
– Так в чем же дело? – удивился я. – Я готов.
– Но учтите: я заберу часть силы вашей ауры, и на какое-то время вы станете очень уязвимы.
– Профессор, я готов отдать даже собственную душу.
Он с явным облегчением вздохнул.
– Я бы мог обойтись и своими силами, но тогда действенность была бы намного ниже. Замечательно, я пойду в соседнюю комнату и подготовлюсь. Вас не затруднит принести снизу мой саквояж? С ним наше «переливание крови» будет выглядеть убедительнее.
Я кивнул, и мы оба покинули спальню Люси: профессор направился в комнату, служившую Люси гостиной, а я двинулся по коридору к лестнице. Сделав несколько шагов, мы оба услышали звонок, раздавшийся у входной двери. Следом послышался писклявый голос служанки.
– Подождите, Джон. Кажется, к мисс Люси кто-то пришел, – окликнул меня профессор.
Вместе со мной Ван Хельсинг спустился вниз. В вестибюле стоял Арт Холмвуд. Он сразу же бросился ко мне, сжал мою руку и признался, что мое письмо заставило его все бросить и примчаться сюда.
– А этот джентльмен и есть доктор Ван Хельсинг? – вежливо осведомился Арт, косясь на профессора.
Тот стоял рядом со мной, внимательно разглядывая моего друга. Я молча кивнул Арту.
– Доктор, я очень вам признателен за ваш приезд.
Ван Хельсинг сдержанно поклонился. Я понимал, что профессору сейчас не до обмена любезностями, поскольку он проверял Арта на психическом уровне – не представляет ли тот угрозы для нас или Люси. Я не сомневался в том, что мой друг легко пройдет эту проверку. Так оно и случилось. Лицо профессора просветлело, он поглядел на Арта с уважением и даже некоторым восхищением. Пожав ему руку, Ван Хельсинг вдруг объявил, что нам для переливания крови нужен донор. Разумеется, Арт тут же согласился.
Профессор предупредил слуг, что нам потребуется полная тишина (он говорил нарочито строгим голосом), после чего взял свой черный саквояж. В отличие от обычного саквояжа, с каким ходят врачи, этот был больше и тяжелее (интересно было бы взглянуть на его содержимое!).
Втроем мы поднялись в спальню Люси. Как я и ожидал, Арт был потрясен до глубины души, увидев ее столь бледной и слабой. По доброте сердечной профессор разрешил ему перед «операцией» поцеловать свою невесту. Но зачем ему понадобилось приводить Арта в спальню? Профессор явно не собирался раскрывать моему другу истинный смысл «переливания». Положение усугублялось тем, что Люси успела проснуться (хотя она была крайне слаба и не могла говорить).
Объявив нам, что ему нужно подготовиться к «переливанию», Ван Хельсинг удалился. Отсутствовал он совсем недолго и вернулся со стаканом. В стакане, как он объяснил, находилось снотворное для Люси. Наклонившись, профессор помог ей приподняться и выпить лекарство.
Возможно, в стакане действительно было снотворное. Однако я заметил, как цепко профессор поймал взгляд Люси. Это длилось доли секунды, но, клянусь, я видел, как из его глаз вырвались голубоватые искорки и влетели в зрачки Люси. Вскоре она уснула. После этого Ван Хельсинг направился к Артуру (тот сидел на «моем» стуле). Достав из саквояжа длинную резиновую трубку, профессор сделал вид, будто собирается прикрепить ее к руке Люси. Но прежде он проделал с моим другом то же, что и со своей пациенткой. Вскоре Арт крепко спал.
Затаив от изумления дыхание, я замер на месте и лишь наблюдал за происходящим. Вокруг тел обоих спящих вдруг появилось свечение яйцеобразной формы. У Люси оно было бледно-зеленым и довольно тусклым, у Артура – ярко-оранжевым. Вначале профессор подошел к Холмвуду, голова которого запрокинулась и теперь упиралась в высокую спинку стула. Завороженный аурами Арта и Люси, я не сразу обратил внимание, что самого Ван Хельсинга окружает голубое свечение. Оно было еще мощнее и ярче, чем у Арта.
Протянув руку к сердцу Холмвуда, профессор на мгновение остановился, затем приподнял ее еще на несколько сантиметров, после чего зачерпнул ладонью и извлек наружу крупный оранжевый «шарик». В ауре Арта образовалась темная дыра, которая тут же начала затягиваться сияющей оранжевой материей (наверное, правильнее написать – психической субстанцией). Правда, общая яркость ауры заметно уменьшилась, так бледнеет разбавленное водой вино.
Какое-то время оранжевый «шарик» оставался на раскрытой ладони профессора, но не смешивался с голубой аурой самого Ван Хельсинга. Под его взглядом цвет «шарика» становился все ярче и насыщеннее. Сочтя, что достиг нужного результата, Ван Хельсинг склонился над Люси и осторожно поместил «шарик» ей на сердце.
Слова лишь приблизительно передают то, что я увидел дальше: тусклая зеленая аура Люси набросилась на «шарик», как голодная амеба, и поглотила оранжевое свечение. Вскоре оранжевый цвет полностью исчез. А в результате бледно-зеленая аура Люси вдруг стала ярко-изумрудной, а ее границы заметно расширились.
– Ну вот и все, – довольным голосом сообщил мне Ван Хельсинг.
Голубое свечение вокруг него исчезло. Ауры Холмвуда и Люси тоже погасли. Лицо моего друга заметно побледнело, зато на щеках Люси появились следы румянца. Мне показалось, что профессор разбудил меня, прервав фантастический сон.
Дав Арту выспаться, мы отправили его домой. Профессор рекомендовал ему весь день побольше есть и пораньше лечь спать. (Честно говоря, не знаю, сумеет ли он выполнить эти рекомендации, ведь он оставлял в Хиллингеме больную невесту и возвращался к больному отцу.) Люси проснулась заметно поздоровевшая. Я едва не расплакался при всех, ибо если бы она умерла, вина целиком лежала бы на мне.
Потом профессор отвел меня в сторону и мы немного поговорили о дальнейших действиях. Мы пришли к единому мнению, что для меня будет лучше остаться в Хиллингеме еще на несколько дней и продолжить ночные дежурства у постели Люси. Относительно себя Ван Хельсинг решил так: дневные часы он планировал проводить в «келье», продолжая «исследования» (так он их назвал), которые начал в шропширском доме, а к ночи, окружив себя завесой невидимости, обещал появляться в Хиллингеме, дабы проверить, не сумеют ли вампиры проникнуть в дом, защищенный силой серебряных распятий. Профессор намеревался усилить меры предосторожности, запечатав все окна. Он сообщил мне, что заказал цветы чеснока, которые гораздо лучше отпугивают вампиров, нежели чесночные головки.
* * *
10 сентября
Жуткий, ужасный день. Всю ночь на восьмое сентября я провел у постели Люси и к утру был готов повалиться на пол и уснуть. Однако в лечебнице меня ждали кое-какие неотложные дела. К тому же нужно было осмотреть и принять нового пациента. Пока я занимался всем этим, наступил вечер. Вместо отдыха я поспешил в Хиллингем, чтобы провести очередную бессонную ночь, дежуря в спальне Люси.
Я обрадовался, застав ее одетой и в прекрасном настроении. Миссис Вестенра, сияя от счастья, рассказала мне, что к ужину дочь встала, спустилась в столовую и ела с отменным аппетитом. Замечательные новости! Они сняли немалый груз с души, но не могли побороть физического утомления. Люси принялась настаивать, чтобы я не доводил себя до крайности, а отправился спать в ее гостиную. Комната находится рядом и имеет общую дверь со спальней. Люси обещала, что в случае чего сразу же меня позовет.
Усталость поборола бдительность, и я согласился. Я мысленно успокаивал себя рассуждениями о том, каким успешным оказалось предпринятое Ван Хельсингом «переливание» и дополнительные меры защиты. Теперь мы в полной безопасности. И потом, профессор сам незримо присутствует в доме.
Я повалился на старинный диван и мгновенно заснул. Разбудило меня чье-то легкое прикосновение к моему плечу. Открыв глаза, я увидел Ван Хельсинга. Чуть улыбаясь, профессор глядел на меня.
– Думаю, вы хорошенько выспались, – понимающим тоном произнес он.
Я тут же стал извиняться, но профессор приложил палец к губам.
– Не надо корить себя, Джон. Вы очень устали и честно заслужили этот отдых. И потом, я нес дежурство, находясь вблизи комнат служанок и спальни миссис Вестенра. Ночь прошла тихо, никто не пытался проникнуть в дом ни через первый этаж, ни через второй. Не желаете ли пойти взглянуть на нашу подопечную?
Я охотно согласился, и мы отправились в спальню Люси.
Мы оба были уверены, что застанем девушку выспавшейся и отдохнувшей и порадуемся ее здоровому виду. В спальне царил полумрак. Подойдя к окну, я поднял жалюзи, открыв доступ солнечным лучам.
– Боже милостивый! – прошептал Ван Хельсинг.
Правильнее сказать – «с ужасом прошептал». Меня обдало таким страхом, что я закрыл глаза и остался стоять лицом к окну.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48