Когда все закончилось, Дуня была не в состоянии двигаться. Наши тела стали липкими от детской крови. Элизабет понесла Дуню к себе, я потащилась следом. Там мы все трое рухнули на громадную постель. Я провалилась в сон и проспала до рассвета.
Как все это странно. Я в замешательстве. Время от времени на меня накатывает ревность к Дуне и злость на Элизабет. Но проходит минута-другая, и я готова смеяться над своими глупыми чувствами. Знаю только одно: я должна уговорить Элизабет немедленно увезти меня в Лондон.
Глава 6
ДНЕВНИК ЖУЖАННЫ ДРАКУЛ
17 мая
Утром Элизабет вновь куда-то исчезла без всяких объяснений. Я отправилась в комнату к Харкеру и, к своему удовольствию, обнаружила, что мое внушение сработало. В дневнике он продолжает писать «куриным почерком» (потом я узнала, что это вовсе не какой-то диковинный язык, а стенография), но затем расшифровывает записи на отдельных листах почтовой бумаги. Меня искренне позабавил взгляд Харкера на то, что происходило 5 мая, то есть на наше совместное купание.
Оказывается, его внимание было целиком приковано к Элизабет, он называл ее «златовласой девушкой» и восторгался ее пышными сияющими локонами. В затуманенном мозгу Харкера все смешалось, и он от восхищения несчастными служанками постоянно переходил к возмущению недостойным поведением «графа». Я не собираюсь защищать Влада, но писанина Харкера отличается предвзятостью и весьма оскорбительна. Откуда, например, он выудил фразу: «Ты никогда и никого не любил»? Впрочем, здесь надо спросить, откуда он взял и все остальные реплики? Насколько я помню, мы между собой говорили по-румынски. Стыдно, мистер Харкер, заниматься подобными выдумками!
Но еще оскорбительнее были строчки, которые он написал до нашего появления. Они настолько рассердили меня, что невольно врезались в память: «Итак, я сижу за старинным дубовым столиком. Должно быть, в давние времена за ним сидела какая-нибудь мечтательная красавица и, краснея, мучительно сочиняла любовное письмо, полное романтических бредней и грамматических ошибок...»
Подумать только – «полное романтических бредней и грамматических ошибок»! Я уж умолчу, сэр, о ваших жалких потугах в изящной словесности, которые мне довелось прочесть, и не стану писать в своем дневнике о вашей далеко не безупречной орфографии. Должно быть, вы уже пришли к скоропалительным выводам, что женщины из рода Цепешей (или Дракул, а то и вообще все румынки) – безграмотные дуры, которые только и могут часами сочинять пустые любовные послания. А известно ли вам, сэр, что моя мать была талантливой поэтессой? Я одна обладаю большими литературными способностями, чем вы со своей невестой и всеми вашими будущими детьми (если, конечно, они у вас появятся), вместе взятые. И знайте: я с детства пишу без единой ошибки и на своем, и на вашем родном языке.
В качестве наказания за дерзость я немного полакомилась кровью Харкера, дабы предотвратить голод. На этот раз я обошлась без любовных игр – после недавней оргии с Элизабет и Дуней у меня что-то пропал к ним интерес.
Подкрепившись (это гораздо меньше, чем требуется мне для насыщения), я оставила Харкера спать и вышла в коридор. Мне захотелось немедленно разыскать Элизабет и сказать ей, что я больше не в силах ждать, когда же мы наконец отправимся в Лондон. Но Элизабет как сквозь землю провалилась. Оставалась единственная часть замка, куда я не заглянула, поскольку испытывала неодолимый страх, – покои Влада.
Но, собрав всю свою волю, я заставила себя отправиться в это ужасное место. По пути я решила: если Элизабет вновь откажется увезти меня из этой тюрьмы, я отважусь на то, о чем прежде не смела даже помыслить, – я прикончу Влада, пронзив его колом. И хотя на протяжении многих лет он убеждал меня, что вампиры не в состоянии убить друг друга, я собственными глазами видела, как он расправился с Аркадием, швырнув его на кол. Так почему я не могу проделать то же самое с Владом? Учитывая поддержку Элизабет, у меня хватит сил, чтобы уничтожить даже его, Влада Колосажателя. Когда-то я верила в то, что если погибнет он, сгину и я. Но теперь мне прекрасно известно, что это ложь.
Однако прежде, чем войти в его «святилище», мне необходимо было стать бесшумной невидимкой, ибо даже во сне Влад способен почуять угрозу и нанести смертельный удар. Я произнесла все необходимые заклинания и, убедившись, что он не заметит моего присутствия, двинулась дальше.
Я легко, почти не касаясь ступеней, взбежала вверх по лестнице, в два прыжка преодолела коридор и очутилась перед знакомой дверью. Массивные дубовые створки, дополнительно укрепленные железными накладками, были заперты изнутри. Сейчас я вполне смогла бы отодвинуть внутренний засов и войти. Но тогда Влад сразу догадался бы о моей возросшей силе. Я избрала другой способ: сплющившись до толщины бумажного листа, протиснулась в щель и оказалась в «тронном зале». Его убранство полностью повторяло главный зал бухарестского дворца Влада тех времен, когда он был господарем Валахии.
По левую руку от меня располагался «театр смерти» – единственное нововведение, которого не было в прежнем дворце. Из стены, ставшей бурой от потеков крови, торчало несколько пар черных ручных и ножных кандалов. С потолка свисали зловещие цепи дыбы, позволявшей поднимать жертву над полом. Внизу стояло тяжелое деревянное корыто. Оно было выдолблено из дуба, но внутри больше напоминало черное дерево. В этот цвет его окрасила кровь, которую собирали в него в течение не одной сотни лет. Чуть поодаль находился стол (на таких мясники разделывают туши), весь в щербинах и зазубринах от ударов лезвий. К столу примыкала стойка, где в идеальном порядке размещались ножи, тесаки и топоры всех видов и размеров. Вторая стойка предназначалась для деревянных кольев. Некоторые из них были толщиной с мужскую руку, а длиной превосходили мой рост, другие – тоньше и короче (эти использовали для более изощренных пыток). В спокойные времена (пока в наш мир не ворвался Ван Хельсинг) весь этот арсенал служил для кровавых развлечений Влада и последующего уничтожения трупов, дабы мертвецы не превратились в новых вампиров.
«Театр смерти» давно бездействовал, покрываясь пылью и плесенью, но я не сомневалась, что именно на его «подмостках» нашему англичанину суждено было сыграть последний акт своей жизненной драмы. В щедрые посулы Влада я не верила.
Меня подмывало выбрать подходящее оружие и войти в узкую дверь, ведущую в спальню Влада (я безошибочно чувствовала, что он там). Нужно действовать, пока решимость полыхает во мне. И вдруг я почувствовала, что в соседнем помещении кто-то есть.
Я не сомневалась: это Элизабет. Но сколько я ни вслушивалась и ни вглядывалась, вокруг царила мертвая тишина и даже воздух оставался недвижим. Я посмотрела на трон Колосажателя, стоявший на специальном возвышении. К нему вели три ступени, украшенные золотыми буквами, которые складывались в старинный девиз Влада: «Justus et pius». Пусто. И все же я была уверена: Элизабет здесь, невидимая и неуловимая, как и я. Вот только любовь сильнее даже самой изощренной магии.
Мои же глаза были полны любви. Я медленно шла по «тронному залу», пока не коснулась границы, возведенной ее заклинанием. Только что я стояла подле ступеней, ведущих на возвышение, и не видела ничего, кроме пустого трона. Но достаточно было сделать еще один робкий шаг, как воздух задрожал и заклубился подобно облакам, подхваченным ураганом. Потом завеса поднялась, открыв Элизабет.
Напротив трона моя возлюбленная воздвигла алтарь, поставив друг на друга два блестящих куба из оникса. Пространство вокруг него она оградила защитным кругом, сквозь который я незаметно проникла и теперь созерцала тайный ритуал.
Облаченная в простую черную мантию и откинув свои золотистые волосы назад, Элизабет стояла перед алтарем, разведя поднятые руки наподобие буквы V. На самом алтаре была нарисована пентаграмма, а рядом располагались хорошо знакомые мне предметы: нож, чаша и свеча. Чуть правее лежало несколько черных локонов и мертвое, перепачканное кровью тельце ребенка.
Да это же мои волосы! И не только мои – Дунины тоже! Меня охватил ужас. Локоны лишь казались одинаковыми, но стоило присмотреться, и становилось понятно, что одна прядь иссиня-черная, а другая имеет рыжеватый оттенок. Какое же зловещее действо Элизабет намеревалась совершить против нас? И при чем тут мертвый ребенок?
Я терялась в догадках. Элизабет стояла лицом ко мне и нараспев произносила явно какое-то заклинание. Я напряженно вслушивалась в ее речь, но не поняла ни единого слова. Возможно, это был какой-то древний язык. Однако среди потока незнакомых слов я отчетливо услышала свое имя и имя моей горничной.
Я очень хотела разорвать круг, войти внутрь и потребовать у Элизабет объяснений. Но я до ужаса боялась непременно последовавшей бы вспышки гнева неумершей женщины, обладавшей могуществом, границ которого мне до сих пор обнаружить не удалось. И поэтому я замерла на месте, смотрела на происходящее и надеялась понять смысл ритуала, хотя и отдавала себе отчет в том, что все равно он останется скрыт от меня. И тем не менее что-то (а может, кто-то) побуждало меня стоять и смотреть.
А потом я увидела Его.
Элизабет произнесла последние слова и замерла. Она опустила руки, сложила их на груди и склонила голову, словно кающаяся грешница. За ее спиной, невидимый ею и недоступный другим органам чувств, высился великан...
Какими словами мне описать Его? Он был абсолютно черным, подобно густой тени, и в то же время не казался бестелесным. Я не видела черт Его лица, но у Него, несомненно, было лицо. И Он улыбался мне. Глаз Его я тоже не видела, хотя и смотрела в них.
Он улыбался, поскольку узнал меня. И в это мгновение я поняла, что всегда знала Его. Я не испытывала глупого страха, его не было вообще, ибо в Его глазах читались понимание, сострадание и истинная любовь. Настолько истинная, что она захватила меня и понесла, словно приливная волна, в бесконечную тьму, в бесконечный свет... в Его глаза. Мы с Ним одновременно были ничем и всем сущим, созиданием и разрушением, мышлением и полным отсутствием мыслей. Все, что было в мире, состояло из нас, и среди крупиц мироздания не находилось двух одинаковых. Я испытывала экстаз, не идущий ни в какое сравнение с желаниями и удовольствиями тела... Раздумывая об этом сейчас, могу со всей искренностью сказать: если смерть такова, я с радостью готова убить себя.
Все, о чем я написала, длилось не более мгновения. Должно быть, потом я упала в обморок, а когда очнулась, ни Элизабет, ни алтаря, ни удивительного существа уже не было. Неужели это и есть Владыка Мрака? Нет! Он – светлый ангел или высочайший белый маг. То, что мне было известно о Владыке Мрака, то, что я сумела подслушать во время их встреч с Владом, рождало в моей душе лишь безграничный страх. А это создание... это существо... от Него исходила только бесконечная доброта.
Естественно, все это – не более чем мои умозаключения. Очнувшись, я поспешила к себе, чтобы подробно описать случившееся, иначе время сотрет отдельные нюансы столь судьбоносной встречи. Элизабет еще не появлялась, и я очень боюсь увидеться с ней. Если только она узнала, что я находилась тогда в «тронном зале», мне не миновать новой вспышки ее гнева.
Но я все равно должна узнать, зачем она совершала этот ритуал. Если она вознамерилась меня предать и моя смерть предрешена, пусть конец наступит мгновенно. Это лучше, чем день за днем терзаться сомнениями.
* * *
19 мая
Она мертва! Мертва! Как такое возможно? Ведь бессмертного может убить только смертный!
У меня дрожит рука, того и гляди, перо выпадет из ослабевших пальцев. Если это случилось, значит, отныне и я не могу чувствовать себя в безопасности.
Сегодня, когда я шла к ее гробу, меня уже обуревали дурные предчувствия. Три дня назад утром Дуня чувствовала себя более или менее сытой, но ей очень хотелось спать. Выбравшись из кровати Элизабет, она побрела в людскую, где улеглась в свой гробик и со слабым стуком закрыла крышку.
Когда вампиры после долгого голодания наконец насыщаются, они вполне могут проспать целые сутки и даже больше, после чего встают бодрыми и отдохнувшими. Со мной так часто бывало. Поэтому, когда шестнадцатого вечером Дуня не проснулась, я ничуть не встревожилась. Так и не увидев ее позавчера, я сказала себе: «Она спокойно и крепко спит, и завтра утром поднимется помолодевшей и полной сил».
Но и вчера Дуня не встала. Элизабет старалась меня успокоить. (Она ни словом не обмолвилась про ритуал. Следовательно, мои заклинания сработали, и она меня не заметила. Во всяком случае, со мной она на удивление добра.)
– Не бойся, – утешала меня Элизабет. – Дуня бессмертна. Ну кто может причинить ей вред?
В самом деле, кто?
Сегодня утром я проснулась еще до восхода солнца. Осторожно, чтобы не разбудить Элизабет, я вылезла из постели и пошла к Дуне. В замке было сумрачно и как-то печально. Снаружи раздавались веселые трели раннего жаворонка, но само утро казалось мне бесконечно грустным и даже скорбным.
Я ненадолго задержалась в гостиной, вспоминая, как несколько дней назад усыпила Джонатана Харкера. Нанести визит в его спальню я не решилась. Кушетка по-прежнему стояла там, куда он ее передвинул, – возле большого окна. В сером утреннем свете пока еще не было видно ни пропасти, ни леса, только неясные очертания далеких гор.
Я буквально заставила себя пойти в людскую. Когда я подходила к двери, у меня возникло странное ощущение: Дуни в людской нет. Ее вообще нет! Я всегда чувствовала ее присутствие, поскольку Дуня была совершенно несведуща в магии и не умела окружать себя защитным барьером (Влад настрого запретил мне учить ее подобным вещам).
На мгновение я даже возликовала. Значит, Элизабет полностью вернула Дуне силы, и та сумела выскользнуть из замка навстречу утру. Но ликование сейчас же сменилось леденящим ужасом. Я боялась, что... Мой разум упорно противился этой мысли, а сердце сжималось от страха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48