Розоволицый, толстогубый, улыбающийся, он, окинув помещение зорким взглядом, сразу направился к ней, взял под руку и спокойно провел мимо охранника, даже не взглянув в его сторону.
Пока снимался эпизод, шел один дубль за другим, Оля скромно сидела в сторонке и внимательно смотрела на декорации и актеров, выполняющих одно и то же, наверное, в десятый раз. Беззубову что-то не нравилось, он покрикивал на помощников, подбегал к актерам и, жестикулируя, что-то вдалбливал им. Артисты тупо его слушали, чувствовалось, что все устали и всем надоело делать одно и то же. Один раз у Беззубова сорвалось с языка крепкое словечко, но никто и ухом не повел, будто так и нужно, лишь молодой помреж с длинными вьющимися волосами метнул на Олю веселый взгляд.
Наконец Беззубов объявил перерыв, мотор умолк, погасли юпитеры, артисты и остальной персонал потянулись к высокой двери павильона. Беззубов еще минут пять что-то негромко втолковывал оператору, похлопал его пухлой рукой по плечу и тоже отпустил. Только после этого повернулся к девушке.
– Поля? – с улыбкой спросил он.
– Оля, – ответила та.
– Никогда с первого раза не запоминаю имена, – добродушно развел он руками.
Оля вспомнила, что точно такую же фразу, произнесенную таким же тоном, она слышала от преподавателя театроведения. Он часто это повторял первокурсникам, путая их имена.
– Вы давно знаете Михаила Ильича? – спросил он.
«Какое это имеет значение?» – подумала Оля.
– Я хотела бы узнать, что за роль… – начала было она, но Беззубов замахал руками, заулыбался:
– Сразу и роль… Погоди, голубушка, дай посмотреть на тебя, познакомиться… Кажется, он прав, Михаил Ильич, в тебе… – Беззубов легко перешел на «ты», наверное, даже этого и не заметил, – есть что-то, бесспорно есть, но… Пройдись-ка, голубушка, вон до той декорации! – кивнул он на дальнюю стенку. – Держись свободно, как это говорится, раскрепостись, ты же будущая актриса… Ну что ж, походка у тебя плавная, ноги красивые, шейка лебединая… – В его голосе появились бархатные нотки. – Вот грудь только малость подкачала… Маленькая, девичья, а моя героиня уже знает, почем фунт лиха… – Он жирно хохотнул.
– Грудь? – растерянно произнесла Оля, глядя на него. Впервые с ней так вольно обращались, будто на собачьей выставке…
– М-да-а, – оттопырил толстые красные губы Александр Семенович, – а у Михаила Ильича губа не дура…
– Я не понимаю, о чем вы! – вырвалось у девушки. Беззубов все больше и больше ей не нравился. Она вспомнила, что Ася Цветкова, снявшаяся уже в двух кинокартинах, правда в маленьких ролях, говорила, что режиссер на площадке царь и бог, все смотрят ему в рот и упаси бог, если кто не выполнит его указания или возразит! Такое позволялось лишь самым знаменитым, заслуженным…
– Ты, конечно, поешь, танцуешь, играешь на каком-нибудь инструменте? – будто не слыша ее, спрашивал Беззубов.
– На пианино, – ответила Оля. А пояснять, что она училась в музыкальной школе с пятого класса, не стала.
– Роль, Полечка, в моем новом фильме очень даже выигрышная, после нее можно и в дамки прыгнуть, то есть стать известной…
– Меня звать Оля, – сказала она, покусывая нижнюю губу, что у нее являлось признаком закипавшего гнева.
«Чертов боров! – подумала она. – Имя запомнить не может… А что, если он просто надо мной издевается? К чему-то все время приплетает Бобрикова…»
– Хочешь стать знаменитой артисткой? Чтобы твои цветные фотографии юноши на стенки наклеивали? – продолжал Беззубое. – Кино – великая штука! Из г… может сделать конфетку!
– Я не люблю, когда при мне такие слова произносят, – сказала Оля.
– А ты мне нравишься! – расхохотался он. – Молодец, не лезешь в карман за словом! Уж прости меня, пожилого человека…
«Старика толстогубого…» – подумала она.
– За день так тут намаешься, что не до прекрасной словесности. Кстати, доктора утверждают, что сдерживать в себе в нашем возрасте отрицательные эмоции опасно, лучше почаще отпускать клапан… – Он снова басисто хохотнул и вдруг посерьезнел: – Я, конечно, могу попытаться из тебя сделать если, скажем, не звезду кинематографа, то хотя бы звездочку… Но для этого нам обоим нужно будет очень и очень постараться!
Оля подумала, что не слишком уважает Михаила Ильича режиссер, если позволяет себе с ней такой тон. И приходится терпеть, ведь пришла сюда по протекции… Два года назад, когда к ней, школьнице, на улице подошел помощник кинорежиссера и пригласил на телефильм, никто так с ней не разговаривал, наоборот, относились с вниманием, терпеливо учили свободно держаться под яркими лампами осветительных приборов, благодарили за каждую съемку. И часто отвозили на киносъемочной машине домой. А сейчас этот губастый старик смотрит на нее, как барышник на лошадь: улыбнись, повернись, пройдись…
– Я в одном телефильме уже снялась, – сочла нужным сообщить Оля. Назвала фильм и режиссера.
– Дерьмовый режиссер, – презрительно скривил толстые губы Беззубое. – И фильм дерьмовый… Ему у нас не доверяют снимать художественные картины, вот он и подхалтуривает на телефильме.
Фильм действительно получился серым, но услышать об этом от Беззубова было неприятно. Тем более так отозвался о своем коллеге – режиссере. Кстати, все отмечали, что Оле роль удалась, об этом даже в рецензии написали, хотя в общем фильм разругали.
– Ты в лесу совершенно одна, – вдруг понизив голос, вкрадчиво заговорил Александр Семенович. – Собираешь грибы, кругом высокие сосны, под ногами седой мох, в котором прячутся боровички… – Он развел руки, будто отстранил от себя ветви, и шагнул к Оле. – Неожиданно перед тобой появляется мужчина. Он явно под хмельком, в глазах у него похоть… Мужчина неумолимо приближается к тебе… Тебе страшно, никого рядом не видно, сердце стучит в груди, ноги слабеют… Что ты будешь делать? Только соображай быстрее – ну что ты чувствуешь? Какое твое первое движение? Убежать ты не можешь, кричать бесполезно… Ну, ну?!
Беззубое еще сделал два крупных шага к девушке, неожиданно облапил ее толстыми руками, прижал к себе – Оля почувствовала запах одеколона и пота – и впился в ее губы своими горячими мокрыми губами. В следующее мгновение Оля, сжав кулачки, больно толкнула его в жирную грудь, потом изо всей силы наотмашь ударила ладонью по лицу.
– Ублюдок! Негодяй! – выкрикнула она.
– Это ты мне? – опешил он.
Вытерев рукавом рубашки губы и глядя с отвращением на Беззубова, она сказала:
– Первая реакция… А если бы этот подонок продолжал и дальше, я ему оба глаза бы выцарапала…
– Это же игра… – озадаченно пробормотал режиссер, потирая покрасневшую щеку.
– Конечно, – улыбнулась Оля. – Иначе бы я закричала, и вся бы студия сюда сбежалась.
– Реакция у тебя, конечно, хорошая, а вот грудь, голубушка, маловата для героини моего фильма, – с мстительной ноткой в голосе произнес Беззубое.
– Надеюсь, Михаил Ильич подберет вам подходящую телку, – сказала Оля и, не попрощавшись, с горящим лицом и сверкающими от гнева глазами выскочила из павильона.
Минут десять она плутала в длинных коридорах студии, пока не добралась до гардероба. Сначала ей стало смешно, когда она вспомнила круглое, с багровой щекой лицо режиссера, потом еще больше разозлилась. И на себя, что пошла на студию, и на Бобрикова, пославшего ее туда, и на жирного Беззубова. Ее передернуло от отвращения, она достала из сумочки платок, побрызгала на него из флакона духами и тщательно вытерла лицо… Да, собственно, ничего особенного и не произошло: режиссер экспромтом провел с ней сцену встречи подонка с девушкой в лесу… Но она-то видела, какие у него при этом были глаза, как его толстые волосатые лапы ощупывали ее тело, а эти мокрые губы… Бр-р! Ася Цветкова рассказывала о своих любовных приключениях с юмором, как будто в этом ничего особенного нет. А приключений у нее хватало.
В институт Оля успела на последние две лекции. Староста выразительно посмотрел на нее, но ничего сказать не успел, так как зазвенел звонок. Делая вид, что внимательно слушает преподавателя, Оля машинально чертила в конспекте профили Немировича-Данченко, Станиславского и самого лектора в коричневых роговых очках. Сидящая рядом Ася Цветкова с любопытством поглядывала на подругу, у нее так и вертелся на языке вопрос: мол, как там, на студии? Оля упорно делала вид, что не замечает ее красноречивых взглядов. Ася выше Оли, у нее короткая прическа, широко поставленные, чуть раскосые глаза с накрашенными ресницами, большой чувственный рот, всегда ярко напомаженный. Она принадлежала как раз к тому типу современных девушек, который не нравился Бобрикову: плечи шире бедер, какая-то мальчишеская угловатость во всей фигуре. И вместе с тем Ася симпатичная, особенно обаятельная у нее улыбка. Киношники говорили, что у нее очень характерное, фотогеничное лицо. И давали ей маленькие эпизодические роли простушек.
После лекции они зашли на Литейном в маленькое кафе «Гном». Народу в это время здесь было мало.
– Не томи душу, Олька, рассказывай, – не выдержала Ася. – Дали тебе главную роль? Пригласили на пробы?
– Режиссер сказал, что у меня маленькая грудь, – улыбнулась Оля.
– Кретин! Где у него глаза? – рассердилась Ася. – У тебя классическая грудь… Я слышала, что этот боров обожает толстух.
– Пять минут поговорили, и он полез, толстогубый урод, целоваться, – продолжала Оля. – Как для дурочки разыграл какой-то детский эпизод: встреча в лесу с насильником…
– Это на него похоже!..
– Я залепила ему по толстой физиономии пощечину…
– Ну ты даешь, Олька!
– Но каков Бобриков-то? – думая о другом, сказала Оля. – Не знаю, что он наговорил про меня этому Беззубову… Кстати, что бросается в глаза в его лице, так это губы: красные, толстые, мокрые… Фу! Гадость!
– Оленька, с твоим характером не сниматься тебе в кино, – заметила Ася, отхлебывая из маленькой фарфоровой чашечки горячий кофе.
– По-твоему, я должна была изобразить покорную селянку? Опуститься на мох?.. Тьфу! На пол?..
– Кинорежиссера по физиономии… – покачала головой подруга. – Я такого еще не слышала!
– Реакцию мою он похвалил… – улыбнулась Оля.
– Беззубов – очень влиятельный человек на студии…
В окно ударил порыв ветра, задребезжало стекло. Буфетчица из стеклянной банки засыпала в кофейный агрегат зерна. Машина с чавканьем поглощала их, от нее поднимался к потолку легкий пар. Приятный запах молотого кофе вдруг напомнил Оле жаркое лето, колышущиеся и гудящие от пчелиного звона зеленые поля, над которыми медленно плыли белые облака… Из всех времен года она больше всего любила лето.
– Я стояла перед ним в павильоне, а он рассматривал меня… – стала рассказывать Оля. – И мне вдруг пришло на ум, что он хозяин, а я раба на невольничьем рынке, которую покупают… Очень, я тебе скажу, неприятное ощущение.
– Начинать, Олька, всегда трудно, об этом пишут в своих мемуарах все знаменитые артисты театра и кино. Зато потом, став популярной звездой, актриса диктует свои условия…
– Ты имеешь в виду на Западе?
– Не думаю, чтобы Беззубов, например, разговаривал с Гурченко или с Симоновой так же, как с тобой.
– Знаешь, я впервые пожалела, что выбрала эту профессию, – призналась Оля.
– Не принимай все так близко к сердцу, – сказала Ася. – Ты – актриса, и тебе всю жизнь придется играть…
– И в жизни, и на сцене? – улыбнулась Оля. – Я как-то над этим не задумывалась.
– А как твой роман с дядей Мишей Бобриковым? – припомнила подруга. – Разве это не игра? Не строила бы ему глазки, не поощряла его интерес к себе, он бы не решился приударить за тобой. Это была игра в жизни. Впрочем, все мы, девчонки, со школьной скамьи играем в придуманную нами любовь, о которой не имеем никакого представления… Сколько у меня было романов! Но по-настоящему я еще не любила никого. Понимаешь, Олька, нет у меня уважения к мужчинам. Они тоже артисты – играют с нами, чего-то придумывают, пудрят мозги, добиваются своего и скоро охладевают. Извечная игра мужчин и женщин. И я даже не знаю, кто выигрывает. По-моему, и мы и они в конечном счете остаемся в проигрыше.
– От твоей философии хочется волком выть, – вздохнула Оля.
Она вспомнила свои разговоры на эту тему с братом. Он тоже не очень-то верил в большую красивую любовь… до встречи со Знаменской. Что бы Ася ни толковала, а у Андрея и Марии – настоящая любовь. Стоит брату пальцем поманить – и Мария хоть на край света прибежит к нему. И он на все готов ради нее. Домой ни одного письма не прислал из Климова, а Марии – четыре! Вернувшись оттуда – он всего и побыл-то дома две недели, – снова подрядился в какое-то автомобильное агентство по дальним перевозкам грузов. Получил огромную машину с серебристым прицепом-холодильником. Туда грузят продукты, овощи, вешают пломбы, и кати по стране в другую республику. Он уже два рейса сделал. Говорил, что работа интересная, как журналист он тут много чего для себя почерпнет…
Мария Знаменская, пропустив неделю в университете, была с ним в одной поездке. Оказывается, в машине есть даже подвесная кровать для отдыха. После той поездки на грузовике в Андреевку Мария полюбила ездить на тяжелых машинах. А рефрижератор, который получил Андрей, по комфортабельности мало чем уступает «Жигулям». Там есть приемник, Андрей с собой взял портативный магнитофон. В общем, Мария вернулась из длительной поездки довольная, хотя ей здорово влетело от родителей…
За соседний стол уселись два парня в модных финских куртках. У одного на безымянном пальце посверкивает красивый золотой перстень, у второго на руке японские часы с зеленоватым циферблатом. Они заказали кофе, по бокалу шампанского. Пока буфетчица щелкала блестящими рукоятками, готовя напиток, парни осмотрелись и, не найдя более достойного объекта, принялись глазеть на девушек.
– Крутые мальчики, – улыбнулась Ася. – Сейчас предложат и нам шампанского…
И действительно, тот, что с перстнем, поднял согнутую в локте руку и сказал:
– Привет, девочки! На улице дождь, а здесь уют и праздник… У моего приятеля сегодня день рождения, не поднимете с нами по бокалу в честь столь радостного события?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88