– Пожалуйста, не мешайте Жермену рассказывать, – спокойно ответила Валентина.
– Некоторое время хозяин молчал: силы его были на исходе, – продолжал старик. – Затем господин Реми приказал мне вытащить правый ящик секретера. За ним был тайник, в котором лежал большой конверт. На нем было написано: «Марии-Амелии д'Аркс».
Вдова, которую снова охватило безудержное любопытство, пододвинула свое кресло поближе к рассказчику. Взволнованная Валентина прошептала:
– Так вот значит как меня зовут по-настоящему!
– Это имя вы получили при крещении в Тулузском соборе 30 октября 1819 года, – ответил Жермен. – Я был там. Моей покойной жене, вашей кормилице, вначале церемонии внезапно стало плохо, и я взял вас на руки.
Ах, мадемуазель д'Аркс! – воскликнул старик. – Когда я видел вас в последний раз, вы были совсем крошкой. Однако я узнал вас. Клянусь, я ни с кем не смог бы вас спутать! Вы – живой портрет вашей матери!
Итак, когда хозяин взял этот конверт, он поцеловал ваше имя и произнес:
– Она – последняя из нас. И останется совсем одна. Потом господин Реми посмотрел мне в глаза и промолвил:
– Жермен, это имя моей сестры. Ты будешь любить ее, служить ей и защищать ее.
Он вскрыл конверт.
– Здесь свидетельство о рождении мадемуазель д'Аркс. Ты, конечно же, не хуже меня помнишь ту катастрофу, которая разлучила нас с малышкой. Теперь мою сестру зовут мадемуазель де Вилланове.
– И только тогда я понял все, – добавил старик. Его голос дрогнул. Но верный слуга продолжил свой рассказ.
Я встал перед хозяином на колени и вскричал:
– Реми, мое дорогое дитя, не умирайте. Господь исцелит ваши душевные раны.
Он медленно покачал головой.
– Господь милосерден, – ответил хозяин. – Он взирает на меня с доброй улыбкой. Умирая, я без страха могу заглянуть в свое сердце.
Взор хозяина был кроток и светел. Рука господина Реми покоилась в моей. На его бледных губах появилась улыбка. Это была улыбка отречения от всего земного. Хозяин выглядел совершенно измученным. Его глаза уже начинали закрываться.
Но он снова велел мне подойти к секретеру. Следуя указаниям месье Реми, я нашел свидетельства о смерти господина Матье д'Аркса и его супруги, ваших отца и матери.
За несколько месяцев до этого господин Реми распродал всю недвижимость, принадлежавшую его семье. Это очень удивило и даже встревожило меня: видимо, уже тогда он думал, что с ним может случиться несчастье. На вырученные деньги хозяин приобрел австрийские боны Боны – краткосрочные долговые обязательства, выпускаемые казначейством и частными фирмами и используемые их держателями в качестве покупательного и платежного средства.

и английские ценные бумаги, что тоже меня весьма насторожило. Все это лежало в секретере. Господин Реми сказал мне:
«Жермен, я продал имущество моего отца дешевле, чем оно стоит на самом деле: но я очень торопился. Недавно произошло событие, которое убедило меня, что нельзя терять ни минуты. Слева от секретера находится касса. Вот, возьми ключ от нее. Там лежат ценные бумаги на предъявителя. Они приносят восемьдесят тысяч франков ренты. Весь капитал равен примерно полутора миллионам франков. Это богатство ни в коем случае не должно оставаться здесь. Как только я умру, ты спрячешь все в каком-нибудь надежном месте. Эти полтора миллиона принадлежат моей сестре, Марии-Амелии д'Аркс. Доверяю тебе сохранить их».
Голос хозяина звучал все тише и тише, однако месье Реми захотел сесть. Я помог ему. Теперь я уже ни на что не надеялся: достаточно было бросить лишь один взгляд на господина Реми, чтобы понять, что он скоро умрет.
Он попросил у меня перо, чернила и бумагу.
Я заколебался. Хозяин выглядел таким слабым! Но он так умоляюще посмотрел на меня, что я не осмелился ему возразить. Казалось, его взгляд говорил: «Поторопись, Жермен, а то я ничего не успею!»
Я принес господину Реми все, что нужно для письма. В одной руке я держал канделябр с горящими свечами, в другой – чернильницу, в которую хозяин с большим трудом обмакнул перо: пальцы господина Реми дрожали.
Он начал писать, но рука почти не слушалась его. Я подумал, что у господина Реми ничего не выйдет, но в этот момент услышал его шепот:
«Я должен сделать это, несмотря ни на что. Это мои последние мысли. Мне нужно поговорить с ней, как беседует брат с сестрой... И как отец – с дочерью: ведь я старший в семье».
И его пальцы сжали перо.
Тем временем уже рассвело.
Хозяин еще не закончил, как вдруг в дверь позвонили.
– Это они, – произнес господин Реми. – Я не хочу их видеть.
В самом деле, пришла та же троица, что и накануне: полковник Боццо, господин де Сен-Луи и доктор Самюэль. Однако с ними был еще и четвертый, которого звали барон де ля Перьер.
Я не пригласил их войти. Сами они тоже не настаивали на этом. Доктор спросил у меня, как подействовала его микстура.
– Все в порядке? – мне показалось, что он удивился. – Тогда у нас есть надежда. То, что от белладонны ему в первый момент не стало хуже, – хороший симптом.
Барон де ля Перьер заявил, что его направила к нам мадам маркиза д'Орнан, которую очень беспокоит состояние здоровья господина д'Аркса.
Вернувшись к хозяину, я обнаружил, что он очень взволнован. Господин Реми спросил меня, говорилось ли что-нибудь о мадемуазель де Вилланове. Когда я ответил, что нет, он велел мне немедленно отправляться к аптекарю и потребовать, чтобы тот определил состав микстуры доктора Самюэля.
Однако у двери хозяин остановил меня.
– Это безумие, – простонал он. – Я просто рехнулся. Если во флаконе найдут то, что я предполагаю, значит, это оружие. А там, где есть оружие, часто возникает желание применить его. Следовательно, это может быть опасным для нее. Вылей микстуру и разбей флакон. Я не хочу искушать свою сестру.
Его голос был таким властным, что я не посмел ослушаться.
Господин Реми снова взялся за перо, но тут опять позвонили в дверь.
На этот раз явился некий господин Перрен-Шампен. Кстати, сейчас он занимает место моего хозяина. Этого человека сопровождал секретарь. Господин Реми велел провести их в спальню, но сам опустил голову на подушки и отвернулся к стене.
Этот Перрен-Шампен устроил форменное дознание. Он задал больному кучу вопросов, но ни на один из них не получил ответа. Больше всего посетителя интересовала, как я понял, связь между происшествиями на улицах Анжу и Оратуар; занимали его и поступки господина д'Аркса.
Секретарь хихикал себе в галстук. Действительно, судья, задававший вопросы в пустоту, выглядел довольно нелепо.
– Дорогой коллега, – наконец произнес Перрен-Шампен, поднимаясь на ноги, – я весьма обеспокоен состоянием вашего здоровья. Хотя я сомневаюсь, что вы совсем не можете говорить. Очевидно, вам не слишком этого хочется. Тем не менее я надеюсь, что ваше молчание, каким бы странным оно ни казалось, не свидетельствует о том, что вы совершили поступок, недостойный следователя.
На лестнице он обратился ко мне:
– Что, ваш хозяин за всю ночь не проронил ни слова? Хотя зачем я спрашиваю? Вы ведь тоже ничего мне не скажете. Хорошо, сударь, до свидания! Все это чрезвычайно странно, однако мне доводилось разгадывать и не такие шарады. К тому же я знаю, что вопросы, как правило, не приносят никаких результатов. Этот молодой человек очень образован, имеет неплохие способности, но, самое главное, у него отличные покровители! Теперь ваш господин вынужден уступить свое место другим... Жаль, эта должность была ему по плечу!
Только я закрыл дверь, как услышал, что меня зовет господин Реми.
– Жермен, нам надо торопиться, – произнес он, с трудом приподнимаясь. – Я еще не закончил и молю Бога лишь об одном: только бы мне хватило времени.
Я снова помог хозяину сесть, и он продолжил свою работу; теперь он писал с еще большим трудом, чем раньше.
Лицо господина Реми менялось прямо на глазах. Он был весь в поту.
В тот момент, когда хозяин уже заканчивал, позвонили в третий раз. Тогда он сложил лист бумаги пополам и проговорил:
– Ты передашь это ей – из рук в руки. Понимаешь? Расскажи ей, чего мне стоило написать это письмо. А сейчас открой. Это пришел священник.
Господин Реми не ошибся. Это действительно был аббат Дежене. Он соборовал умирающего. Священник что-то говорил по-латыни, и хозяин отвечал ему. Потом несчастный в изнеможении упал на кровать. Священник поцеловал его и произнес: «Готовься, христианская душа!» Господин Реми прошептал ваше имя...
Я кинулся к нему. Он был мертв. Я закрыл ему глаза...
По щекам старика скатились две крупные слезы.
Он вынул из кармана конверт и вручил его Валентине.
– Я выполняю приказ моего господина, – произнес Жермен. – Вот его завещание.

XXIX
ЗАВЕЩАНИЕ

Глаза мамаши Лео опухли от слез. Лишь одна Валентина не плакала, хотя это стоило ей невероятных усилий. Ее прекрасное лицо выражало безмерное горе, но скорбь Валентины смешивалась с еще одним чувством – жаждой отмщения.
Взяв из рук Жермена конверт, молодая женщина сказала:
– Друзья, прошу вас, оставьте меня, мне нужно побыть одной, чтобы узнать последнюю волю моего брата.
Жермен и вдова тут же вскочили на ноги. Когда слуга и Леокадия были уже у двери, Валентина добавила:
– Когда тот человек вернется, проводите его ко мне.
– Нам войти вместе с ним? – спросила укротительница.
– Нет, – покачала головой Валентина. – Вы появитесь тут только тогда, когда я вас позову. Ступайте.
Мамаша Лео и слуга удалились.
Жермен отвел свою спутницу в столовую. Там она рухнула на стул и прошептала:
– Черт возьми! Я чувствую себя совершенно разбитой. Мне кажется, девочка собирается что-то натворить! Разумеется, покойный следователь был изумительным человеком, но ведь он уже мертв! Может быть, малышке стоило бы лучше заняться Морисом, который так нуждается в помощи?
Заложив руки за спину, слуга медленно прогуливался по комнате. Вдруг он остановился напротив мамаши Лео.
– Вы знаете ее, – проговорил Жермен. – Как вы думаете, послушается она своего брата?
– Не надо забывать, что в их жилах течет одна кровь,– ответила вдова. – Насколько я поняла, люди из их семьи отличаются непредсказуемостью.
Старик выпрямился. Глаза его сверкали.
– Как она прекрасна! – с чувством произнес он. – А каков взгляд! Это взгляд принцессы! О, да! Это дочь Матье д'Аркса, который никого и ничего не боялся! Это сестра Реми д'Аркса, который был кротким, как ягненок, и отважным, как лев!
Жермен сел и обхватил голову руками.
Через несколько минут укротительница снова заговорила. Казалось, она пребывала в некотором замешательстве. Леокадия даже слегка изменилась в лице.
– Извините меня, мне стыдно говорить об этом, – начала она, – я понимаю, в такой момент... Но видите ли, сегодняшние волнения отняли у меня столько сил... Одним словом, не могли бы вы дать мне что-нибудь поесть?
Старик удивленно взглянул на укротительницу. Заметив, что та покраснела как рак, Жермен не смог сдержать улыбки.
– Охотно, мадам! – произнес он. – Я прошу прощения за то, что забыл предложить вам завтрак. Идемте, сейчас я накрою на стол. Вам обязательно нужно подкрепиться, чтобы набраться сил для борьбы с этими негодяями.
А в это время Валентина (по-прежнему будем называть нашу героиню Валентиной: ведь мы узнали и полюбили ее, когда она носила это имя) смотрела на картину.
Молодая женщина пододвинула свое кресло к мольберту, чтобы быть поближе к портрету своего горячо любимого брата. Теперь, когда Валентина осталась одна, она почувствовала, что обруч, сдавивший ей сердце, начинает ослабевать.
Перед ней был всего лишь портрет – недвижимый и немой, однако его написал художник, обладающий даром воскрешать мертвых.
Своей картиной Зевксид Зевксид – греческий живописец 5–4 вв. до н.э. из Гераклеи (Южная Италия).

сумел обмануть птиц. Апеллес Апеллес – выдающийся мастер греческой монументальной живописи второй половины 4 в. до н.э., знаменитый художник античности; придворный живописец Александра Македонского.

, более искусный художник, смог обмануть самого Зевксида. Энгру Энгр, Жан Огюст Доминик (1780–1867) – французский художник, один из ведущих представителей классицизма, блистательный портретист.

удалось добиться большего: однажды он обманул материнское горе.
Сам я при этом не присутствовал; однако на одной выставке я видел нечто подобное. На этой выставке в числе прочих картин экспонировался портрет Бертена Имеется в виду портрет работы Энгра (1832), находящийся сейчас в Лувре; Л. Ф. Берте н (1766–1841) – французский публицист, с 1799 года – издатель газеты «Журналь де Деба».

. И вдруг один из друзей Бертена, расталкивая посетителей, бросился к этому портрету. Тот человек принял изображение на холсте за живого человека! Вот что может сделать талант художника.
Год назад Энгр написал портрет Реми д'Аркса. Сходство с оригиналом было настолько поразительным, что Валентине чудилось, будто перед ней находится не полотно, а призрак ее брата.
Молодой человек, изображенный на холсте, был добр, умен, скромен, но в то же время отважен. В его глазах застыла печаль. Любому, кто смотрел на портрет, казалось, что этот человек вот-вот заговорит. Его лицо было строгим, но в изгибе губ угадывалась улыбка.
Эта улыбка поразила Валентину. Общаясь с сестрой, Реми д'Аркс всегда был серьезен. К тому же он инстинктивно старался избегать встреч с нею, как пытаются уйти от несчастья или от собственной судьбы.
Впрочем, Валентине несколько раз удалось увидеть и радостного; оживленного Реми. Но в эти минуты он беседовал не с ней, а, например, с графиней Корона.
– Я думаю, что он меня ненавидел, – прошептала Валентина. Это были ее первые слова, произнесенные в пустой комнате. – Он боялся меня. Он сам мне это говорил. Он предчувствовал, что именно я стану причиной его гибели.
Она опустила глаза, не выдержав спокойного ясного взгляда Реми.
– Он был молод, – пробормотала Валентина, – его считали счастливым. Его соперники смотрели на него снизу вверх. Их зависть доходила до ненависти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63