Мэру столицы кантона вменялось в вину соучастие в убийстве, совершенном братьями Кватрополли, состоявшими в банде Veste Nere , что было фактом общеизвестным...»
Прервав чтение Лекок спросил:
– Что означают пометки, сделанные красным карандашом?
– Они означают «пропустить» и касаются исторической части доклада. Нашу собственную историю мы знаем достаточно хорошо, потому я пометил параграфы, которые можно перескочить, иначе наш совет не кончится до завтрашнего дня.
Доклад Реми д'Аркса и вправду обстоятельно рассказывал о Каморре итальянского юга и о происхождении первых Черных Мантий.
Лекок, пролистав две-три страницы, продолжил:
«...Им был вынесен оправдательный приговор. После обжалования прокуратуры дело было передано суду присяжных в Аяччо, где братья Кватрополли были оправданы во второй раз, несмотря на мн ожество отягчающих обстоятельств. Соответствующие документы я могу предоставить в распоряжение Вашего Превосходительства.
При ведении этого дела Матье д'Аркс постоянно наталкивался на неожиданные и трудно преодолимые препятствия.
Двое молодых людей из города Сартена, невиновность которых была для него совершенно очевидна, оказались втянутыми в это дело: улики, доказывающие их вину, были сфабрикованы чрезвычайно ловко и уводили следствие на ложный путь.
Суд присяжных охотно свернул на этот путь; туда же исподтишка направлялось и общественное мнение. Явственно ощущалось влияние какой-то могучей и загадочной силы, действующей наперекор правосудию.
Разумеется, Матье д'Аркс не сразу разгадал истину во всей ее странности и неправдоподобии, но он чувствовал действие враждебной силы и искал истоки – в его бумагах я обнаружил разрозненные заметки, видимо, составлявшие часть такого же доклада, какой я имею честь предложить Вашему Превосходительству.
Заметок этих немного, и они отрывочны: я сумел собрать только то, что осталось от злодейской жатвы – после гибели отца его секретарь подвергся нападению, и большая часть бумаг пропала. Что касается самого доклада, то он навряд ли попал в руки тогдашнего министра юстиции, во всяком случае в архивах я не обнаружил никаких следов.
С декабря месяца 1816 года по апрель 1820 на моего отца было совершено три покушения, а 22 июня того ж е года пол в его кабинете обрушился в то самое время, как он сидел за своим письменным столом.
Он добился перевода в другое место, но не для того, чтобы избежать своей судьбы – в моей семье всем хорошо известно, что отец был готов к насильственной смерти, вскоре последовавшей, – наоборот, он уехал с Корсики, чтобы продолжить борьбу более энергично, надеясь избавиться от помех, чинимых местными властями и обеспечить себе свободу действий.
По дороге из Марселя в Тулузу, где он должен был возглавить прокуратуру, на него было совершено еще одно покушение: стреляли средь бела дня, из-за ограды, пуля пробила окно почтовой кареты, где, кроме него, находилась моя мать с сестренкой грудного возраста и я, тогда еще совсем ребенок.
Меня отдали в королевский коллеж Тулузы. Прибыв в 1822 году на каникулы, я. нашел отца постаревшим лет на двадцать. Моя мать со слезами на глазах рассказала, что после официального обеда в префектуре, на котором отец внезапно чуть не умер, здоровье его сильно пошатнулось...»
Чтение доклада было прервано суховатым смешком, долетевшим из председательского кресла. Полковник, покручивая пальцами, самодовольно заметил:
– Мне тот обед хорошо запомнился. Старина Матье д'Аркс оказался слишком живучим. Лекок продолжал читать:
«...14 июля 1823 года меня взя л и из коллежа. Приехавший за мной слуга не решился рассказать о катастрофе, разразившейся в нашем доме. Я застал мать сидящей в столовой; она меня не узнала – бедная женщина обезумела. Отец был задушен в своей кровати, возле которой стояла колыбель с маленькой сестрой – ей было тогда три с половиной года. Видимо, убийцы сперва не заметили ребенка, но девочка проснулась и закричала. Ее тоже убили – или похитили.
Я вошел в комнату отца первым. Письменный стол, секретер, шкафы – все было опустошено и разграблено. Забрали и деньги, хотя скромные сбережения известного своей строгостью судьи навряд ли могли быть целью подобного преступления. Нынешнее свое состояние я получил гораздо позднее, унаследовав его по материнской линии.
Последний эпизод этой мрачной истории, господин министр, изложен мною весьма кратко, поскольку он широко известен. Эта трагедия потрясла всю магистратуру, многие полагают даже, что она весьма способствовала моему продвижению по службе.
В совершении преступления заподозрили старого слугу нашей семьи. Он был обвинен, осужден и кончил жизнь на эшафоте. Однако я могу поклясться своей честью, что этот бедняга ни в чем не виноват...»
– Ну и ну! – раздраженно выкрикнул Корона. – Собрать нас для того, чтобы поведать эту допотопную историю!
– И правда, – поддержала его графиня де Клар, – все это нас нисколечко не касается.
По всей видимости, и остальные члены совета разделяли это мнение. Полковник обвел всех цепким взглядом, усмехнулся и саркастически промолвил:
– Терпение, дорогие детки. Эта история не так уж вам и знакома, никто из вас в ней не участвовал, кроме, пожалуй, Приятеля-Тулонца, который сильно подрос с той поры – тогда он был моим маленьким грумом. Все помню один только я – и до чего же ловко обвел я тогда публику вокруг пальца. Терпение! В жилах автора сего доклада течет корсиканская кровь, унаследованная от матери, – она была Адриани. Это просто-напросто маленькая вендетта. Я нахожу, что доклад вовсе недурен, история отца изложена суховато, зато оставлено место для вещей куда более актуальных. Еще немного, и вы почувствуете к докладу захватывающий интерес. Читай, Приятель, тобой я очень доволен.
Лекок послушно открыл было рот, но полковник заговорил снова.
– Позвольте вставить еще словечко, дорогие слушатели. Вы должны как следует осознать, кто такой Реми д'Аркс и в каком положении он находится. Человек молодой, горячий, талантливый, законом владеет лучше, чем воин шпагой, к тому же любимец верхов и богач. Он знает, что мы убили его отца, его мать умерла сумасшедшей, его сестра... черт возьми! Что же сталось с его сестрой? Если она жива, то обретается где-то очень далеко. Перед вами человек, у которого мы отняли всех, кого он любил, – мы уничтожили его семью; разумеется, он пойдет на все, чтобы добраться до нас. Учтите это.
Он сделал Лекоку знак, и тот возобновил чтение:
«...Господин министр, мне больше нечего добавить к рассказу об этой катастрофе. Юность моя прошла печально, единственное утешение виделось мне в работе: закончив в 1828 году юридический факультет, я решил заняться адвокатурой.
В тот год я проводил каникулы в нашем поместье, расположенном в окрестностях Аркашона. Там я в последний раз видел мою бедную матушку: разум к ней не вернулся, но в своем безумии, протекавшем довольно спокойно, она обрела одну весьма осмысленную привычку – тщательно собирать и хранить все, что осталось от бумаг и книг моего отца.
Как раз в ту пору доктора нашли у меня чахотку и пророчили близкую смерть – я ждал ее с тайной радостью. Часы одиночества я посвящал библиотеке, где моя мать хранила собранные ею сокровища. Помню, что из окон библиотеки виднелось море – за молодым ельником, посаженным для оздоровления лагуны.
Будущее было мне безразлично, ни к какой карьере душа не лежала. Я почитывал кое-какие труды по праву, в основном уголовному, причем особенно охотно те пассажи, где разбирались юридические ошибки. Именно этим вопросом по вполне понятным причинам усиленно интересовался Матье д'Арк с , и с этой точки зрения коллекция матери была весьма богатой.
Как-то вечером, проглядывая материалы, касающиеся пересмотра дела Лезюрка, я наткнулся на пресловутое заключение, подписанное Беррье, Пардесю, Дюпеном и профессором Тулье. На странице, содержавшей перечень странного нагромождения улик, собранных против мнимого убийцы лионского курьера, я увидел на полях запись, сделанную рукой отца: «Если оставить в стороне факт случайного сходства между преступником и невинно осужденным, в этом деле обращает на себя внимание удивительное стечение обстоятельств, сбивших следствие с прямого пути. Я усматриваю здесь ключ к разгадке системы, изобретенной Veste Nere : то, что было случайностью в деле Лезюрка, возведено в принцип и умело использовано в деле братьев Кватрополли. Судя по всему, Черные Мантии нашли способ СОЗДАВАТЬ судебные ошибки, кому-то уже вверена эта тайна и упаси Бог...»
На этом абзаце голос Лекока потерял скорость и пресекся.
– Ну как, становится потеплее, а? – ехидно поинтересовался полковник. – Даже наша душечка Маргарита распахнула свои прекрасные глазки.
– Однако Бог этого человека не спас, – парировала графиня де Клар. – Он мертв.
– Но он оставил наследника. Читай, Тулонец, пошли дальше, сынок.
«...Медики, приговорившие меня к смерти, явно не предвидели той чрезвычайной реакции, которую вызовут в моем организме эти строки. Туман, застилавший прошлое, рассеялся, по жилам заструилась новая кровь: в моей жизни появилась цель, я хотел жить, я жил !
На следующее утро взошедшее солнце застало меня в библиотеке – лихорадочно перелистывающим любимые книги отца. Преступники уничтожили его корреспонденцию, его рукописи и заметки, но библиотеку не тронули, полагая, что она не представляет для них никакой опасности.
Три дня и три ночи я провел в усердных поисках, результатом которых было всего две странички печатного текста, которых, впрочем, оказалось достаточно: в моих руках было наследство Матье д'Аркса, и мысль, скрыто пребывавшая во мне все время, оформилась в четкое намерение. Я хотел не просто отомстить за отца, но еще и выследить и уничтожить чудовищную ассоциацию, сделавшую преступление точной наукой, придумавшую механизм для производства судебных ошибок, автоматически умножающих зло; я хотел остановить поток крови невинных жертв, бесстыдно поставляемых закону в уплату за совершенное преступление».
Полковник покачал головой и, постукивая по портрету русского императора на крышке золотой табакерки, пробурчал:
– Отменная фраза! У этого парня есть не только нюх, но и талант. Впрочем, я немного сотрудничал с ним, разумеется, так, чтобы он не заметил. Продолжай, Приятель.
«...После десяти лет непрерывной работы я все еще не могу утверждать, что знаю подлинные имена всех заправил этого сообщества, зато я со всей ответственностью заявляю, что пресловутая тайна Черных Мантий известна мне так же хорошо, как им самим.
Начав свой розыск с Корсики, я изучил следы, оставленные ими в разных странах Европы, и пришел к выводу, что лучшей защитой им служит сама невообразимость существования такой маккиавелистической системы. Люди, в, том числе разумные и облеченные властью, не способны поверить в столь чудовищную изощренность зла, и под крылом этого неверия бандиты все шире раскидывают свои искусно сплетенные сети...
...Каждое преступление у них двойное: кроме лионского курьера, ограбленного и убитого, непременно требуется Лезюрк, чтобы расплатиться с законом на эшафоте. В то время как Дюбоз наслаждается своей полной безнаказанностью, ибо его спасение обеспечено, на арене преступления фатальным образом появляется Лезюрк. Он должен явиться именно сюда и именно в это время, тайная нить направляет его движения в нужную сторону, и десять свидетелей (я имею в виду свидетелей честных) при необходимости подтвердят, что он оторвался от какого-либо дела или развлечения, дабы в роковую минуту точно прибыть в избранное для преступления место.
Ибо своей силой Черные Мантии обязаны не только себе: следуя их дьявольским планам, другие усердно ткут для них защитный покров – лучшими соучастниками злодеев становятся люди, даже не подозревающие об их существовании, те самые люди, которые с ужасом содрогнулись бы от их кровавых злодеяний.
Это соучастники временные – на день, на час, на минуту; таким соучастником может стать мой сосед, мой лучший друг, я сам и, прошу меня извинить, даже Вы, господин министр, ибо Черные Мантии орудуют всюду – и наверху, и внизу, – и никто из нас не может поручиться, что он только что не пожал руку злодею...»
На полковника накатил приступ смеха.
– Простите за неуместную веселость, – промолвил он, – но этот пассаж был прочитан мною впервые, когда я как раз вернулся со званого обеда у господина министра.
«...Итак, Лезюрк является на место преступления (Лезюрка, уже сыгравшего роль козла отпущения, я привожу в пример для большей наглядности); несчастный не знает, на какую опасную стезю он вступил, и понятия не имеет о расставленной ловушке, он просто явился в определенное место, и этого достаточно для его гибели. Его хватают, обыскивают, находят неведомо как оказавшиеся у него компрометирующие бумаги, или дымящийся пистолет, или окровавленный нож:, валяющийся у его ног. Накануне он вел себя весьма заурядно, как все обычные люди: в сердцах обругал кого-то или пригрозил кому-то, пожаловался на безденежье, выразил беспокойство по поводу приближающегося срока платежа – теперь все это оборачивается против него.
Улики множатся, выстраиваются в ряд, окружают его и душат; рождается подобие правды, крепнет и уверенно играет роль правды; он погиб, он сам это понимает, он так плотно загнан в образ преступника, что в ужасе повторяет сам себе: если бы я был судьей и если бы мне пришлось судить человека, попавшего в мое положение, я бы наверняка осудил его!
Это и есть то, что на злодейском жаргоне страшной ассоциации называется невидимое оружие. Оно бьет методично, его удар следует точно за ударом убийцы, оно никогда не дает промашки, и самое страшное, самое кощунственное состоит в том, что само правосудие добивает невинно пострадавших от него людей.
Но невидимое оружие может действовать и самостоятельно в том случае, когда обычное притупилось или не достигает цели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63