https://wodolei.ru/catalog/vanni/
И она оказывается в церкви, живой и невредимой. Она оборачивается, в полуоткрытую дверь видит Камила, которого двое полицейских препровождают к тюремной машине. Она хочет бежать к нему, но все, кто в церкви, удерживают её, оттаскивают прочь от двери и берут у неё из рук своего покровителя. Плача, Аналия прячет лицо на груди Терезы Батисты.
– Не плачь, всё хорошо. – Тереза утешает её. – Его не будут долго держать в тюрьме. Дона Паулина, как и многие другие, тоже арестована. Но никто корзины не открыл.
57
На площади Кастро Алвеса, сидя в машине, Эдгард, старый шофер такси, дремлет. В этот час движения почти нет: многие уже дома, едят, беседуют, слушают радио, готовятся ко сну. С переселением женщин из Баррокиньи, закрытием пансионов в знак забастовки клиентов поубавилось, почти не стало. До открытия кабаре «Табарис» ещё есть время.
Эдгард один на стоянке, все шоферы ужинают и ещё не вернулись. Задремывая, он нет-нет да открывает глаза, чтобы, не дай Бог, не упустить клиента, но убеждается, что никого нет. Однако, прежде чем снова задремать, он объезжает площадь. На остановке автобуса Жасира Фрута Пан продает мингау, кукурузу и тапиоку. Кругом никого, час мёртвый.
Он смежает глаза, и голова его склоняется на грудь. Вроде бы это статуя поэта Кастро Алвеса? Почему он не на пьедестале и не декламирует свои стихи в защиту народа, протянув руку в сторону моря? Да, должно быть, сняли, чтобы почистить, хотя обычно чистили на месте. Что-то произошло, что? Завтра, конечно же, газеты обо всём расскажут.
Эдгард дремлет и думает, что без статуи поэта площадь совсем другая – маленькая, совсем маленькая.
58
Губернатор штата, уже информированный о серьёзности положения, вынужден покинуть банкетный зал, где уже подавали виски перед предстоящим ужином в честь американского адмирала и старших офицеров, чтобы переговорить с муниципальным советником Режиналдо Паваном. Советник – активный единомышленник, это несомненно, но политикан, каких мало, и не всегда управляемый, к тому же охотник за голосами избирателей и борец за свой престиж. Такого славящийся умом и проницательностью губернатор, хоть и родившийся в бедной семье на берегах Сан-Франсиско и сделавший карьеру благодаря смелым и мудрым ходам и маневрам, держит на определенном расстоянии. При известных обстоятельствах его использовать можно, но с осторожностью. Ведь Паван мало того, что неграмотен, он ещё и нахал. И всё-таки переговорить с ним нужно – чиновник его канцелярии рассказывал о безобразных событиях в зоне. Его превосходительство, попросив извинения у гостей на своём прекрасном английском, встаёт. В соседней зале он выслушивает патетическую речь советника.
Чуть не плачущим голосом Режиналдо Паван повествует о греческой трагедии. Почему греческой? Советник прочёл Аристофана? – так и хочет спросить его превосходительство, однако сейчас нет времени для шуток. Губернатор довольствуется тем, что предлагает советнику успокоиться: необходимые меры будут приняты, и вы, дорогой Паван, очень скоро сможете сообщить нашим…
– Как это вы выразились? Так красиво… Ах, да! Нашим сестрам – проституткам…
Из служебного кабинета он связывается с начальником полиции.
– Что это за история с принудительным переселением? Забастовали проститутки? Да где это видано?! И это в Баии, где я – губернатор! А что моряки, мой дорогой?
Он слушал путаные, сбивчивые пространные объяснения начальника полиции. Но обмануть опытного политического деятеля и изворотливого губернатора не так-то просто. Обычное дело? Тогда почему полиция столь непреклонна и ведет себя грубо, что даёт повод для всяких слухов? Обдумывая положение дела по ходу разговора, он резко прерывает начальника полиции и приказывает положить конец беспорядкам в зоне, не допустив (как это остроумно выразился одержимый деятельностью Паван?) «разочарований моряков». Распорядитесь приостановить переселение.
Завтра, когда порядок будет восстановлен и у него будет свободное время, он выяснит причину столь поспешного и жестко сработанного переселения. Тут не всё просто, надо бы вывести всё и всех на чистую воду. Кто знает, может, это как раз тот случай, которого он ждал, чтобы заставить начальника полиции подать в отставку? Его превосходительство любит вникать в махинации мелких людишек, распознавать их сложные ходы и замыслы, кто запускает руку в чужой карман.
Губернатор возвращается в комнату, где муниципальный советник прикидывает, что же он с этого будет иметь. Хозяин штата усмехается: Режиналдо – всего лишь крыса из канализационной трубы, и все его тайные мыслишки всегда написаны на его глупой физиономии. Но в данном случае он – идеальный эмиссар для передачи женщинам приятного им решения.
– Дорогой Паван, я велел освободить всех женщин, вчера арестованных, и приостановить переселение. Отправляйтесь и сообщите им добрую весть. А если хотите, зайдите в инспекцию нравов и передайте мои распоряжения лично инспектору (этот маневр унизит начальника полиции). Проводите бедняжек до их домов в Баррокинье и положите себе в карман их голоса для предстоящих выборов. Это вам мой подарок.
– Мой избиратель – это безусловный избиратель вашего превосходительства!
59
Всё ещё размышляя о данной губернатором нахлобучке и не видя хороших перспектив – если не маневрировать, то окажешься ненужным при первом удобном случае, – начальник полиции звонит инспектору по делам Игр и Нравов и передает распоряжение губернатора освободить хозяек пансионов Баррокиньи, разрешив им вернуться в свои дома, и приостановить переселение.
На другом конце провода подчиненный приводит какие-то доводы, начальник почёсывает подбородок, выражая сожаление.
– Не всегда можно пойти друзьям навстречу, как это хочется. Дело не пошло, вернее, пошло, но очень плохо, к несчастью. Освободите женщин, дайте гарантии, велите нашим людям покинуть зону, оставьте только полицейский надзор.
В нетерпении он прерывает жалобы инспектора:
– Это распоряжение губернатора, я ничего не могу поделать. Что же касается старика, то я возьму его на себя. Переговорю с ним сам. Вы же не забывайте меня информировать о положении в зоне, мне нужно держать губернатора в курсе дела.
Бакалавр Элио Котиас положил трубку, «…старика… я возьму на себя», а как быть с Кармен? Кто возьмёт её на себя? Да, с женой и дядей ему еще предстоят сложности, они ещё ему попортят кровь. И вдруг захотелось все бросить, послать к дьяволу, подать в отставку, уйти домой, запереться и заснуть – он так устал!
И всё-таки есть Бада. Она считает его первым любовником в городе, жеребцом-производителем для замужних и трудных женщин. Замужняя – да, но трудная? У неё бешенство матки, так что победа его дешевая, да и сколько у неё было любовников? Должно быть, полк! Должность, семья, любовница, внешний успех и зависть, а на поверку – скука и неудача. Женщины тяжело и жестоко избиты, негритянка вся в синяках, с кровоподтёками на теле и лице, с разбитой губой. Перед ним маячат глаза комиссара – это глаза убийцы. Зачем всё это было нужно? Для того чтобы теперь освободить хозяек и прекратить переселение.
Стоящий на столе радиоприемник кончает передачу известий о развернувшихся в зоне событиях, чтобы сообщить о большом пожаре в Нижнем городе, охватившем здания на Ладейре-до-Бакальяу. Инспектор хватается за рот, выбегает из кабинета, проносится мимо перепуганного полицейского и едва успевает добежать до уборной, как его начинает рвать желчью.
Торжественный, любезный, но с явным видом превосходства, как и подобает эмиссару его превосходительства губернатора, муниципальный советник Режиналдо Паван входит в пустой кабинет инспектора по делам Игр и Нравов.
60
«Пожар пожирает здания на Ладейре-до-Бакальяу», – сообщает «Радио Абаэтэ». Эта новость подливает масла в огонь бушующих страстей. Ветхие дома, предназначенные полицией для нового местожительства проституток, вчера выселенных из Баррокиньи, уничтожает пожар. К месту бедствия мчатся пожарные машины, на них установлены микрофоны. Причины пожара ещё неясны, но, как стало известно, вчера вечером сюда, на Ладейру-до-Бакальяу, перевезено с Баррокиньи много мебели и вещей и брошено в дома. Есть ли какая-то связь между страшным пожарищем, полыхающим против порта, и создавшимся положением в зоне, где силы инспекции нравов оказались бессильны? И всё это в сентябрьский день, когда должно праздновать объявленную весну! Город находится в тревоге и волнениях! А между тем шлюпки с американскими моряками вот-вот будут спущены на воду и направятся к нашей гавани. Соблюдайте спокойствие, мы рекомендуем семьям оставаться дома, запереть двери и окна при малейшем признаке беспорядка. Храните свои сбережения в Межштатном банке Баии и Сержипе и спите спокойно. Продолжайте слушать «Радио Абаэтэ» в ожидании новых известий.
Дамы падают в обморок, одну старуху увезла «скорая помощь» – разрыв сердца. Закрывая с сожалением двери и окна, вздыхает старая дева Вералисе: «Да пусть бы они ворвались ко мне в квартиру! Пусть, я к вашим услугам, – сказала бы я молодому янки, белокурому и сильному, – устройте мне праздник, терзайте, рвите на части!»
61
Пока выворачивает в уборной Элио Котиаса, еще не успевшего отдать приказ об освобождении Акасии, Ассунты и других хозяек Баррокиньи, в Пелоуриньо раскрываются двери церкви Розарио-дас-Неграс, и из них выходят женщины, которые укрывались внутри храма, их много.
Со всех сторон спешат журналисты, дикторы радио, они информируют город, пользуясь современными передатчиками, то там, то здесь вспыхивает магний. Площадь перед церковью заполняется женщинами, несущими своего покровителя – Святого Онофре.
«Проститутки начинают митинг! Митинг закрытой корзины!» – возвещает диктор «Радио Абаэтэ». Не желая отставать от конкурента, Пинто Скотт, Золотое Горло радио Баиянской общины, передает сенсационную новость: «Проститутки направляются к правительственному дворцу!»
На плечах четырех женщин, среди которых изуродованная негритянка Домингас и Мария Петиско, движется статуя Святого Онофре, поставленная на носилки, найденные в ризнице. К ним со всех сторон спешат с кастетами, дубинками, револьверами и злобой агенты полиции, детективы, полицейские. Занимает позиции отряд военной полиции, готовый смять копытами лошадей любую манифестацию, демонстрацию или процессию взбунтовавшихся проституток.
Командование силами порядка осуществляет комиссар Лабан Оливейра со змеиными глазками и отравленным ядом злобы сердцем, он топчет ногами разбросанные по земле пакеты с рубашками Венеры и разбитые флаконы с бывшим в них эликсиром «Несгибаемая дубинка». Топчет, попирает капитал, ведь всё это стоит денег, которые он выложил из своего кармана и которые должны были принести прибыль. Эти проститутки разбили все его планы и мечты о доходном бизнесе. Со стороны полиции уже есть пострадавшие. Это Николау Рамада Жуниор, ему нанесен запрещенный удар, который сбил его с ног и вывел с поля боя. Исчез детектив Далмо Кока, облитый нечистотами, и, поскольку комиссар и Живоглот ничего не знают о судьбе маконьи, они еще надеются избежать полного банкротства, ведь маконья, как и доллар, не обесценивается.
Наверху лестницы, ведущей к дверям церкви, женщины задерживаются, и надтреснутый голос Вово – не будь она проституткой в Баии, была бы она в хоре собора Крус-дас-Алмас – поёт:
Аве, аве Мария,
Аве, аве Мария.
Женщины вторят ей, а статуя Онофре спускается вместе с ними по ступеням лестницы. Вово продолжает:
Одетая ангелом,
она появилась,
и от света ее крыльев
все осветилось.
Прямо за движущейся статуей Онофре идёт Тереза Батиста. Увидев её, Живоглот забывает о боли в животе и бросается вперёд. И тут, в этот самый момент, из бара «Цветок Сан-Мигела» выходит шумная, оживлённая группа завсегдатаев: будущая театральная звезда Том Ливио, немец Хансен, что делает гравюры сцен из жизни женщин припортовой зоны, и поэт Телмо Серра, представитель той богемы, что до рассвета обсуждает судьбы мира и спасает человечество.
В руках гравёра плакат, изображающий полуобнажённых, истощённых женщин, разрывающих цепи, связывающие им руки, но с большим замком на их рабочем месте, на плакате крупными буквами написано:
ВСЯ ВЛАСТЬ ПРОСТИТУТКАМ
Комиссар выкрикивает приказы, требует рассеять демонстрацию, хватать, арестовывать, убивать, если необходимо.
Конная полиция разгоняет процессию, полицейские лупцуют женщин дубинками, агенты грозят огнестрельным оружием. Носилки со Святым Онофре ставят на землю. Стоя рядом с ними, Вово продолжает петь. На вид ей около ста лет, но не менее тысячи лет она занимается своей древней профессией, о чем говорят ее морщины, лицо, как печёное яблочко, беззубый рот, что ей совсем не мешает противостоять полиции и петь хвалу Святой Деве Марии:
Аве, аве Мария,
Аве, аве Мария…
Комиссар Лабан пытается заставить её замолчать, но, споткнувшись, падает и не может подняться. Однако, падая, он успевает выстрелить – старуха, оборвав молитву, умолкла. На площади воцаряется тишина. Около статуи лежит маленькое истасканное тело Вово, она умерла, молясь, сражаясь, вполне довольная собой.
Агенты спешат к комиссару, помогают ему подняться, но он не может, похоже, перелом обеих ног. Агент Алирио бросается наземь, бьется о камни головой, он же предупреждал: не гневите Эшу, комиссар!
Машины с арестованными движутся к центральному управлению полиции, в них почти вся припортовая зона препровождена в тюрьму. Отдавая последние приказы, Живоглот задерживается на улице: что ему спешить? Тереза Батиста в тюрьме под надежной охраной, так что будет ему чем развлечься в ночь такого поражения.
62
Когда же американские моряки оказываются в зоне, на площади Пелоуриньо, где ожидали встретить красивых и весёлых женщин, в тени больших домов колониального стиля они находят мёртвую женщину, распростёртую у статуи Святого Онофре – покровителя проституток.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
– Не плачь, всё хорошо. – Тереза утешает её. – Его не будут долго держать в тюрьме. Дона Паулина, как и многие другие, тоже арестована. Но никто корзины не открыл.
57
На площади Кастро Алвеса, сидя в машине, Эдгард, старый шофер такси, дремлет. В этот час движения почти нет: многие уже дома, едят, беседуют, слушают радио, готовятся ко сну. С переселением женщин из Баррокиньи, закрытием пансионов в знак забастовки клиентов поубавилось, почти не стало. До открытия кабаре «Табарис» ещё есть время.
Эдгард один на стоянке, все шоферы ужинают и ещё не вернулись. Задремывая, он нет-нет да открывает глаза, чтобы, не дай Бог, не упустить клиента, но убеждается, что никого нет. Однако, прежде чем снова задремать, он объезжает площадь. На остановке автобуса Жасира Фрута Пан продает мингау, кукурузу и тапиоку. Кругом никого, час мёртвый.
Он смежает глаза, и голова его склоняется на грудь. Вроде бы это статуя поэта Кастро Алвеса? Почему он не на пьедестале и не декламирует свои стихи в защиту народа, протянув руку в сторону моря? Да, должно быть, сняли, чтобы почистить, хотя обычно чистили на месте. Что-то произошло, что? Завтра, конечно же, газеты обо всём расскажут.
Эдгард дремлет и думает, что без статуи поэта площадь совсем другая – маленькая, совсем маленькая.
58
Губернатор штата, уже информированный о серьёзности положения, вынужден покинуть банкетный зал, где уже подавали виски перед предстоящим ужином в честь американского адмирала и старших офицеров, чтобы переговорить с муниципальным советником Режиналдо Паваном. Советник – активный единомышленник, это несомненно, но политикан, каких мало, и не всегда управляемый, к тому же охотник за голосами избирателей и борец за свой престиж. Такого славящийся умом и проницательностью губернатор, хоть и родившийся в бедной семье на берегах Сан-Франсиско и сделавший карьеру благодаря смелым и мудрым ходам и маневрам, держит на определенном расстоянии. При известных обстоятельствах его использовать можно, но с осторожностью. Ведь Паван мало того, что неграмотен, он ещё и нахал. И всё-таки переговорить с ним нужно – чиновник его канцелярии рассказывал о безобразных событиях в зоне. Его превосходительство, попросив извинения у гостей на своём прекрасном английском, встаёт. В соседней зале он выслушивает патетическую речь советника.
Чуть не плачущим голосом Режиналдо Паван повествует о греческой трагедии. Почему греческой? Советник прочёл Аристофана? – так и хочет спросить его превосходительство, однако сейчас нет времени для шуток. Губернатор довольствуется тем, что предлагает советнику успокоиться: необходимые меры будут приняты, и вы, дорогой Паван, очень скоро сможете сообщить нашим…
– Как это вы выразились? Так красиво… Ах, да! Нашим сестрам – проституткам…
Из служебного кабинета он связывается с начальником полиции.
– Что это за история с принудительным переселением? Забастовали проститутки? Да где это видано?! И это в Баии, где я – губернатор! А что моряки, мой дорогой?
Он слушал путаные, сбивчивые пространные объяснения начальника полиции. Но обмануть опытного политического деятеля и изворотливого губернатора не так-то просто. Обычное дело? Тогда почему полиция столь непреклонна и ведет себя грубо, что даёт повод для всяких слухов? Обдумывая положение дела по ходу разговора, он резко прерывает начальника полиции и приказывает положить конец беспорядкам в зоне, не допустив (как это остроумно выразился одержимый деятельностью Паван?) «разочарований моряков». Распорядитесь приостановить переселение.
Завтра, когда порядок будет восстановлен и у него будет свободное время, он выяснит причину столь поспешного и жестко сработанного переселения. Тут не всё просто, надо бы вывести всё и всех на чистую воду. Кто знает, может, это как раз тот случай, которого он ждал, чтобы заставить начальника полиции подать в отставку? Его превосходительство любит вникать в махинации мелких людишек, распознавать их сложные ходы и замыслы, кто запускает руку в чужой карман.
Губернатор возвращается в комнату, где муниципальный советник прикидывает, что же он с этого будет иметь. Хозяин штата усмехается: Режиналдо – всего лишь крыса из канализационной трубы, и все его тайные мыслишки всегда написаны на его глупой физиономии. Но в данном случае он – идеальный эмиссар для передачи женщинам приятного им решения.
– Дорогой Паван, я велел освободить всех женщин, вчера арестованных, и приостановить переселение. Отправляйтесь и сообщите им добрую весть. А если хотите, зайдите в инспекцию нравов и передайте мои распоряжения лично инспектору (этот маневр унизит начальника полиции). Проводите бедняжек до их домов в Баррокинье и положите себе в карман их голоса для предстоящих выборов. Это вам мой подарок.
– Мой избиратель – это безусловный избиратель вашего превосходительства!
59
Всё ещё размышляя о данной губернатором нахлобучке и не видя хороших перспектив – если не маневрировать, то окажешься ненужным при первом удобном случае, – начальник полиции звонит инспектору по делам Игр и Нравов и передает распоряжение губернатора освободить хозяек пансионов Баррокиньи, разрешив им вернуться в свои дома, и приостановить переселение.
На другом конце провода подчиненный приводит какие-то доводы, начальник почёсывает подбородок, выражая сожаление.
– Не всегда можно пойти друзьям навстречу, как это хочется. Дело не пошло, вернее, пошло, но очень плохо, к несчастью. Освободите женщин, дайте гарантии, велите нашим людям покинуть зону, оставьте только полицейский надзор.
В нетерпении он прерывает жалобы инспектора:
– Это распоряжение губернатора, я ничего не могу поделать. Что же касается старика, то я возьму его на себя. Переговорю с ним сам. Вы же не забывайте меня информировать о положении в зоне, мне нужно держать губернатора в курсе дела.
Бакалавр Элио Котиас положил трубку, «…старика… я возьму на себя», а как быть с Кармен? Кто возьмёт её на себя? Да, с женой и дядей ему еще предстоят сложности, они ещё ему попортят кровь. И вдруг захотелось все бросить, послать к дьяволу, подать в отставку, уйти домой, запереться и заснуть – он так устал!
И всё-таки есть Бада. Она считает его первым любовником в городе, жеребцом-производителем для замужних и трудных женщин. Замужняя – да, но трудная? У неё бешенство матки, так что победа его дешевая, да и сколько у неё было любовников? Должно быть, полк! Должность, семья, любовница, внешний успех и зависть, а на поверку – скука и неудача. Женщины тяжело и жестоко избиты, негритянка вся в синяках, с кровоподтёками на теле и лице, с разбитой губой. Перед ним маячат глаза комиссара – это глаза убийцы. Зачем всё это было нужно? Для того чтобы теперь освободить хозяек и прекратить переселение.
Стоящий на столе радиоприемник кончает передачу известий о развернувшихся в зоне событиях, чтобы сообщить о большом пожаре в Нижнем городе, охватившем здания на Ладейре-до-Бакальяу. Инспектор хватается за рот, выбегает из кабинета, проносится мимо перепуганного полицейского и едва успевает добежать до уборной, как его начинает рвать желчью.
Торжественный, любезный, но с явным видом превосходства, как и подобает эмиссару его превосходительства губернатора, муниципальный советник Режиналдо Паван входит в пустой кабинет инспектора по делам Игр и Нравов.
60
«Пожар пожирает здания на Ладейре-до-Бакальяу», – сообщает «Радио Абаэтэ». Эта новость подливает масла в огонь бушующих страстей. Ветхие дома, предназначенные полицией для нового местожительства проституток, вчера выселенных из Баррокиньи, уничтожает пожар. К месту бедствия мчатся пожарные машины, на них установлены микрофоны. Причины пожара ещё неясны, но, как стало известно, вчера вечером сюда, на Ладейру-до-Бакальяу, перевезено с Баррокиньи много мебели и вещей и брошено в дома. Есть ли какая-то связь между страшным пожарищем, полыхающим против порта, и создавшимся положением в зоне, где силы инспекции нравов оказались бессильны? И всё это в сентябрьский день, когда должно праздновать объявленную весну! Город находится в тревоге и волнениях! А между тем шлюпки с американскими моряками вот-вот будут спущены на воду и направятся к нашей гавани. Соблюдайте спокойствие, мы рекомендуем семьям оставаться дома, запереть двери и окна при малейшем признаке беспорядка. Храните свои сбережения в Межштатном банке Баии и Сержипе и спите спокойно. Продолжайте слушать «Радио Абаэтэ» в ожидании новых известий.
Дамы падают в обморок, одну старуху увезла «скорая помощь» – разрыв сердца. Закрывая с сожалением двери и окна, вздыхает старая дева Вералисе: «Да пусть бы они ворвались ко мне в квартиру! Пусть, я к вашим услугам, – сказала бы я молодому янки, белокурому и сильному, – устройте мне праздник, терзайте, рвите на части!»
61
Пока выворачивает в уборной Элио Котиаса, еще не успевшего отдать приказ об освобождении Акасии, Ассунты и других хозяек Баррокиньи, в Пелоуриньо раскрываются двери церкви Розарио-дас-Неграс, и из них выходят женщины, которые укрывались внутри храма, их много.
Со всех сторон спешат журналисты, дикторы радио, они информируют город, пользуясь современными передатчиками, то там, то здесь вспыхивает магний. Площадь перед церковью заполняется женщинами, несущими своего покровителя – Святого Онофре.
«Проститутки начинают митинг! Митинг закрытой корзины!» – возвещает диктор «Радио Абаэтэ». Не желая отставать от конкурента, Пинто Скотт, Золотое Горло радио Баиянской общины, передает сенсационную новость: «Проститутки направляются к правительственному дворцу!»
На плечах четырех женщин, среди которых изуродованная негритянка Домингас и Мария Петиско, движется статуя Святого Онофре, поставленная на носилки, найденные в ризнице. К ним со всех сторон спешат с кастетами, дубинками, револьверами и злобой агенты полиции, детективы, полицейские. Занимает позиции отряд военной полиции, готовый смять копытами лошадей любую манифестацию, демонстрацию или процессию взбунтовавшихся проституток.
Командование силами порядка осуществляет комиссар Лабан Оливейра со змеиными глазками и отравленным ядом злобы сердцем, он топчет ногами разбросанные по земле пакеты с рубашками Венеры и разбитые флаконы с бывшим в них эликсиром «Несгибаемая дубинка». Топчет, попирает капитал, ведь всё это стоит денег, которые он выложил из своего кармана и которые должны были принести прибыль. Эти проститутки разбили все его планы и мечты о доходном бизнесе. Со стороны полиции уже есть пострадавшие. Это Николау Рамада Жуниор, ему нанесен запрещенный удар, который сбил его с ног и вывел с поля боя. Исчез детектив Далмо Кока, облитый нечистотами, и, поскольку комиссар и Живоглот ничего не знают о судьбе маконьи, они еще надеются избежать полного банкротства, ведь маконья, как и доллар, не обесценивается.
Наверху лестницы, ведущей к дверям церкви, женщины задерживаются, и надтреснутый голос Вово – не будь она проституткой в Баии, была бы она в хоре собора Крус-дас-Алмас – поёт:
Аве, аве Мария,
Аве, аве Мария.
Женщины вторят ей, а статуя Онофре спускается вместе с ними по ступеням лестницы. Вово продолжает:
Одетая ангелом,
она появилась,
и от света ее крыльев
все осветилось.
Прямо за движущейся статуей Онофре идёт Тереза Батиста. Увидев её, Живоглот забывает о боли в животе и бросается вперёд. И тут, в этот самый момент, из бара «Цветок Сан-Мигела» выходит шумная, оживлённая группа завсегдатаев: будущая театральная звезда Том Ливио, немец Хансен, что делает гравюры сцен из жизни женщин припортовой зоны, и поэт Телмо Серра, представитель той богемы, что до рассвета обсуждает судьбы мира и спасает человечество.
В руках гравёра плакат, изображающий полуобнажённых, истощённых женщин, разрывающих цепи, связывающие им руки, но с большим замком на их рабочем месте, на плакате крупными буквами написано:
ВСЯ ВЛАСТЬ ПРОСТИТУТКАМ
Комиссар выкрикивает приказы, требует рассеять демонстрацию, хватать, арестовывать, убивать, если необходимо.
Конная полиция разгоняет процессию, полицейские лупцуют женщин дубинками, агенты грозят огнестрельным оружием. Носилки со Святым Онофре ставят на землю. Стоя рядом с ними, Вово продолжает петь. На вид ей около ста лет, но не менее тысячи лет она занимается своей древней профессией, о чем говорят ее морщины, лицо, как печёное яблочко, беззубый рот, что ей совсем не мешает противостоять полиции и петь хвалу Святой Деве Марии:
Аве, аве Мария,
Аве, аве Мария…
Комиссар Лабан пытается заставить её замолчать, но, споткнувшись, падает и не может подняться. Однако, падая, он успевает выстрелить – старуха, оборвав молитву, умолкла. На площади воцаряется тишина. Около статуи лежит маленькое истасканное тело Вово, она умерла, молясь, сражаясь, вполне довольная собой.
Агенты спешат к комиссару, помогают ему подняться, но он не может, похоже, перелом обеих ног. Агент Алирио бросается наземь, бьется о камни головой, он же предупреждал: не гневите Эшу, комиссар!
Машины с арестованными движутся к центральному управлению полиции, в них почти вся припортовая зона препровождена в тюрьму. Отдавая последние приказы, Живоглот задерживается на улице: что ему спешить? Тереза Батиста в тюрьме под надежной охраной, так что будет ему чем развлечься в ночь такого поражения.
62
Когда же американские моряки оказываются в зоне, на площади Пелоуриньо, где ожидали встретить красивых и весёлых женщин, в тени больших домов колониального стиля они находят мёртвую женщину, распростёртую у статуи Святого Онофре – покровителя проституток.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69