Их голоса, мужской и женский, то удалялись, то приближались настолько, что министр мог бы различить каждое слово, если бы не заглушал разговор шелестом своей тяжелой походки. Он замер на месте, но запоздал – уже ничего не было слышно.
– Это голос королевы, – подумал вслух Герень. – А ее собеседник, если я не ошибаюсь, граф Овернский. Как раз вчера он прибыл в Компьен по приглашению короля, который и сам собирался вернуться из Турне накануне ночью, да, видно, не смог. Помоги ему, Бог! Похоже, все бароны ополчились против него. Может, епископ Парижский прав, и осуществление столь коварного плана все же послужит на пользу королю, примирив его с недругами. Ах, если бы он вернулся в эту минуту и застал свою супругу с графом Овернским… Ревность взыграла бы в его сердце, я в том уверен. Но нет, не стоит даже надеяться: коль он не приехал вчера, то вряд ли появится здесь раньше нынешнего вечера.
Так разговаривал сам с собой Герень, когда юноша в зеленой тунике, спешивший навстречу, остановился перед ним и, обращаясь к пажу, сопровождавшему министра, спросил:
– Не подскажете ли, как мне пройти в сад замка?
– Для этого вам придется вернуться назад, – отвечал тот. – Когда вы пройдете не меньше полумили, то окажетесь в городе, а оттуда до замка рукой подать. Но кого вы хотите найти в саду?
– Мне нужен граф Овернский, – ответил юноша, – по очень важному делу. Меня уверяли, что эта дорога намного короче. Будь прокляты те, кто послал меня сюда! Мерзкие обманщики! – возмущенный, он повернул назад.
Герень не уловил ни слова из этого разговора, настолько занят был он другим диалогом.
– И именно таковы приказания моего отца? – спрашивала Агнесса, и Гереню показалось, что королева была смущена.
– Точно так, государыня, – подтвердил граф. – И он заклинает вас выполнить свой дочерний долг. Он заклинает всеми обетами, самыми драгоценными, самыми священными…
Продолжение разговора было потеряно для министра, поскольку собеседники вновь удалились и шли теперь по другой аллее. Он продолжал прислушиваться еще несколько минут, но ничего не услышал, кроме топота копыт скачущих по лесу лошадей. Удивленный, он обернулся и увидел короля, которого сопровождали двенадцать вооруженных воинов. Судя по всему, они направлялись в замок.
Не доезжая до места, где находился Герень, Филипп спешился и передал своего коня одному из оруженосцев.
– Я пройду через сад, – сказал он, – а вы отправляйтесь в обход. Но, заклинаю, ведите себя как можно тише и не привлекайте к себе излишнего внимания горожан. Я боюсь, что добрые жители, узнав о моем возвращении, завалят меня жалобами. Если бы не это проклятое отлучение!..
Он был уже в нескольких шагах от Гереня, но так и не заметил его, настолько был занят своими нелегкими думами.
– Счастливый Саладин! У тебя нет такого жреца, который посмел бы возмутить твой домашний покой!.. Клянусь небом, я приму твою веру и стану мусульманином! – скрестив на груди руки, вскричал он в отчаянии.
Тут он поднял глаза и встретился взглядом с глазами министра.
– А, это ты, Герень, – удивился король. – Неужели проклятие выгнало и тебя из города?
– Нет, не это, мой государь. Я пришел сюда по другой причине, – ответил министр. – Хотел побыть в тишине, чтобы спокойно обдумать кое-какие проблемы. – Отправляйся-ка в замок, – сказал он своему пажу. – Мне нужно поговорить с королем, и разговор этот не для чужих ушей.
Он подождал, пока паж не скрылся из виду, затем продолжил:
– Известно ли вам, государь, что, не менее чем в пятидесяти провинциях нашего королевства, народ берется за оружие. Подстегиваемые многими и многими баронами, они готовят вооруженное восстание, и боюсь, государь, что их действия направлены вовсе не в вашу пользу.
– Мы остановим их, Герень! – твердо сказал король. – Мы выступим против них и докажем низким вассалам, что у них есть еще повелитель! – бросил он на ходу, направляясь к саду.
Но, словно вспомнив о чем-то важном, он вдруг остановился и, пошарив в кармане, достал из него листок пергамента.
– Эту бумагу я нашел на своем столе, в Гурне. – сказал он, передавая листок министру. – Хотел бы я знать, кто мне ее подсунул. Поступок нелепый и странный, скажу я вам. Похоже, у графа Овернского, как и у меня, тоже есть тайные враги, действующие исподтишка. А этот-то чем не угодил?..
Герень взглянул на записку и тотчас узнал почерк каноника святой Берты. «Сир король, – прочел он вслух, – остерегайтесь графа Овернского!» Но не успел он сделать каких-либо замечаний по поводу этой записки, как из сада вновь донеслись голоса, которые с каждой минутой становились слышны все отчетливее. Филипп замер, насторожившись: он не мог не узнать голос своей супруги.
– Королева? – удивился и обрадовался он. – Конечно же, это Агнесса!
При одном только имени, столь для него драгоценном, все его печали, все неприятности рассеялись в тот же миг, как исчезает роса под лучами жаркого солнца. Морщины на лбу разгладились, а черты лица приняли добродушное выражение.
– Но что я слышу! – снова насторожился он, – она не одна? Кто ее собеседник? Вам знаком этот голос, Герень?
– Я думаю… мне кажется, государь… – мямлил министр, явно смущенный, – мне кажется, это граф Овернский.
– Вы думаете!.. Вам кажется!.. – вознегодовал король. Кровь бросилась ему в голову, и голубые вены яснее обозначились на его лбу. – Граф Овернский?.. Но что же вас так смутило, епископ? Вы покраснели, словно юнец, тогда как, казалось бы, ничто не должно вас смущать!.. Что все, это значит? Молчите? Ладно… Клянусь богом, я сам доберусь до правды!
Разгневанный, он выхватил из кармана ключ и быстро пошел к калитке. Но в эту минуту голоса приблизились настолько, что каждое слово звучало вполне отчетливо. Не сумев побороть искушения, Филипп остановился и прислушался.
– Запомните это раз и навсегда, Тибольд! – взволнованно говорила Агнесса. – Не предавайтесь иллюзиям и не принуждайте меня более. Я ценю вашу откровенность, но несмотря ни на что, невзирая даже на собственные мои чувства, я не предам короля и буду верна ему до конца. Он мой супруг – этим все сказано. Долг связывает меня подчиняться ему во всем, потакать малейшим его капризам и не покидать его никогда. Вы поняли, граф? Я никогда не оставлю своего мужа!
Эти слова, равно как и подозрительное смущение министра, произвели сильное впечатление на Филиппа, лишив его рассудка. Он сжал кулаки, вне себя от ярости. Вспомнилось все: и странное предупреждение, которое он получил в Турне, и то, что говорил ему шут в Венсенском лесу.
– Она не любит меня! – не смог удержаться он от горькой обиды. – Нет, не любит! И это после всего, что я для нее сделал, чем ради нее пожертвовал. Но он-то, он… Клянусь, он не уйдет от меня! Я отомщу за свой позор и не успокоюсь, пока не увижу его окровавленный труп у своих ног!
Эти пламенные взоры, сжатые кулаки, вены, вздувшиеся на лбу, яснее ясного говорили о том, в каком состоянии находился сейчас король. А последняя фраза, которую он обронил против своей воли, прозвучала настолько отчетливо, что Герень лишь утвердился в своих подозрениях. Он бросился на колени перед монархом, загородив собой путь к калитке, и, крепко обхватив его ноги, умоляюще взглянул на Филиппа.
– Кто-то идет, граф! – испугалась Агнесса. – Уйдите! Оставьте меня! Я не принимаю этого предложения и не хочу больше о нем слышать. Ступайте, прошу вас, Тибольд!
– Пусти же, пусти меня! – вырывался король из рук Гереня. – Я понял все: ты хочешь его спасти! Ты – жалкий поверенный в любовных делах этого негодяя! Ах, подлец! Ах, изменник! Ты предал меня, своего повелителя, и, клянусь, заплатишь за это! Пусти, говорю тебе, или я расправлюсь с тобой сейчас же!
При этих словах он обнажил меч и замахнулся им на министра.
– Разите, государь! – крикнул Герень, еще крепче сжимая колени разъяренного монарха. – Убейте вашего верного слугу: его кровь принадлежит вам – пролейте ее! Разите! Пусть ваше оружие пронзит мое сердце, я не страшусь этого – ваши слова ранят куда больнее. Но знайте, пока я жив, я буду стоять между вами и вашей яростью. Слепой яростью! Вы заподозрили меня в бесчестии… А разве не бесчестие для короля – умертвить человека, которого вы сами и пригласили во дворец? И, даже не разобравшись, виновен он или нет…
– Пусти меня, Герень, – прервал его речь король, голос которого звучал теперь более спокойно, хотя и был все еще исполнен горечи. – Повторяю, пусти меня. Разве ты не видишь, что я спокоен? Да не хватай же меня так за ноги!
Герень встал, продолжая молить:
– Заклинаю вас, государь, успокойтесь прежде. Вам не следует так спешить…
Но Филипп, освободившись из сильных объятий, уже бежал по подъемному мосту. Он отворил калитку и прошел в сад.
Не выпуская меча из рук, он мчался по аллее к замку так, словно за ним гнались. С силой толкнув дверь, он вихрем влетел в приемную и одним взглядом охватил всю огромную залу. Находившиеся здесь воины тотчас прервали свои занятия, удивленные неожиданным появлением короля.
– Не видел ли кто графа Овернского? – спросил Филипп с притворным спокойствием, но голос выдал его волнение.
– Всего минуту назад он прошел здесь, государь, – отрапортовал сержант. – Похоже, очень спешил. И с ним был еще паж в зеленой тунике, который до этого искал его не меньше часа, наверное.
– Найти его и привести ко мне! – приказал король тоном, не допускающим возражений.
Всех словно ветром сдуло. Воины, опрометью выскочив из приемной, разбежались в разные стороны.
Спустя несколько минут епископ Герень вошел в приемную залу и тихо приблизился к королю. Филипп стоял посреди комнаты и напряженно о чем-то думал, наморщив лоб и устремив глаза в землю. Казалось, он не заметил прихода министра, Герень подошел к нему вплотную и почтительно, но не без твердости, взял его за руку, и король был вынужден обратить на него свой взгляд.
– Оставьте меня, Герень! Я не намерен сейчас говорить с вами, – сказал король. – И не пытайтесь меня успокоить – я не верю вам больше. Что же вы медлите? Я приказываю вам уйти!
– Каковы бы ни были последствия вашего гнева, государь, я готов вынести все, – отвечал министр. – Презирайте меня, если вам угодно, но выслушайте. Как вам известно, граф Овернский был не только товарищем по оружию брата вашей супруги, но и искренним другом ее отца. Вы ведь сами писали ее отцу о том, что святое судилище не признало развода и объявило ваш брак незаконным, и спрашивали, каким будет его решение в связи со всем этим. Вот я и думаю, что старый граф поручил Тибольду передать Агнессе свои требования и настоять на ее возвращении в отчий дом. Так кто из нас прав: я или вы, государь?
– Ах! – вскричал король, приложив руку ко лбу, – дайте подумать! – и после минутного размышления он добавил: – Ты абсолютно прав, друг мой. Я понимаю теперь, что послужило поводом для беседы между Агнессой и графом. Я сожалею, что усомнился в тебе. Прости меня, Герень, я обидел тебя неумышленно: в том виновата ревность, помутившая мой разум. Если б ты только знал, как я несчастлив!
И он протянул руку министру. Тот почтительно коснулся ее губами.
Мир между ними был восстановлен.

ГЛАВА II

Мы с вами знаем уже, что де Кюсси посылал своего пажа с письмом к графу Овернскому, знаем также, что юноша выполнил поручение и в Касиньоле отдал письмо графу. Но здесь мы вынуждены сделать небольшое отступление, чтобы внимательно проследить за возвращением юного посланника, который был столь медлителен на обратном пути, что трудно даже вообразить. Прежде всего он решил заглянуть к своей милой подружке, Элеоноре, что и сделал, не раздумывая. Мы не станем рассказывать, как проходил те дни свиданий и сколько их было, скажем лишь то, что было их несколько и прошло какое-то время, прежде чем юный паж, вспомнив о своих обязанностях, решил возвратиться к Кюсси. Но по дороге ему попалась маленькая харчевня, которая выглядела так привлекательно, что Эрмольд де Марей не смог побороть искушения и заглянул туда, чтобы пропустить стаканчик вина.
Эта харчевня славилась тем, что в ней подавали хорошие вина, а еще тем, что здесь был камин, необычайно красивый и такой огромный, что на каменной скамье, окружавшей его, свободно могли разместиться пятнадцать, нет, даже шестнадцать человек.
В уголке этой длинной скамьи и примостился наш юный герой лет восемнадцати от роду, которого добрая хозяйка потчевала сладким вином, чтобы заставить своего постояльца забыть о заботах долгого дня. И было это поздним вечером, в конце сентября.
– Но скажите мне, добрая женщина, крепко ли заперты ваши двери? Или я вас об этом уже спрашивал? – беспокоился юноша.
– Спрашивали, и я вас уверила, что закрыты на все засовы. Но чего вам бояться, дорогое дитя? Бьюсь об заклад, вы не из числа друзей короля Иоанна; нынче же у меня были только те, кто настроен против него. И слава Богу! Эти несчастные англичане да нормандцы всегда одержимы жаждой и хлещут все, что бы я им ни подала. Я люблю, когда постояльцы хвалят мои напитки; этим же водохлебам все равно – луарское это вино или божанси. Прости, господи, их грешные души! Вам нечего здесь бояться, паж.
– Клянусь моей честью, вы заблуждаетесь, добрая хозяйка! – вскричал Эрмольд де Марей. – Если бы англичане с нормандцами, о которых вы только что упомянули, зашли бы сюда и узнали, что я паж де Кюсси, он бы повесили меня на первом же дереве. И напрасно вы думаете, что их здесь нет – они где-то рядом. По дороге сюда я заметил пятерых рыцарей, переодетых солдатами. Уверен, что они – приспешники Иоанна. С ними были еще стрелки – человек, наверное, двадцать. Все они бросились за мной в погоню и преследовали не меньше мили. Слава Богу, что у меня быстрая лошадь, да и места эти я знаю прекрасно: только поэтому они не сумели меня догнать. Ах, если бы только они!.. Скажу вам, хозяйка, что с высоты холма я видел еще одну группу всадников.
– Должно быть, тех самых солдат, которых поджидает иностранец, поселившийся и комнате наверху.
– У вас живет иностранец? Но только сегодня утром вы уверяли меня, что у вас никого нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28