Всадник вновь устроился и седле по-прежнему и, подъехав к разбойникам, с сверхъестественным хохотом вскричал:
– Ха! Как вы глупы! В силах ли вы ранить своего покровителя! Разве не узнали вы вашего начальника и господина – дьявола? Ладно, глупцы, я брошу вам кость: ступайте ко рву, что между графством Вик-ле-Конт и Павлиновым озером, и дожидайтесь там богомольцев с их свитой.
Один из разбойников, полагая, что это действительно сам сатана, перекрестился. Этот жест не ускользнул от внимательного путешественника, и он, притворившись испуганным, завопил:
– Ах, вы гоните меня! Но мы увидимся еще, добрые друзья, увидимся. Уж положитесь на меня: я приготовлю вам теплую поживу. Ха! Ха! Ха!
С этими словами и ужасной гримасой, напугавшей разбойников еще больше, он поскакал, дьявольски хохоча, и скрылся из виду.

ГЛАВА V

Пустынник сдержал свое слово: через пару дней Кюсси, хотя боль и напоминала ему об ужасном падении, все же мог держаться в седле и считал себя в состоянии владеть оружием. Вечером прибыла в капеллу странная особа, описанная нами в предыдущей главе. Де Кюсси привычно не обращал внимания на злой нрав и дикие выходки этого дуралея, который всегда старался вредить другим, даже не извлекая отсюда для себя никакой пользы.
Когда-то он был шутом, сопровождавшим второй крестовый поход в Святую землю, где был взят в плен и выкуплен де Кюсси. Галон – так его звали – был одарен чрезвычайной силой и в совершенстве владел оружием.
Он явился к своему господину, и рыцарь приказал ему отчитаться, как было выполнено возложенное на него поручение.
– Моя поездка не имела успеха, – ответил шут. – Ваш дядя умер.
– Умер!.. Как? Он умер? Когда? Где?
– Никто не знает: как, когда и где. И теперь король Французский и герцог Бургундский оспаривают его владения. Именно это Видам Безансонский поручил сообщить вам.
Граф Тибольд посоветовал рыцарю самому поехать в Бургундию, либо отправить туда другого посла, доказывая, что Галон зол и мог просто все выдумать, но Кюсси не соглашался ни на то, ни на другое. Так и не сумев убедить своего друга, Оверн тайно решил, как только представится случай, поехать в Безансон или Дижон, где располагались поместья графа Танкервиля, чтобы лично осведомиться обо всем.
На следующее утро все общество, оставив берега озера, отправилось к пастушьим хижинам, где их дожидалась свита, и уже оттуда продолжило свой путь и Вик-ле-Конт – резиденцию графов Овернских. Отшельник, познания которого так помогли де Кюсси, сопровождал их на муле.
Сир Джулиан и граф ехали впереди, а за ними – Изидора рядом с де Кюсси. Поначалу рыцарь напрасно старался ее разговорить: явно смущаясь, она отвечала кратко и неохотно. Но когда речь зашла о графе Таркервиле, друге, которого потерял де Кюсси, беседа их стала более оживленной. Так они и ехали, не умолкая ни на минуту, и Бог знает, как долго это продолжалось бы, если бы Гуго де Бар не остановился и не показал на густой кустарник, росший невдалеке.
– Эти кусты клонятся против ветра, – сказал он.
– Ах! Ах! Ах! – послышался голос сзади. – Ах! Ах! Ах!
Все пришло в движение: оруженосцы подводили к рыцарям боевых лошадей, подавали им щиты, каски, копья, помогая вооружиться. Стрелкам было приказано быстрее двигаться вперед. Но пока шли приготовления, стрелы уже сыпались на рыцарей, и одна ранила бы Изидору, если бы де Кюсси не прикрыл ее своим щитом.
Он приказал Галону вооружиться и оберегать дочь дю Монта, а сам, подняв тяжелый бердыш и размахивая им над головой, поскакал догонять Оверна и сира Джулиана.
Лошадь графа летела стрелой и вскоре доставила его к месту, где разбойники перегородили дорогу тяжелой железной цепью. Его боевой конь не сумел перескочить через цепь, и на Оверна обрушилась лавина стрел грабителей, прятавшихся в густом кустарнике. К счастью, ни одна не задела графа. Вовремя подоспевший де Кюсси, одним ударом бердыша разбив цепь, устранил это препятствие. Его лошадь помчалась дальше, и другой удар пал на голову разбойника. Тот распростерся на земле.
Де Кюсси, воспламененный мыслью, что на него смотрит Изидора, превзошел самого себя: он не наносил ни одного удара, который не сбил бы с ног противника. Да и граф Овернский со своими оруженосцами также показывали чудеса храбрости, и разбойники готовы были уже отступить.
Они изыскали минуту, чтобы сплотиться позади кустарника, где движение на лошадях было трудно и небезопасно, но в то же мгновение откуда-то сзади раздался ужасный вопль: «Ах! Ах! Ах!». Это Галон на своей лошади, с щитом и копьем господина бросился на них, сопровождая каждый удар, криками «ах, ах, ах!». Его фигура и выражение его лица были таким кошмаром, что даже де Кюсси едва не принял его за союзника сатаны, а уж разбойники, еще больше уверившись, что это и есть сам злой дух, в страхе обратились в бегство. С криками «дьявол! дьявол!» они бросились к скалам, недоступным для верховых.
Тогда Галон соскочил с лошади и, бросив на землю щит и копье своего господина, занялся грабежом, оставляя убитым разбойникам только то, что не мог взять.
Де Кюсси, застав его за таким занятием, подъехал к нему и спросил:
– Где дама, которую я поручил тебе и велел защищать?
– Я оставил ее с женщинами в пещере, – ответил шут, – а сам поспешил сюда на помощь.
Рыцарь приказал Гуго де Бару взять щит и копье и вернулся к месту, где началось сражение. Он убедился, что Галон не соврал, говоря, что оставил Изидору в безопасности в одной из пещер, которых так много в горах Овернских. Здесь же находился и ее отец, который возбужденно рассказывал о стреле, пролетевшей совсем рядом, но все же не задевшей его.
Когда раны стрелков были перевязаны и все несколько успокоились после стычки, путешественники поехали тем не порядком, что и прежде. Миновав несколько долин с прекрасными видами, они достигли плодоносных равнин Лимана и, пройдя их, оказались в графстве Вик-ле-Конт. Тибольд, оглядевшись вокруг, в минуту забыл обо всех своих горестях и, простирая руки, воскликнул:
– Вот моя родина!
Викская долина с двух сторон была ограничена горами, В центральной части этой прекрасной равнины и располагался город Вик-ле-Конт, построенный у основания холма, позади которого на некотором возвышении виднелся старый замок. Тибольд, не желая проезжать через весь город, велел повернуть направо, и уже через несколько минут наши путешественники находились в каких-нибудь пятистах шагах от замка. Прямо перед ними возвышалось великолепное здание с причудливыми башнями различной величины и формы: одни были круглыми, другие квадратными, без какого-либо порядка в устройстве. В центре замка возвышались еще две башни: одна – квадратная, которая была раза в четыре шире, чем остальные, другая – узкая и самая высокая. Днем и ночью на ее площадке можно было увидеть стража, обязанностью которого было трубить или звонить в колокол, если он замечал чье-либо приближение.
Так и случилось. Не успели путешественники проделать и ста шагов, как с башни раздался звук рога, который был тысячекратно повторен другими стражниками, находившимися во внутреннем дворе. Оверн ответил тем же, и вдруг все стрелки, подражая его примеру, заиграли славное bien venu auvergnae, которому вторило эхо стен, башен и гор.
В ту во минуту ворота замка открылись, и несколько человек выехало навстречу нашим путешественникам. Впереди ехал старик, одетый в бархатное шитое золотом платье. Его глаза не лишились еще огня молодости, и только седина, снегом покрывавшая его почтенную голову, напоминала о тех семидесяти зимах, которые он прожил. Старик и юноша одновременно сошли с лошадей. Сжимая сына в своих объятиях и плача от радости, отец вскричал: «Сын мой, любезный мой сын!».
Старый граф Овернский созвал весь свой двор и пригласил множество рыцарей отпраздновать возвращение своего сына.
Тысяча комнат были заполнены гостями. Во всю длину огромного зала замка простирался стол, накрытый дамасским полотном, на котором перед каждым из приглашенных стоял прибор, закрытый салфеткой, с ножом и вилкой сбоку. Когда лучи солнца перестали проникать в комнату, обед наконец закончился, и старый треф Овернский, наполнив чашу вином, предложил выпить за здоровье де Кюсси, который трижды спасал жизнь его сына.
После застолья гости вместе с хозяином спустились в сад, где, окружив графа, поочередно пели баллады, сопровождая их игрой на арфе. И один из них, граф де ля Рош Гюйон, пропел серенаду Изидоре, не сводя с нее пламенного взора и выказывая таким образом ей свою любовь. Наконец, когда все баллады были пропеты, пир прекратился, и гости с хозяевами отправились отдыхать.

ГЛАВА VI

Вернувшись в Париж, Филипп, сидя под окном древнего замка, построенного на берегу Сены, беседовал со своей любимой Агнессой о церемонии, которую он намеревался устроить. Как раз в эту минуту в комнату тихо вошел министр Герень, недавно возведенный в сан епископа. Он стал возле короля, раздававшего приказания, и молчал до тех пор, пока тот не отпустил всех слуг.
– Снова бал, государь! – с упреком сказал епископ. – А между тем финансы в совершенном упадке.
– Значит, у меня есть источник, о котором вы не имеете ни малейшего представления, – Филипп указал на свою шпагу. – Вот источник поистине неистощимый. Деньги, которые нам так нужны, находятся в кошельках моих возмутившихся баронов. К тому же разве ты не знаешь, Герень, что все мои действия имеют несколько иную цель – гораздо более важную, чем некоторые полагают.
– Я никогда в этом не сомневался, но сегодня утром, когда я получил отчет о доходах да еще услышал о бале и турнирах, мне стало страшно. И я боюсь даже представить, что вы почувствуете, узнав о состоянии дел.
– Как! – воскликнул Филипп, – неужели дела так плохи? Я хочу сам проверить этот отчет, Герень. Дай его мне, я тебе приказываю.
– Его нет со мной, – ответил Герень. – Но я тотчас пришлю писаря, который его составлял, и он сможет дать вам все сведения по этому вопросу.
С этими словами Герень покинул комнату. Король в нетерпеливом ожидании стал расхаживать взад и вперед, обеспокоенный и почти разгневанный. Вошел писарь и, по приказанию короля, начал читать отчет, однотонно и протяжно, со всеми подробностями, несносными для живого и нетерпеливого характера.
– Зачем мне подробности? Что остается в казне?
– Двести ливров, государь.
– Ты лжешь, негодник! – в ярости вскричал Филипп, вырывая из рук отчет и ударив писаря кулаком. – Как! Значит я нищий? Этого не может быть! Ладно, – добавил он, поостыв, – мне жаль, что я тебя ударил. Ступай, позови Гереня.
Министр не заставил себя долго ждать и, явившись, нашел своего господина совсем не в том расположении духа, в котором его оставил.
– Герень, – обратился к нему король спокойно и даже заботливо, – ты всегда был моим лекарем. Лекарство, которое ты мне дал, было горько, но спасительно: я его выпил до дна.
– Да, государь! Я бы желал взять на себя все тяготы правления, но это невозможно, и потому я обязан подносить вам чашу, которую бы хотел выпить сам. Бог свидетель, что мое единственное желание – верой и правдой служить вам.
– И все-таки, Герень, необходимо, чтобы бал и турнир состоялись: вовсе не для того, чтобы насладиться великолепием и царским величием, нет. Но я хочу стать истинным царем. Я часто спрашивал себя, неужели Франция не может иметь короля, который вознес бы трон на ту же высоту, что и Карл Смелый?.. Не пугайся, Герень, я вовсе и не надеюсь сравняться с этим великим монархом, но хочу ему следовать. Да, я на многое способен, и уже сделал немало.
Филипп замолчал, размышляя о средствах, предпринятых им для переустройства феодальной системы.
– Когда скипетр оказался и моих руках, Франция была республиканской, и власть государя здесь мало что значила. Монарх имел лишь то преимущество, что вассалы кланялись ему, но и он сам должен был уважать их и их владения. Против этого-то и был направлен мой первый удар.
– Я не забыл этого урока, государь! Этот удар был столь же славен, сколько и важен. Простым росчерком пера король объявил, что не должен быть и не будет ничьим вассалом, и что земли, доставшиеся каким бы то ни было образом короне, перестают быть чьим-либо владением и становятся собственностью короля. Именно вы установили различие между монархом и его великими вассалами. Таков был ваш первый удар, а второй состоял в том, что любой феодальный спор должен решаться в Париже. Даже самые непокорные очень скоро почувствовали, что над ними – король.
– Я освободил чернь, возвысил духовенство, подчинил вассалов своему двору, вызвав тем самым их ненависть. Я любим мелкими баронами, духовенством и поселянами, но мне этого мало: мне нужен один из сильных вассалов, и пусть . тогда другие возмущаются, если, конечно, посмеют. Филипп Шампаньский именно тот человек, на которого почести действуют сильнее, чем истинное расположение – ему будет достаточно, если я устрою пир да еще усажу его рядом с собою. А Филипп де Куртене мечтает только о рыцарских подвигах, значит, неплохо бы заинтересовать его турниром и сражениями. Пойми же, Герень, чтобы поймать пару мух, надо налить хоть чуточку меда…
– Знаю, государь, для великого дела все средства хороши; но не представляю, где достать денег. Впрочем, я подумаю еще, что можно выудить у добрых парижских граждан.
– Думай, любезный. А я тем временем отправлюсь к Венсенскому пустыннику. Это редкого ума человек, а с того времени, как он оставил свет, думаю, он стал еще мудрее. Он найдет средство все поправить. Но прежде, чем уеду, я должен сделать все распоряжения относительно пира.
Оставив своего министра в одиночестве, Филипп поспешил к себе, чтобы подготовиться к путешествию.

ГЛАВА VII

Филипп выехал из Парижа с бесчисленной свитой, но, достигнув Сен-Манденского леса, он оставил ее и отправился один по дорожке, извивающейся между деревьями и ведущей к древней гробнице, находившейся в глубине леса. Здесь он увидел шалаш, а вскоре – и самого пустынника; опираясь подбородком на руку, Бернард сидел на ступеньке гробницы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28