Из глубины колодцев ее глаз выступили слезы и потекли по щекам. Пламя взметнулось и стало затихать. Рот горящего человека открывается, из безгубой ямы вырываются слова, которые расслышала только эта женщина. Пламя замирает, из белого становится желтым, от него остается только силуэт, черное на черном, а потом не остается ничего — только деревья и слезы, да ощущение руки женщины на руке мальчика:
— Пойдем, Луис, — говорит она и ведет внука назад, домой.
Горящий человек мертв.
* * *
Малыш Том поднялся с обрезом и обнаружил пустую комнату и мертвого мужчину на полу. Он проглотил слюну, переместился налево, до конца прилавка. Он сделал шага три, когда на уровне его бедра дерево разлетелось на щепки и в его тело вонзились пули, прошив правое бедро и левую голень. Малыш Том рухнул и завопил, когда простреленные ноги ударились о пол, но все же ему удалось выпустить оба заряда. Они разнесли в щепки деревянную стойку и обрушили град битого стекла. Малыш Том чувствовал запах крови, пороха, пролившегося виски. В ушах у него звенело, из всего грохота остался звук растекающейся жидкости и рухнувшего дерева.
А еще звук шагов.
Он посмотрел налево и увидел возвышающегося над ним Луиса. Ствол «СИГа» был направлен ему в грудь. Хозяин бара сглотнул остатки слюны. Кровь фонтаном била из бедренной артерии. Он пытался остановить струю рукой, но кровь растекалась меж пальцами.
— Ты кто? — прохрипел Малыш Том. Снаружи донесся звук двух выстрелов: в уличной грязи умер Клайд Бенсон.
— В последний раз спрашиваю: человека по имени Эррол Рич помнишь?
Малыш Том затряс головой и заскулил:
— Черт побери, да не знаю я его.
— А следовало бы знать: ты его сжег.
Луис приставил дуло пистолета к носу хозяина бара. Малыш Том поднял правую руку, закрывая лицо.
— Я помню! Помню! Я был там, но я не сделал ему ничего плохого.
— Лжешь! Не лги мне, скажи правду. Говорят, признание облегчает душу.
Луис опустил «СИГ» и выстрелил. Верхняя часть ступни Тома исчезла, став кровавым месивом. Он просто захрюкал от боли и ужаса, когда пистолет нацелился на его левую ступню, и слова посыпались из его нутра, как поток рвотных масс:
— Не надо, пожалуйста. Господи, как же больно! Ты прав, это мы сделали. Я раскаиваюсь в том, что мы сотворили. Мы тогда были молодые, ничего не понимали. Это было ужасно, сейчас я понимаю.
Его глаза умоляли саму Немезиду в лице высокого мускулистого чернокожего, который тридцать пять лет ждал этого часа. Все лицо Малыша Тома покрылось потом.
— Ты думаешь, был хоть день, когда бы я не думал об этом, о том, что мы сделали? Ты думаешь, был такой день, когда эта вина не давила бы меня?
— Нет, не думаю, — просто сказал Луис.
— Я найду способ расплатиться за то, что сделал, пожалуйста, — рука поднялась в умоляющем жесте.
— Я знаю способ, как ты можешь рассчитаться.
И после этого Малыш Том Радж перестал жить.
В машине они разобрали оружие, протерли каждую деталь чистой ветошью. Проезжая мимо полей и ручьев, они молча выбрасывали детали пистолетов. Заговорили, лишь отъехав на довольно значительное расстояние от бара.
— Как ты себя чувствуешь? — поинтересовался Луис.
— Никак, — ответил Эйнджел, — только спина болит.
— Как насчет Бенсона?
— С ним мы ошиблись, но я все же прикончил его.
— Они это заслужили.
— Не пойми меня неправильно, — Эйнджел выглядел совершенно спокойным. — У меня нет проблем с тем, что мы сейчас сделали. Но, прикончив его, я не чувствую себя лучше, если ты меня об этом спрашиваешь. Я не его хотел убить. Когда я нажимал на курок, я видел перед собой не Клайда Бенсона, а преподобного. Я видел Фолкнера.
На какое-то время повисла тишина. Они ехали по темным полям, вдали мелькали в тумане очертания домов.
Эйнджел прервал молчание:
— Берду надо было покончить с ним, когда представился случай.
— Возможно.
— Не может быть никаких «возможно». Его надо было просто поджарить.
— Берди не такой, как мы. Он слишком много думает, слишком много чувствует.
Эйнджел глубоко вздохнул.
— Чувствовать и думать — разные вещи. Старый ублюдок никуда не исчезнет. Пока он жив, он остается угрозой для всех нас.
Луис молча кивнул в знак согласия.
— И он изуродовал меня, а я поклялся, что больше никто меня пальцем не тронет. Никто!
Спустя какое-то время его компаньон мягко произнес:
— Нам придется выжидать.
— Чего?
— Подходящей возможности, подходящего времени.
— А если оно не наступит?
— Наступит.
— Вот не надо мне только лапшу на уши вешать, — произнес Эйнджел, прежде чем повторить вопрос:
— А что если не наступит?
Луис протянул руку и мягко коснулся его лица:
— Тогда мы сами создадим такую ситуацию.
Вскоре они пересекли границу штата и направились в Южную Каролину, и их никто не остановил. Где-то далеко остались Верджил Госсард в полубессознательном состоянии и тела Малыша Тома Раджа, Клайда Бенсона и Уилларда Хоага. Эта троица издевалась над Эрролом Ричем, выдернула его из собственного дома, это они повесили его на дереве.
И на Адас-Филд, где горел живой факел, листья дуба стали коричневыми, живица с шипением сочилась из ствола, ветви, как кости горящей руки, распростерлись на бархате ночного неба, усеянном звездами.
Книга 1
Кто тот, что вечно следует за мной?
Меж нами он невидим, нам неведом,
Но ты вглядишься в Белую дорогу -
И вот он, в черном весь, до самых пят.
Он иль она? О, как тревожит душу
Тень за моим плечом...
Т.С. Эллиот «Бесплодная земля»
Глава 1
Медведь сказал, что видел погибшую девушку.
Это было неделю назад, за неделю до происшествия в Каине, когда погибли трое мужчин. Солнечный свет пробивался сквозь слой облаков, грязных и серых, как дымок над подожженной мусорной кучей. В повисшей неподвижности разлилось предчувствие скорого дождя. Во дворе дворняга Блайтов тяжело распласталась на лужайке, голова лежала меж передних лап, в широко распахнутых глазах застыло беспокойство. Блайты жили на Дартмаус-стрит в Портленде, поблизости от Бэк-Коув и залива Каско. Обычно вокруг было много птиц — чаек, уток, зуйков, но сегодня их не было видно. Существовал целый мир, словно нарисованный на стекле и замерший в ожидании мгновения, когда стекло разлетится под ударом невидимой силы.
Мы молча сидели в маленькой гостиной. Медведь, вялый, безучастный, смотрел в окно, словно ожидая, когда первые капли дождя упадут на землю и подтвердят чьи-то невысказанные тревоги и страхи. На отполированном дубовом полу не было заметно никакого движения теней, даже наших собственных. До меня доносилось тиканье фарфоровых часов на камине, стоявших в окружении фотографий. На них были запечатлены моменты другой, более счастливой жизни. Я поймал себя на мысли, что разглядываю фото Кэсси Блайт на выпускном вечере, придерживающей рукой шапочку. Ее кисточка поднялась и распушилась на ветру, словно перышки у встревоженной птицы. У девушки были вьющиеся черные волосы, рот казался чуть великоват, а улыбка — слегка неуверенной, но в карих глазах разлилось умиротворение, и ни малейшей тени печали.
Медведь оторвался от созерцания солнечного света и попробовал встретиться взглядом с Ирвином Блайтом и его женой, но не смог и вместо этого уставился на пол. Моего взгляда он избегал с самого начала, стараясь никак не показать, что я тоже присутствую в комнате. Это был крупный мужчина в поношенном синем джинсовом комбинезоне, зеленой футболке и черном кожаном жилете, который со временем стал явно мал для его внушительной фигуры.
В тюрьме у него отросла длинная всклокоченная борода, немытые волосы висели неряшливыми космами. Со времени нашей последней встречи у Медведя появилось несколько татуировок, типичных для тех, кто побывал в заключении: на правом предплечье фигура женщины, а за левым ухом — кинжал. Он глядел на мир сонными голубыми глазами. Порой у него возникали трудности с выражением своих мыслей. В целом этот человек представлял собой душераздирающее зрелище несчастного, у которого все возможное будущее уже похоронено в прошлом.
Когда паузы в рассказе затягивались, его компаньон прикасался к нему рукой и продолжал говорить за Медведя, ненавязчиво продолжая историю, пока тот ни вспоминал следующий пункт в канве повествования. На спутнике Медведя был какой-то пыльный костюм синего цвета, под ним — белая рубашка с красным галстуком, узел которого поистине чудовищного размера напоминал нарост на горле. Портрет дополняли не сходящий круглогодичный загар и седые волосы. Он представился Арнольдом Сэндквистом, частным детективом. Этот джентльмен занимался расследованием дела Кэсси до тех пор, пока приятель Блайтов не посоветовал им пообщаться на эту тему со мной. Неофициально и, возможно, неэтично я посоветовал им отказаться от услуг господина Сэндквиста, которому они ежемесячно выплачивали полторы тысячи долларов под предлогом, что тот занимается поиском их дочери, бесследно пропавшей шесть лет тому назад, вскоре после окончания колледжа. Сэндквист был уже вторым по счету детективом, которого несчастные родители наняли для расследования обстоятельств исчезновения дочери, и трудно было подобрать для него более точное определение, чем паразит, который присосался к Блайтам. Сэндквист создавал впечатление такого скользкого и масленого, что, должно быть, когда он купался в море, у прибрежных птиц на перьях появлялся слой жира. Я так прикинул, что за пару лет ему удалось раскрутить Блайтов штук на тридцать пять за его так называемую розыскную работу. В Портленде не так много людей с постоянными приличными доходами. Ничего удивительного, что сейчас он пытался вернуть их доверие и их деньги.
Рут Блайт позвонила мне около часа назад, чтобы сообщить о приезде Сэндквиста, у которого, по его словам, были новости насчет Кэсси. Я как раз колол березовые и кленовые чурки, запасая на зиму дрова. У меня даже не было времени помыться и переодеться: на руках, на старых джинсах, на футболке «Сила в одиночестве» остались следы древесной смолы и какие-то мелкие щепки. Перед нами предстал Медведь, прямо из тюремного заведения Мул-Грик Стэйт Пен. По всем его карманам были распиханы дешевые пузырьки из аптек в Тиджуане. Благодаря досрочному освобождению он оказался дома и сейчас делился с нами рассказом о том, как он повстречал давно погибшую девушку.
Именно погибшую, потому что Кэсси Блайт не было в живых. Я знал это и предполагал, что ее родителям это тоже известно. В ту минуту, когда дочь погибла, они не могли не почувствовать, что она перестала существовать: что-то надорвалось в их сердцах, и они поняли, что с их единственным ребенком произошло нечто непоправимо страшное, и она больше никогда не вернется домой. Однако они регулярно, раз в неделю, убирались в ее комнате, дважды в месяц меняли постельное белье, чтобы оно всегда было свежим на случай, если она появится на пороге, переполненная невероятными историями, которые все объяснят в ее шестилетнем молчании. Пока им не скажут открытым текстом: ваша дочь умерла, всегда будет шанс, что Кэсси все же жива, хотя часы на камине каждый день убеждают их в обратном.
Медведь получил три года в калифорнийской тюрьме за скупку краденого. Он был туповатый парень, причем настолько нелепый простофиля, что мог бы украсть у самого себя. Он был слишком откровенным придурком, чтобы быть знакомым Кэсси Блайт по Дампстеру, но с упорством идиота припоминал, запинаясь и путаясь, все новые и новые подробности, которые, я был в этом уверен, его заставил выучить Сэндквист. Ехал он в Мексике после освобождения из тюрьмы, заглядывал в придорожные магазинчики, чтобы подзапастись кое-чем из лекарств, а то нервы совсем расшалились, ну и столкнулся с Кэсси Блайт: она сидела с каким-то немолодым мексиканцем в баре на бульваре Акуа-Калиенте, рядом с ипподромом; ну, а потом этот парень подвалил к нему и говорит, чтоб Медведь не лез не в свои дела и потащил Кэсси в машину. В баре кто-то сказал, что парня зовут Хектор, он живет у пляжа Розарито. У Медведя не было денег, чтобы за ними поехать, но он точно уверен, что эта женщина точно была Кэсси Блайт. Он запомнил ее по фотографиям в газетах: его сестра присылала ему разные газеты, чтобы он мог побыстрее скоротать время в тюрьме, ну а то, что Медведь не мог разобрать надписи на парковочном счетчике, не говоря уж о чтении газет, значения не имело. Она даже обернулась, когда он позвал ее по имени. Он бы не сказал, что у нее был несчастный вид или что ее удерживали силой. Но первое, что он сделал, когда вернулся в Портленд, это позвонил мистеру Сэндквисту, потому что мистер Сэндквист — частный детектив, о нем писали в газетных репортажах. А мистер Сэндквист сказал ему, что больше не занимается этим делом, что взяли другого сыщика. Но Медведь будет работать только с мистером Сэндквистом: он ему доверяет, он о нем много хорошего слышал. Нет уж, если Блайтам нужна помощь Медведя в Мексике, то пусть этим делом снова занимается мистер Сэндквист. При этих словах Сэндквист, который все время мягко покачивал головой, стоя рядом с рассказчиком, выпрямился и с осуждением посмотрел на меня.
* * *
Я не сводил с него взгляда.
— Я знаю тебя, Медведь, и не верю ни одному твоему слову. Не делай этого. Остановись сейчас, пока еще не поздно и дело не зашло слишком далеко.
Медведь, закончив рассказывать свою историю во второй раз, с облегчением перевел дух. Сэндквист мягко погладил его по спине, попутно изобразив на лице мину самой глубокой обеспокоенности, на которую был способен. В этих краях он обитал уже лет пятнадцать, и у него была вполне сносная репутация. Но в последние годы ей был нанесен некоторый урон: сперва развод, потом слухи об увлечении азартными играми. Блайты были для него дойной коровой, которую он никак не мог себе позволить потерять.
Ирвин Блайт продолжал молчать, хотя Медведь давно закончил свой рассказ. Первой заговорила его жена. Она протянула руку и прикоснулась к мужу:
— Ирвин, мне кажется...
Но он поднял руку, и Рут немедленно умолкла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49