А время у нас на исходе, Микаэль эль-Хаким, уже дуют весенние ветры, и освободитель приближается с моря. И нам следует думать о вещах более важных, чем цвет и красота женских глаз. Мы должны голыми руками захватить Алжир, как обещали еврею Синану.

5

На следующий день Абу эль-Касим пригласил к себе нескольких богатых купцов, оказав им поистине королевский прием, потом велел Джулии чертить пальцем линии на песке и говорить, что открывается ее провидческому взору. А когда гости услышали слова Джулии, они стали вырывать клоки волос из своих бород, причитать и голосить:
– Пусть бы знамя Пророка и в самом деле взвилось над морской пучиной, освобождая нас от алчного Селима бен-Хафса. Все лучше, чем терпеть издевательства жестокого властителя Алжира, который даже самых состоятельных людей вынуждает скрывать свои богатства и тем самым нарушать предписания Корана и совершать грех. Однако воины Селима бен-Хафса вооружены острыми мечами, а его палачи – крепкими пеньковыми веревками с петлями на конце.
Абу эль-Касим тоже вырывал волосы из своей бороды и говорил:
– Я такой же купец, как вы, и мне часто приходится уезжать из нашего города по делам. Во время путешествий я часто узнаю о вещах, о которых не ведают самые богатые и могущественные люди. Осенью говорили, что великий Хайр-эд-Дин снаряжает флот, призывает под свои знамена военачальников и собирает пушки, чтобы вернуть Алжир под власть Блистательной Порты до того, как поспеют фиги. Потому-то я и обеспокоен всерьез вашей судьбой, ибо вы богаче меня и вам есть что терять. Сопротивляться Хайр-эд-Дину бессмысленно, ибо сокрушит он любую преграду на своем пути, и для вас борьба с этим человеком, возможно, кончится плачевно. И я думаю: стоит ли ставить под удар свое дело – торговлю, лавки, дома, да и все свое состояние, – ради благополучия проклятых Хафсидов?
Купцы ответили:
– Надо тайно известить Хайр-эд-Дина, что мы не станем противиться его приходу, а наоборот, встретим его с пальмовой ветвью в руках, пусть только прогонит из города воинов Селима бен-Хафса и отсечет голову владыке Алжира.
Однако Абу эль-Касим лишь покачал головой, слыша эти их слова, и печально изрек:
– Да хранит меня Аллах от подобных речей! Разве можно обещать то, в чем мы сами не уверены? Впрочем, великий Хайр-эд-Дин вряд ли поверит столь сомнительным обещаниям. Говорят, он желает вступить в город, не проливая крови. Вы должны открыть перед ним городские ворота и преподнести на золотом блюде голову Селима бен-Хафса. Кроме этого, вам необходимо в великой мечети провозгласить Хайр-эд-Дина владыкой Алжира и таким образом загладить вину за старую измену. Он же обещает изгнать испанцев и разрушить их крепость у входа в порт. И я уверен – Хайр-эд-Дин сумеет достойно отблагодарить тех, кто расчистит ему путь к алжирскому престолу.
Купцы хором воскликнули:
– О горе, горе нам! Слова твои слишком опасны! Ибо как же нам голыми руками победить Селима бен-Хафса и тысячу его воинов, вооруженных мечами и пушками? Видимо, тебя сильно мучили кошмары в ночь полнолуния, и ты видел все это в недобром сне!
На это Абу эль-Касим ответил:
– Вы совершенно правы. Именно во сне видел я десятерых хитрых мужей, которые собрали десять тысяч золотых монет и передали эти деньги надежному человеку. А потом Гассан, начальник стражи, охраняющей восточные ворота, закрыл глаза на то, что в город прибыл караван верблюдов, доставивший в Алжир оружие в корзинах с зерном, купцы же спрятали привезенные мечи и пики в своих домах. И еще я видел, как десять храбрых мужей говорили с десятью другими, те же в свою очередь беседовали с третьим… И никого из них не предали, ибо всего лишь десятеро знали имена друг друга и имя начальника одного из отрядов городской стражи. В моем сне все происходило очень быстро, сам удивляюсь, как это я все запомнил – но успел заметить оружие, спрятанное в песке на берегу моря, и многочисленные военные корабли, ожидающие лишь сигнала, чтобы бросить якорь и высадить войска. Воины прошли в город через открытые ворота. В моем сне все происходило гладко и слаженно, но я тут ни при чем – ведь никто не может отвечать за свои сны.
Купцы затыкали уши пальцами, чтобы не слышать опасных слов, но многие все же уловили, сколько денег потребуется на покупку оружия, и теперь остолбенело взирали на Абу эль-Касима. Наконец старший из них, задумчиво поглаживая бороду, промолвил:
– Получи мы пусть даже тайное одобрение наших планов, мы могли бы обсудить это дело, несмотря на то, что Хафсиды правили нами целых триста лет. Муфтий мог бы благословить наши действия, а потом отправиться в паломничество; думаю, в случае неудачи Хайр-эд-Дин не откажется обеспечить этому ученому мужу спокойную старость. Я даже готов поговорить с муфтием об этом, ибо сам я уже дряхл и немощен и ничего больше не ожидаю от жизни, потому-то и боюсь меньше вас всех. Так что остается лишь подыскать надежного человека, которому мы сможем доверить столь большую сумму денег.
– Он – перед вами, – прямо заявил Абу эль-Касим, приведя купцов в неподдельное изумление.
Сперва многие не хотели согласиться, однако мой хозяин сумел их убедить, клянясь именем Аллаха, Кораном и собственной бородой, что рискует жизнью и всем своим мизерным состоянием лишь ради свободы Алжира, для себя ничего не требуя, и в конце концов вынудил купцов довериться ему.
Вечером, когда стало смеркаться, к нашим дверям доставили тяжелый железный сундук с десятью кожаными мешками, в каждом из которых находилось по десять мешочков поменьше, содержащих по сто золотых монет. Когда с превеликим трудом мы втащили сундук в дом и отослали Джулию спать, Абу эль-Касим плотно затворил ставни и проверил замки на дверях, а потом пересчитал деньги. В сундуке было ровно десять тысяч золотых монет, и Абу эль-Касим, от великой радости не удержавшись на ногах, рухнул на эту кучу золота и, посыпая дождем монет голову и плечи, воскликнул:
– Микаэль эль-Хаким! Ты когда-нибудь видел, чтобы нищий купался в золоте?!
Я и вправду в жизни не видел такой кучи денег, поэтому поспешно сказал:
– Дорогой мой господин и повелитель, надо поскорее сложить деньги в мешочки, нанять выносливого верблюда и бежать из города, пока не поздно.
Но Абу эль-Касим ответил:
– Не вводи меня в искушение, Микаэль эль-Хаким, мне и так трудно устоять перед соблазном, ибо я чувствую, что много на этом деле мне не заработать. Оружие Хайр-эд-Дина, правда, уже находится поблизости, но взяточнику Гассану придется немало заплатить, чтобы он пропустил поклажу в город. Подкуп воинов Селима бен-Хафса тоже обойдется в кругленькую сумму, так что вряд ли стоит рассчитывать на большее, чем половина этих денег. Да и то – слава Аллаху.
Все шло по заранее намеченному плану. В караван-сарае остановились незнакомцы с исхудалыми лицами и горящими глазами, то и дело бессознательно пытавшиеся нащупать рукояти мечей – хотя оружие у приезжих отобрали. Перепуганные бедные торговцы и ремесленники тяжко вздыхали бессонными ночами, ибо по тайному повелению муфтия именно на складах и в чуланах этих скромных горожан хранились пики и ятаганы. Муфтий же поскорее отправился в паломничество, и сопровождал ученого мужа старший из купцов, которого сподвиг на это путешествие вещий сон.
Уже зацвели фруктовые деревья, и больше не надо было отапливать дом кизяком и хворостом. Со дня встречи с купцами страх не покидал меня, и я бродил по дому сам не свой, но Абу эль-Касим успокаивал меня:
– Ах, Микаэль эль-Хаким, ты же должен понимать, что опасность придает жизни особый вкус, как острые пряности – блюдам. Человек так быстро устает от удобств и обыденности существования, что лишь нависшая над ним смертельная угроза способна пробудить в нем жажду жизни, ибо только в таких условиях он может наконец по-настоящему радоваться пище и сну, а также наслаждаться каждым мгновением, отпущенным ему Аллахом на этой земле.
Возможно, торговец говорил все это, чтобы посмеяться надо мной, потому что все ночи напролет я стонал во сне, а страх полностью лишил меня аппетита. Но как только задули теплые весенние ветры, напоенные чудесным благоуханием цветущих плодовых деревьев, я стал находить утешение в мыслях о том, что после падения жестокого деспота Селима бен-Хафса все обездоленные и нищие в Алжире обретут свободу. И со все возрастающей надеждой я ждал того дня, когда Джулия станет моей рабыней.
Однажды, работая теплым весенним днем на улице около лавки, я вдруг увидел юношу, который явно направлялся к нашему дому. На молодом человеке были лишь короткая туника и шелковый пояс с бахромой и прикрепленными к ней серебряными колокольчиками. На шелковых лентах, завязанных под коленями, звенели такие же колокольчики, а на груди сходились передние лапы львиной шкуры, небрежно наброшенной на плечи. На эту роскошную шкуру волнами ниспадали великолепные локоны молодого человека, который приближался ко мне с непокрытой головой. В руке у него я заметил раскрытую книгу, оправленную в мягкий сафьян; проходя по улице, юноша время от времени замедлял шаг, заглядывал в книгу – и погружался в чтение, не обращая ни малейшего внимания на происходящее вокруг. Каждый его шаг сопровождался нежным перезвоном серебряных колокольчиков.
Казалось, более красивого юноши я не видел никогда в жизни. Его мягкие кудри и черная бородка блестели, как шелк. Когда он подошел поближе и я рассмотрел, сколь прекрасно его лицо и благородна осанка, я страшно позавидовал незнакомцу. Он же остановился передо мной и промолвил по-арабски:
– Мне сказали, что торговец благовониями, Абу эль-Касим, живет в этом доме. Если ты, случайно, его сын, то Аллах воистину милостив к нему.
Я был одет в старое грязное платье, а мои ладони покрывал толстый слой мази, которую я только что приготовил, поэтому, чувствуя себя униженным, я пробормотал:
– Это лавка Абу эль-Касима, я же – всего лишь его раб, и зовут меня Микаэль эль-Хаким. Я не могу пригласить тебя, ибо моего господина нет дома.
Незнакомец взглянул на меня своими лучистыми глазами и воскликнул:
– Так ты и есть Микаэль эль-Хаким? Я много слышал о тебе!
Недоверчиво глядя на него, я спросил, что ему угодно. Он же ответил мне:
– Я – человек, Принадлежащий к братству странствующих дервишей. Наше братство называют также сектой Суфи Секта Суфи – речь идет о суфизме (от араб, «суф» – шерсть, грубая шерстяная одежда) – мистико-аскетическом направлении в исламе. Первые суфийские общины возникли ок. 890 года и объединяли низшие слои мусульманского духовенства, критиковавшие богатство, роскошь, чревоугодие, праздность и возводившие в культ бедность как наилучшее средство, ведущее к спасению души.

или молящими о любви. Мое имя – Мустафа бен-Накир, и я – не низкого рода, хотя сам зову себя ангелом смерти. Я путешествую из страны в страну, из города в город, а по пути читаю сочинения персидских поэтов, дабы возрадовалось сердце мое.
Он открыл книгу и приятным голосом прочитал несколько звучных персидских строк, что доставило мне истинное удовольствие. Юноша понравился мне с первого взгляда, и, несмотря на отсутствие Абу эль-Касима, я пригласил дервиша в дом, он же согласился без лишних уговоров, а войдя внутрь, с таким любопытством огляделся вокруг, что я на всякий случай быстро упрятал подальше глиняный горшочек с мелкими монетами, которыми обычно отсчитывал сдачу нашим покупателям. Потом я предложил молодому человеку скромное угощение, а когда юноша утолил голод, я спросил о вере, которую он исповедует. И Мустафа бен-Накир рассказал мне о себе и своих странствиях.
– Родился я в Стамбуле, на границе двух миров, в прекрасном городе, который христиане зовут Константинополем. Мой отец был богатым купцом, а мать – рабыней-гречанкой. Арабский мудрец обучал меня законам и открыл мне премудрости Корана, а персидский поэт – тайны стихосложения. В семнадцать лет на меня снизошло озарение, и учеба в самом знаменитом медресе, где я изучал формы и постигал сущность молитв и смысл сур Корана, показалась мне пустой тратой времени. Я вступил в братство Суфи, чтобы петь и танцевать на улицах городов под нежный перезвон серебряных колокольчиков. А когда пение и пляски надоедали нам, мы отправлялись в путешествие по другим странам, чтобы познать обычаи и традиции чужих народов. Я побывал в Багдаде, Иерусалиме и Каире и никогда не жалел о том порыве, который заставил меня отказаться от роскоши и неги ради познания опасностей и трудностей жизни. Я живу в нужде и питаюсь подаянием, но до сих пор никогда не голодал. И я доволен жизнью, ибо потребности мои весьма скромны.
Его слова привели меня в восторг, ибо вера его показалась мне чем-то совершенно новым, хотя в глубине души я подозревал, что мудрецы-имамы не признают ее. Я хотел побольше узнать об основах этой веры, и тогда юноша взглянул на меня своими лучистыми ангельскими глазами и объяснил:
– Полная свобода – вот суть моей веры, и она не признает над собой ни законов, ни запретов, ни ограничений; исповедуя ее, члены братства Суфи подвластны лишь велениям собственного сердца. Потому-то я и ношу с собой все, что мне принадлежит, и всегда могу пуститься в странствие с караваном, если понравится мне убаюкивающий шаг одного из верблюдов, или же, ведомый полетом птицы, отправиться в пустыню, чтобы в тишине и одиночестве предаться размышлениям, или вдруг, поддавшись порыву внезапного желания, взойти на палубу корабля, поднимающего паруса, и уплыть в неизведанные края. Бывает, что из-за тонкой оконной решетки поманит меня белая рука и бросит цветок к моим ногам – и без малейших колебаний я спешу на этот зов.
Много интересного рассказал мне Мустафа бен-Накир и о своей вере, и о секте дервишей. Иногда он замолкал, словно вслушиваясь в отзвук собственных слов, и тогда мне казалось, что нет на свете ничего более важного, чем наша беседа в этот полуденный час. Занятые разговором, мы ничего не замечали, и неожиданно появившийся Абу эль-Касим застал нас врасплох.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39