Но она не уходила. Ясуко слышала голос свекрови и видела через щель в ставнях, как мелькнула спина госпожи Кабураги, когда её провожали в кабинет Юити. «Она расхаживает по моему дому, как по собственному», – подумала Ясуко.
Вскоре госпожа Минами вышла из кабинета Юити одна. Она села рядом с Ясуко. Её лицо не было бледным, наоборот, от волнения у неё на щёках играл румянец.
Некоторое время спустя свекровь сказала:
– Что подвигло её прийти сюда и рассказывать нам подобные вещи? Не для того же, чтобы развлечься, это уж точно.
– Должно быть, Юити очень ей нравится.
– Если не сказать больше!
Теперь в сердце старой дамы, кроме сочувствия к своей невестке, зародились облегчение и гордость. Если дело дойдет до того, что ей предстоит решать, поверить письму или рассказам госпожи Кабураги, она без колебаний выберет последнее. То, что её красавчик сын имел большой успех у противоположного пола, было в соответствии с её представлениями о морали достоинством. Короче говоря, это её осчастливило. Ясуко понимала, что она и её добрая свекровь живут в разных мирах. Ей нужно самой позаботиться о себе, другого выхода нет. По своему опыту, однако, она уже знала, что у неё нет другого способа избавиться от боли, как пустить всё на самотек. Поставленная в такое жалкое положение, она сжалась и неподвижно застыла, как беспомощный маленький зверек.
– Ну, все кончено, – сказала старая дама в отчаянии.
– Это еще не конец, мама, – сказала Ясуко. Её слова были суровы, но свекровь восприняла их так, будто невестка хочет подбодрить её.
Заливаясь слезами, она благодарила её фразой, которая первой пришла на ум:
– Мне так повезло, что у меня такая невестка. Спасибо тебе, Ясуко…
Когда госпожа Кабураги наконец осталась наедине с Юити в его кабинете, она глубоко вдохнула воздух, словно человек, входящий в лес. Он казался ей более приятным и освежающим, чем воздух любого леса.
– Славный кабинет.
– Он принадлежал моему отцу. Когда я дома, дышать свободно я могу только здесь.
– Я тоже.
Юити понимал, почему подтверждение прозвучало так естественно. Она вторглась в чужой дом, как сильный ветер, разбросав пристойность, честь, сочувствие и скромность во всех направлениях, вволю предалась жестокости по отношению к себе и к другим и с пылом ради Юити осмелилась на сверхчеловеческие подвиги. И теперь ей нужно было перевести дыхание.
Окно было открыто. На столе стояла старомодная настольная лампа, несколько пузырьков с чернилами, стопка словарей и мюнхенская глиняная пивная кружка с летними цветами. За окном на переднем плане расстилалась похожая на гравюру на медной тарелке картина жаркой улицы в конце лета, вызывающая почему-то чувство одиночества видом свежих досок многочисленных построек, выросших на пожарищах. Столичные трамваи спускались с холма, следуя проложенному маршруту. После того как случайное облачко пробежало по небу, рельсы, ведущие в обоих направлениях, камни фундаментов обгоревших развалин, все еще не перестроенных, и осколки стекла в горах мусора засверкали невероятным, ослепительным блеском.
– Все хорошо. Твоя мать и Ясуко тоже вряд ли снова пойдут в тот ресторанчик, чтобы просто удостовериться.
– Согласен, все в порядке, – убежденно сказал юноша. – Полагаю, второго письма не будет. У мамы не хватит духу пойти туда во второй раз, а Ясуко, хотя у неё и хватит храбрости, никогда этого не сделает.
– У тебя усталый вид. Думаю, тебе стоит немного отдохнуть подальше от дома. Не посоветовавшись с тобой, я объявила твоей матери, что мы едем в путешествие на пару дней.
Юити повернулся к ней с выражением крайнего удивления на лице.
– Давай поедем сегодня вечером, – настаивала она. – Я могу купить железнодорожные билеты через знакомых. Я позвоню тебе потом. Мы можем встретиться на вокзале. Мне бы хотелось задержаться на Сима на обратном пути в Киото. Мы снимем номер в отеле. – Она изучающе смотрела на Юити. – Не волнуйся. Мне слишком многое известно, чтобы доставлять тебе беспокойство. Между нами ничего не произойдет, поэтому успокойся.
Госпожа Кабураги снова вычислила желание Юити. Он согласился поехать. Ему действительно хотелось на два-три дня вырваться из этой удушающей атмосферы. Такого великодушного и падежного попутчика, как госпожа Кабураги, ему не найти.
Взгляд юноши выражал благодарность, и госпожа Кабураги, которая опасалась отказа, торопливо махнула рукой:
– На тебя не похоже благодарить меня за такой пустяк. Ладно? Во время поездки, если ты не будешь обращать на меня никакого внимания, я буду очень расстроена.
Госпожа Кабураги отбыла. Мать Юити проводила её до двери, а потом последовала за Юити в его кабинет. Пока она была с Ясуко, та ей открыла глаза на её роль.
Старая дама театрально закрыла за собой дверь.
– Ты собираешься в поездку с этой замужней женщиной?
– Да.
– Я хочу, чтобы ты никуда не ехал. Для Ясуко это будет тяжело.
– Если так, почему она сама не пришла и не остановила меня?
– Если ты просто-напросто пойдешь к Ясуко и выложишь ей прямо, что отправляешься в поездку, ты выбьешь землю у неё из-под ног.
– Мне бы хотелось ненадолго уехать из Токио.
– Если так, поезжай с Ясуко.
– Если я поеду с Ясуко, мне не будет покоя.
От возмущения голос матери стал визгливым.
– Подумай хоть немного о своем ребенке!
Юити опустил глаза и ничего не сказал. В конце концов заговорила его мать:
– Подумай и обо мне тоже.
Это напомнило Юити о полном отсутствии у его матери доброжелательности во время эпизода с письмом.
Послушный долгу сын помолчал некоторое время, а потом сказал:
– В любом случае, я еду. Я доставил человеку достаточно хлопот с этой странной историей с письмом. Ты не думаешь, что не принять её приглашение будет невежливо?
– Ты говоришь как любовник на содержании.
– Верно. Как она и говорит. Я и есть её любовник на содержании.
Юити торжествующе повторил эти слова своей матери, отдалившейся теперь от него в гораздо большей мере, чем он мог представить.
Глава 30
ГЕРОИЧЕСКАЯ СТРАСТЬ
Госпожа Кабураги и Юити уехали тем же вечером одиннадцатичасовым поездом. К тому времени жара спала.
Когда отправляешься в путь, возникает странное ощущение. Человека охватывает чувство, что он свободен не только от страны, которую только что покинул, но также и от времени, которое проводит в отпуске.
Юити не испытывал никаких сожалений. Странно сказать, но это было из-за того, что он любил Ясуко. Как он смотрел на вещи с позиций своей извращенной любви, его отъезд в это путешествие под грузом обстоятельств, которые вынудили его так поступить, был прощальным подарком Ясуко. В это время его тонкую, чувствительную натуру не пугало даже лицемерие. Он думал о заявлении, которое сделал матери:
– Во всяком случае, я люблю Ясуко. Разве это не может служить доказательством того, что я люблю женщин? Держа эти слова в уме, он пришёл к заключению, что у него была основательная причина полагать, что это Ясуко, а не он сам доставила госпоже Кабураги беспокойство, вынудив её прийти на выручку.
Госпожа Кабураги не понимала этого нового хода мыслей Юити. Он был просто очень красивым юношей, которого переполняли молодость и обаяние, более того, он никогда не сможет полюбить женщину. Она, и никто иной, спасла его.
Токийский вокзал исчез вдалеке. Госпожа Кабураги издала тихий вздох. Если она позволит хоть малейший намек на свою любовь, долгожданный отдых для Юити определенно будет испорчен. Когда поезд кидало из стороны в сторону, их голые плечи соприкасались время от времени, но когда такое случалось, именно она спокойно убирала руку. Она опасалась, что, если Юити почувствует её любовь даже по малейшему трепету с её стороны, кончится тем, что он будет раздосадован.
– Как поживает господин Кабураги?
– Он живет отдельно от своей жены. Полагаю, можно сказать, что так было всегда.
– Он еще не изменил своих привычек?
– Теперь, когда я всё о нём узнала, он стал гораздо спокойнее. Когда мы прогуливаемся по городу, он, поддразнивая меня, восхищается: «Ну разве этот малыш не прелесть?»
Юити ничего не ответил, и через некоторое время госпожа Кабураги спросила:
– Тебе не нравится, что я говорю подобные вещи?
– Да, – ответил юноша, не глядя на неё. – Мне не правится слышать о подобных вещах из ваших уст.
Чувствительная женщина видела насквозь детские капризы, которые этот сосредоточенный на себе юноша скрывал от окружающих. Это было чрезвычайно важное открытие. Это означало, что Юити все еще питает в отношении её какие-то иллюзии. «Пожалуй, я должна действовать, будто ничего не понимаю. Я должна казаться совершенно безобидной возлюбленной», – решила она с некоторым удовлетворением.
Спустя какое-то время усталая пара уже спала. Утром в Камэяма они пересели на линию Тоба, затем на линию Сима и более часа спустя прибыли на последнюю остановку Касикодзима – остров, соединяющийся с материком одним только коротким мостом. Воздух был удивительно чистым. Два путешественника сошли на незнакомой станции и вдохнули морской бриз, дующий с многочисленных островов залива Эго.
Когда они добрались до гостиницы на вершине холма Касикодзимы, госпожа Кабураги попросила предоставить им одну комнату на двоих. Не то чтобы она совсем ничего не ожидала. Госпожа Кабураги не знала, что делать с этой своей трудной любовью. Если это можно назвать любовью, это была любовь incognita. Ни в одной пьесе, ни в одном романс не было описано ничего подобного. Ей приходилось полагаться только на себя, пробовать на свой страх и риск. Если она сможет проспать одну ночь с мужчиной, которого так сильно любит, не торопя событий, то когда родится новый день, еще мягкая, лихорадочная любовь обретет форму и закалится как сталь, благодаря такому тяжкому испытанию. Когда их проводили в номер, Юити увидел две кровати, стоящие рядом, и изумился, по потом смутился, что засомневался в ней.
День был прекрасный, бодрящий, не слишком жаркий. Отдыхающие, приехавшие в отель на неделю, обычно задерживались дольше. После обеда они пошли на пляж на полуострове Сима рядом с мысом Годза. Они добрались туда на большой моторной лодке, которая курсировала со стоянки позади отеля вдоль узкого входа в залив Эго.
Госпожа Кабураги и Юити надели легкие рубашки поверх купальных костюмов. Их окружало величавое спокойствие природы. Морской пейзаж состоял не столько из чередующихся островов, сколько из скоплений многочисленных островков. Береговая линия была сильно изрезана, и казалось, что вода украдкой пробирается дальше на сушу, поглощая её. Так, своеобразное спокойствие пейзажа роднило его с видом средоточия наводнения, над которым величественно возвышались только широкие холмы. На западе и на востоке, насколько хватало глаз, повсюду, до неожиданных ущелий в горах, простиралось сверкающее море.
Поскольку утром некоторые приезжие уже съездили искупаться и возвратились, в лодке, когда она отчалила в полдень, было всего пятеро, если не считать Юити и госпожу Кабураги. Пассажирами были молодая пара с ребенком и еще одна пара американцев средних лет. Лодка пробиралась между плотиками ама – ныряльщиц за жемчужными раковинами, которые плавали повсюду на спокойной поверхности залива с изрезанной береговой линией. Плотики использовались для того, чтобы к ним подвешивать погруженные глубоко в море корзины, полные моллюсков-жемчужниц. Поскольку лето уже близилось к концу, самих «морских дев» ама нигде не было видно.
Они поставили складные стулья на палубе на носу лодки и уселись на них. Вид обнаженного тела госпожи Кабураги, которое Юити видел в первый раз, вызывал у него восхищение. В нём сочетались элегантность и зрелость. Всё тело состояло из изящных изгибов, красота ног была такой, словно женщина с детства привыкла сидеть на стульях. Особенно прекрасной была линия от плеча к предплечью. Госпожа Кабураги ничего не предпринимала, чтобы защитить от солнечных лучей свою слегка загорелую кожу, на которой не было заметно ни малейших признаков возраста.
Округлость линии от плеча к запястью в изменчивой тени от её волос, развевающихся на морском ветру, походила на голые руки благородных матрон Древнего Рима. Освободившись от навязчивой идеи желать это тело из чувства долга, необходимости увлечься им, Юити прекрасно понимал эту красоту. Госпожа Кабураги сияла рубашку. Она разглядывала острова, блестящие на солнце. Их было очень много. Они проплывали мимо, потом исчезали вдалеке. Юити представлял множество жемчужин, начинавших созревать в корзинах, подвешенных глубоко в море на бесчисленных жемчужных плотах, под этим солнцем позднего лета.
Вход в залив Эго разветвлялся на многочисленные узкие бухточки, из одной появилась лодка и заскользила по поверхности моря, видимо направляясь к берегу. В зелени окружающих островов можно было видеть крыши домов добытчиков жемчуга. Вместе взятые, они образовывали лабиринты улиц.
– Ой, хамаю! – воскликнул один из пассажиров.
На одном из островов то тут, то там были видны группки белых цветов. Госпожа Кабураги посмотрела через плечо юноши на легендарные цветы хамаю, которые теперь почти уже отцвели.
До сих пор она не испытывала особой любви к природе. Её привлекали только тепло тела, пульс, плоть и кровь, а также запах человеческого тела. Но панорама, представшая перед глазами, сейчас тронула её жестокое сердце. Почему? Потому что природа, казалось, отвергала её заигрывания.
Вернувшись с купания, перед ужином, они вдвоем отправились в гостиничный бар выпить по коктейлю. Юити заказал мартини. Госпожа Кабураги велела бармену смешать абсент, французский и итальянский вермут и приготовить ей коктейль.
Они были восхищены красками закатного зарева. Их напитки, пронзенные лучами заходящего солнца, сверкали оранжевым и светло-коричневым, потом стали малинового цвета.
Хотя окна повсюду были открыты, не чувствовалось и намека на ветерок. Таков был знаменитый вечерний покой побережья Исэ-Сима. Палящая атмосфера, нависшая словно тяжелая шерстяная ткань, не нарушала здоровое спокойствие юноши, оживленного и душой и телом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60