– думала она. – Его чувства и мои чувства похожи на цветы и листья сакуры, предназначенные увянуть, так и не увидев друг друга».
О ставни бились ночные бабочки. Ей было понятно удушающее нетерпение больших ночных бабочек, разбрасывающих пыльцу со своих крыльев. «Во всяком случае, я могу чувствовать только так. По крайней мере, теперь я могу подбодрить его своим ощущением счастья».
Госпожа Кабураги посмотрела на диван в стиле рококо, на котором часто сиживала с мужем. Только сидела – ничего больше. Даже края их одежды никогда не соприкасались, между ними всегда было определенное расстояние. Неожиданно к ней вернулось воспоминание о двух гротескных тенях – своего мужа и Юити, обнимающих друг друга. Её обнаженным плечам стало холодно.
Она увидела эту сцену случайно. На самом деле это было ненамеренное вмешательство. Ей просто хотелось увидеть Юити в деловой обстановке в её отсутствие. Такие неожиданные желания, по-видимому, всегда влекут за собой самые печальные последствия.
А теперь госпожа Кабураги находится с Юити в этой самой комнате. Она занимает то самое место, которое могло бы занимать счастье. Вместо этого здесь была она. Её поистине дальновидная душа вскоре ясно поняла непреложную истину, что счастье для неё неосуществимо и что Юити никогда не полюбит женщину.
Неожиданно, словно ей стало холодно, она завела руку за спину и застегнула лиф. Пришлось осознать, что все её соблазны будут тщетными. В прежние времена, если была расстегнута хоть одна пуговичка, то это было сделано лишь потому, что она ощущала присутствие мужчины. Если бы один из мужчин, с которыми она общалась в тот период, увидел теперешнюю её скромность, он определенно не поверил бы собственным глазам.
Юити вышел из ванной, причесывая волосы. Его влажное и блестящее молодое лицо напомнило госпоже Кабураги кофейню, где она встретилась с Кёко, и лицо Юити тогда тоже было влажным от внезапного дождя.
Чтобы освободиться от воспоминаний, она обратилась к нему:
– Ладно, говори быстро. Ты вытащил меня в Токио и до сих пор не сказал зачем.
Юити изложил суть произошедшего и попросил помощи. Из всего сказанного было ясно одно – достоверность письма нужно каким-то образом опровергнуть. Госпожа Кабураги быстро приняла дерзкое решение – она пообещала навестить дом Минами на следующий день. Затем она отослала Юити. Она была несколько заинтригована всем этим. Особенность её характера заключалась в том, что в нём естественно сочетался наследственный аристократизм с сердцем продажной шлюхи.
На следующее утро в десять часов семейство Минами встречало «нежданную» гостью. Её препроводили в гостиную на втором этаже. Появилась мать Юити. Госпожа Кабураги сказала, что ей бы хотелось увидеть и Ясуко тоже. Юити остался в своем кабинете, чтобы избавить её от встречи с ним.
Ее немного пополневшее тело было облачено в легкое алое платье. Она постоянно улыбалась, так вежливо и так сдержанно, что даже до того, как она начала свой рассказ, сердце госпожи Минами наполнилось ужасом, заставив её опасаться, что она услышит еще об одном скандале.
– Мне неловко об этом говорить, но электрические вентиляторы и я… О, благодарю вас, – сказала гостья, и ей принесли простой веер. Она держала веер и томно обмахивалась им, её взгляд с интересом замер на лице Ясуко. Впервые после тех танцев в прошлом году эти две женщины сидели друг против друга.
«При других обстоятельствах, – подумала госпожа Кабураги, – я бы ревновала к этой женщине». Однако её сердце ожесточилось, и, возможно, из-за жестокости она чувствовала лишь презрение к красивой молодой жене.
– Ю-тян послал мне телеграмму и попросил приехать.
Вчера вечером я узнала все об этом странном письме. Вот почему я пришла сюда сегодня. Как я понимаю, в письме также говорилось что-то о господине Кабураги.
Вдова Минами молчала, повесив голову. Ясуко подняла глаза и посмотрела прямо на госпожу Кабураги. Затем она сказала тихим, но твердым голосом, обращаясь к своей свекрови:
– Думаю, мне лучше уйти.
Ее свекровь, не желая, чтобы её оставляли одну, остановила её:
– Но госпожа Кабураги оставила свои дела и приехала сюда, чтобы поговорить с нами обеими.
– Да, но я не хочу больше участвовать в обсуждении этого письма.
– Я чувствую то же самое. Но если не обсуждать то, что заслуживает обсуждения, потом можно пожалеть.
То, как эти две женщины обменивались очень правильными словами и в то же время ходили вокруг да около всего одного неприличного слова, было крайне парадоксально.
Госпожа Кабураги вмешалась в их разговор в первый раз:
– Почему, Ясуко?
Ясуко показалось, что они с госпожой Кабураги принимают участие в сикири :
– Я просто не желаю думать о содержании этого письма.
Госпожа Кабураги закусила губу при таком резком ответе. Она думала: «Боже, она воспринимает меня как врага и бросает мне вызов». Её терпение подходило к копну. Она прекратила попытки помочь ограниченному неопытному добродетельному уму Ясуко попять, что она тоже на стороне Юити. Она позабыла о своей роли и отбросила все запреты относительно повелительных формулировок.
– Я хочу, чтобы вы услышали то, что я должна вам сказать. Я пришла, чтобы сообщить своего рода благоприятную весть. Хотя некоторые, кто это услышит, могут, по-видимому, счесть это порочным.
– Пожалуйста, поторопитесь и расскажите нам, – сказала мать Юити. – Я умираю от нетерпения.
Ясуко осталась сидеть на своем месте.
– Ю-тян полагает, что, кроме меня, нет другого свидетеля, который может подтвердить, что это письмо совершенно безосновательно. Поэтому он послал мне телеграмму, чтобы я приехала. То, в чем я вынуждена признаться, – это горькая пилюля. Однако полагаю, то, что я скажу относительно этого постыдного, лживого письма, во многом успокоит вас.
Голос госпожи Кабураги подвел се, когда она продолжила:
– У нас с Ю-тяном давняя связь.
Госпожа Минами обменялась долгим взглядом с невесткой. Этот новый удар лишил её сил. Через некоторое время самообладание вернулось к ней, и она задала вопрос:
– Но означает ли это, что и в последнее время вы как-то поддерживали эту связь? Вы с весны находитесь в Киото.
– Когда мой муж потерял работу, он уже тогда подозревал о том, что происходит между мной и Юити. Поэтому он заставил меня поехать в Киото вместе с ним. Но все равно я все время приезжала в Токио.
– А Юити… – Мать подыскивала слова, в конце концов остановилась на неопределенном слове «дружба», и ей удалось выговорить его. – А Юити был дружен только с вами?
– Ну… – Госпожа Кабураги смотрела на Ясуко. – Не исключено, что есть и другие. В конце концов, он молод. С этим ничего не поделаешь.
Лицо матери Юити стало свеколыю-красным, затем она, занервничав, спросила:
– Эти другие, среди них, случайно, нет ли мужчин?
– Господи! – Госпожа Кабураги засмеялась. Ей доставляло удовольствие, когда вульгарные слова срывались с её губ. – Я знаю пару женщин, которые сделали аборты, чтобы избавиться от детей Юити.
Признание госпожи Кабураги, прямое и без излишних прикрас, произвело потрясающий эффект. Это бесстыдное признание перед женой и матерью её любовника было гораздо более подходящим и заслуживающим доверия в этой ситуации, чем исповедь с целью вызвать слезы.
Смущение вдовы Минами было больше, чем она могла вынести. В первый раз её женская скромность подверглась испытанию в том вульгарном ресторане. В результате её воля была парализована, поэтому она видела в этом самом последнем неординарном событии, спровоцированном госпожой Кабураги, только естественность.
Вдова старалась успокоиться. Это было лишь временное облегчение, позволившее упрямой навязчивой мысли пронестись у неё в голове: никто не сможет доказать, что это признание – ложь. Наилучшее доказательство его правдивости состоит в том, независимо от того, как могут поступать мужчины, что для женщины признаваться в романе, которого на самом деле не было, просто невозможно. Кроме того, что касается женщины, спасающей мужчину, нельзя сказать, как далеко она может зайти. Поэтому не исключена возможность, что женщина, такая, как жена бывшего князя, вполне может отправиться к жене и матери своего любовника и сделать такое нелицеприятное признание.
В таких рассуждениях было удивительное логическое противоречие. Короче говоря, лишь одного упоминания слов «мужчина» и «женщина» было достаточно, чтобы она считала их любовную связь делом само собой разумеющимся.
Если бы она была старомодной, она закрыла бы глаза на подобную историю, затрагивающую замужнюю женщину и женатого мужчину, но теперь оказалось, что она одобряет признание госпожи Кабураги. Она испытывала ужасное замешательство, поскольку её моральные устои, видимо, стали несколько размытыми. Она боялась той части себя, которая склонялась поверить рассказу госпожи Кабураги и выбросить письмо в мусор, но чувствовала сильную потребность прибегнуть к доказательствам, которые собрала для подтверждения содержания письма.
– Да, но я видела фотографию. Меня до сих пор тошнит, когда я вспоминаю то грязное место и того дурно воспитанного официанта с фотографией Юити.
– Ю-тян рассказывал мне об этом. Честно говоря, он упоминал, что некоторые его товарищи по учебе увлекаются подобными вещами и они так докучали ему, выпрашивая у него фотографии, что он подарил им несколько, и я полагаю, они их передавали друг другу. Ю-тян ходил в такие места с приятелями наполовину из любопытства, а когда он облил презрением мужчину, который всё время приставал к нему, этот человек написал письмо, чтобы насолить ему.
– Ну почему же Юити не рассказал мне, его матери, об этом?
– Полагаю, он побоялся.
– Я не очень хорошая мать, это точно. Принимая во внимание то, что вы говорите, могу я задать вам невежливый вопрос?
«Существуют ли веские основания верить тому, что между Юити и госпожой Кабураги действительно есть связь?» Она ожидала этого вопроса. Тем не менее она с трудом сохраняла спокойствие. Она все видела.
И то, что она видела, – это не какая-то фотография! Чувства госпожи Кабураги помимо её воли были задеты. Её не смущало, что она дает ложные показания, но ей было больно предавать тот сладостный обман, который она выстраивала вокруг своей жизни до тех пор, пока не увидела ту сцену, из-за которой возникла эта попытка лжесвидетельства. Она сейчас совершала героический поступок, но отказывалась считать себя героиней.
– О, вы и представить себе не можете!
Ясуко все время молчала. Оттого что она не произнесла ни слова, госпожа Кабураги чувствовала себя не в своей тарелке. Действительно, кому бы следовало реагировать самым откровенным образом на всю эту историю, так это Ясуко. Правдивость госпожи Кабураги, казалось, не вызывала сомнений. Но какого рода была эта неопровержимая связь между её мужем и другой женщиной? Ясуко выжидала, пока разговор между её свекровью и госпожой Кабураги подойдет к концу. Тем временем она подыскивала вопрос, который мог бы смутить госпожу Кабураги.
– Есть нечто, что я нахожу странным. Гардероб Ю-тяиа постоянно пополняется.
– О, это! – отвечала госпожа Кабураги. – Это ничего не значит. Это я заказываю для него новые вещи. Если желаете, я могу привести портных сюда. Я работаю, и мне нравится делать подобные вещи для того, кто мне симпатичен.
– Неужели вы работаете? – Глаза вдовы Минами округлились.
Невозможно было подумать, что эта женщина, само сумасбродство, действительно работает.
Госпожа Кабураги откровенно проинформировала её:
– После того как уехала в Киото, я занялась продажей импортных автомобилей. Недавно я обрела самостоятельность и стала независимым агентом.
Это было её единственным правдивым заявлением. В последнее время она проявила искусное умение в одной коммерческой сделке, по условиям которой она покупала машины за один миллион триста тысяч иен, а продавала их за полтора миллиона иен.
Ясуко забеспокоилась о малышке и ушла. Мать Юити, которая до этого времени храбро держалась ради своей невестки, сломалась. Она не могла определить: эта женщина перед ней – друг или враг. Независимо от этого она сочла нужным сказать:
– Не знаю, что и делать. Я больше переживаю за Ясуко, чем за себя…
Госпожа Кабураги выложила холодно и прямо:
– Я решилась прийти сегодня сюда ради одного. Мне кажется, лучше, если вы с Ясуко узнаете правду, чем будете продолжать чувствовать угрозу от этого письма. Мы с Юити отправляемся в путешествие на пару-тройку дней. Между мной и Юити нет ничего серьезного, поэтому Ясуко не о чем беспокоиться.
Госпожа Минами склонила голову перед определенностью такого дерзкого высказывания. Во всяком случае, порядочность госпожи Кабураги трудно было ставить под сомнение. Вдова оставила свои материнские притязания. Интуиция, с которой она угадывала в госпоже Кабураги больше материнских чувств, чем в себе, не ошибалась. Она не понимала, что её просьба была смешной.
– Пожалуйста, позаботьтесь о Юити.
Ясуко склонилась над спящей Кэйко. За последние несколько дней её мирок разбился вдребезги, но как мать, которая в момент землетрясения инстинктивно защищает своего ребенка, накрыв его собой, она постоянно строила планы, как не дать катастрофе отразиться на её ребенке. Ясуко потеряла точку опоры. Она была похожа на одинокий остров, сражающийся с бурным морем, больше не пригодный для человеческого обитания.
Ее подталкивало к чему-то огромному, более сложному, чем бесчестье, она почти не чувствовала унижения. Боль, которая не давала ей дышать, успокоилась после инцидента с письмом, когда равновесие, которое она обрела решимостью не верить содержанию письма, было нарушено. Пока она слушала откровенные заявления госпожи Кабураги, в её сокровенных чувствах, несомненно, происходили изменения. В этой трансформации она сама еще не отдавала себе отчета.
Ясуко слышала голоса свекрови и гостьи, когда они спускались по лестнице. Подумав, что госпожа Кабураги уходит, Ясуко поднялась, чтобы попрощаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60