— Честно говоря, — выпалила Нора, — у меня на днях начался климакс, и мое тело словно ополчилось на меня.Фойл откинулся на спинку дивана, понимающе кивнув, а за его спиной облегченно вздохнул и обмяк в кресле Дэн Харвич.— Если не считать того, что выглядите вы очень молодо, — сказал Фойл, — это вполне удовлетворительное объяснение. Вы посещаете гинеколога, чтобы он наблюдал за ходом процесса?— Да, спасибо.— Простите меня, если показался вам не в меру любопытным. Я — как старая пожарная лошадь. Мои профессиональные рефлексы частенько берут верх над хорошими манерами. Вы с Дэном дружили в Брауне?— Да, — кивнула Нора.— Каким же был в те времена наш выдающийся нейрохирург?Нора посмотрела на выдающегося нейрохирурга, пытаясь представить себе, каким он был в Брауне.— Диким и застенчивым, — сказала она. — Вечно всем недовольным. Когда Дэн поступил в медицинский колледж, характер его изменился к лучшему.Фойл рассмеялся.— Память старого друга — замечательная штука. Не позволяет нам забыть кокон, из которого мы вылупились.— Некоторые старые друзья помнят гораздо больше, чем ты можешь себе представить, — вставил Харвич.— Когда я был в том же возрасте, я зачитывался Браунингом и Теннисоном, пока их строки не полезли у меня из ушей. Боюсь, это не слишком современно. Думаю, что в Крили мне больше всего нравилось то, что, хотя этот человек был гораздо лучше, чем тот, каким я мог когда-либо рассчитывать стать, он тоже был несовременен. В медицине ты обязан ни на минуту не отставать от времени, чтобы хотя бы чего-то стоить, но к искусству это, пожалуй, не относится, как, по-вашему?Эндрю Мартиндейл появился на пороге библиотеки с широким серебряным подносом, на котором стояли три чашки и коФейник, как раз вовремя, чтобы услышать последнюю фразу Фойла.— Только не начинай опять, — сказал он.— Но на этот раз мы можем проконсультироваться с писательницей, у которой диплом доктора философии Гарвардского университета. Что вы думаете по этому поводу, Эмили? Мы с Эндрю постоянно дискутируем об извечном споре между традициями и авангардом.Мартиндейл опустил поднос на стол, едва не зацепив стопку журналов. Нора смотрела на нее, а сердце сжалось в комочек: все, попалась... сейчас разоблачат! «Авек», «Линго» и «Конъюнкшнс» — издания, которые отражали литературные интересы Эндрю, насколько она знала их тематику, были написаны все равно что на урду.— Разрешите наш спор, — попросил Фойл.— Мне кажется, не стоит... — начал было Харвич, но Нора прервала его.— Нет, нет, почему же, — сказала она. — Хотя не думаю, что этот спор можно разрешить, и не уверена, что вы хотели бы, чтобы его разрешили, поскольку ваши дискуссии доставляют вам удовольствие. Что до меня лично, я одинаково люблю и Бенджамина Бриттена Бенджамин Бриттен (1913 — 1976) — английский композитор.

, и Мортона Фелдмана Мортон Фелдман (1926-1987) — американский композитор.

, а они, возможно, ненавидели музыку друг друга. — Нора обвела взглядом мужчин. Двое из них смотрели на нее с нескрываемым пониманием и дружелюбием, а третий — с таким же нескрываемым удивлением.Улыбнувшись, Мартиндейл снова вышел из библиотеки. Трое оставшихся, словно по команде, поднесли к губам чашки и отпили по глотку отличнейшего кофе.— Вы правы, нам обоим нравится этот нескончаемый спор, и что мне больше всего импонирует в Эндрю, это то упорство, с каким он продолжает пытаться сделать меня современнее. И хотя произведения Крили — не совсем та литература, которой он увлекается, Эндрю поддержал меня в моих намерениях опубликовать сборник его стихов. — Фойл улыбнулся Норе. — Было бы замечательно, если бы ваша работа позволила мне наконец-то воздать ему должное.Норе захотелось вдруг незаметно улизнуть из этого дома.— Вас, должно быть, редактирует Мерл.— Простите?— Мерл Марвелл. Из «Ченсел-Хауса». Он ведь ваш редактор?— Да, конечно. Я и не догадывалась, что вы знакомы.— Мы встречались с Мерлом несколько раз, но я почти не знаю его. Насколько мне известно, Мерл был единственным в издательстве, кому хватило мужества отстаивать проект, который не очень нравился Линкольну. Мне кажется, что Мерл — единственный настоящий редактор в «Ченсел-Хаусе».Нора улыбнулась Фойлу, но от этого разговора ей все больше становилось не по себе.— Но вы думаете, — продолжил Фойл, — в «Ченсел-Хаусе» захотят напечатать книгу, которая представит Драйвера не совсем в том свете, в каком принято? Дело в том, что с самого начала Крили был о Драйвере не самого высокого мнения, а к концу того лета, о котором идет речь, он уже просто не переваривал Хьюго.— Мне кажется, в издательстве хотели бы представить сбалансированную оценку, — сказала Нора.— Ну что ж. — Фойл поставил чашку на блюдце. — Не вижу причин, почему бы мне не поделиться с вами тем, что знаю сам. — Он взял в руки толстую красную книгу. — Это дневник, который вел Крили в течение последнего года своей жизни. Я прочитал его, когда перебирал бумаги Крили после его смерти. Я сказал «прочитал»? Нет, скорее изучил. Как всякий переживший самоубийцу, я пытался найти объяснение.— И вы нашли его?— А разве можно найти этому объяснение? Его сильно разочаровали за день до смерти, но я никогда б не подумал... — Марк покачал головой, в глазах его мелькнула боль неудачи. — До сих пор нелегко вспоминать об этом. Но в любом случае, если вы хотите содрать позолоту со знаменитого Хьюго Драйвера, дневник может вам пригодиться. Этот человек был бесхарактерным и слабовольным. И хуже того. Крили понадобилось некоторое время, чтобы убедить кого-либо в главном: Хьюго был вор. 61 Кровь словно застыла у Норы в жилах.— Вы хотите сказать, что он украл книгу другого автора?— О, это делают все, начиная с Шекспира. А я говорю о краже как таковой. Если только вы не собираетесь рассказать читателям о том, что Драйвер — плагиатор, укравший замысел «Ночного путешествия». В этом случае, однако, не думаю, что Ченсел поддержит вас. — Фойл усмехнулся. — И вместо того чтобы предложить вам контракт, они, скорее всего, попытаются доставить вам неприятности, и даже Мерл Марвелл вряд ли сможет помешать этому.Харвич весело хмыкнул, и Нора послала ему убийственный взгляд.— Вы хотите сказать, что Крили Монк видел, как Драйвер воровал вещи у других гостей?— Слава богу, это видел не только Крили. Вас ведь интересуют все те люди, не так ли? И все, что там произошло тем летом?Нора кивнула.— Я готов сделать вот что. — Марк жестом указал на книгу. — Я опишу вам кое-какие события из этого дневника. Вы продолжите поиски, пока мы с Эндрю будем на мысе Код. По возвращении я свяжусь с Мерлом Марвеллом и выясню, что он думает о вас и вашем проекте. Я бы сделал это сейчас, но времени у нас уже нет. За вас попросил самый... самый колоритный нейрохирург нашего штата, вот почему на этот раз я пойду дальше, чем обычно делаю. И тем не менее я должен быть настолько предусмотрителен, насколько это приемлемо. Полагаю, у вас нет возражений?Нора глубоко задумалась. Оба мужчины смотрели на нее: Фойл — спокойно, а в глазах Харвича метались ярость и возмущение.— Почему бы мне не посылать вам готовые главы своей книги? — заговорила Нора. — Если вы позволите мне взять на время дневник, у меня будет больше времени на сортировку всего объема информации, и в конце лета я могла бы вернуть его вам.Но Фойл уже качал головой.— Я сохраняю бумаги Крили по юридической доверенности. — Видя, что Нора собирается возразить, он поднял указательный палец. — Но! Когда Мерл скажет мне, что вы действительно та, за кого себя выдаете, а я не сомневаюсь, что так он и скажет, я снабжу вас копиями самых важных страниц этого дневника. Договорились?Харвич мрачно посмотрел на Нору.— Думаю, это было бы неплохо, — сказала она.— Вот и хорошо. — На лице Фойла мелькнуло сдержанное оживление, и Нора отметила для себя, как важно для этого человека, чтобы его покойному любовнику была воздана справедливость. — Позвольте мне рассказать вам кое-что о Крили, чтобы вы поняли, что это был за человек. — Фойл помедлил, собираясь с мыслями. — Он поступил на год позже меня в Академию Гаранда, на гуманитарное отделение. Мы все были так похожи — за исключением Крили. Он был таким же приметным, как петух среди гусей на лугу.Отец Крили был барменом, а мать — ирландской иммигранткой. Жили они в маленькой квартирке над баром; Крили приходилось добираться в школу двумя автобусами. Он носил тяжелые рабочие черные ботинки, отвратительный костюм в полоску, который был ему очень велик, коричневую рубашку, стоячий воротничок и бархатную «бабочку», за которую мальчишки постарше постоянно его лупили, но «бабочки» Крили не снимал. Это был его образ. Он прочитал где-то, что поэты носят бархатные «бабочки». А Крили уже тогда знал, что он поэт. И уже с четырнадцати лет Крили знал, что испытывает плотское влечение к мальчикам, хотя и притворялся, будто все наоборот, — ему приходилось делать это, чтобы выжить. Но ни в чем другом Крили не притворялся.Ко второму году обучения он внешне уже больше напоминал остальных и занимал в школе свое место — потому что ничего не боялся: он стал личностью. Все восхищались им. Та школа была насквозь мещанской, но Крили без чьей-либо помощи сумел научить окружающих — нас то есть — с уважением относиться к литературной профессии. Еще будучи третьеклассником начальной школы, он напечатал в крупных журналах несколько своих стихотворений.Затем я отправился в Гарвард, а через год туда прибыл на полную стипендию Крили Монк. Нам не потребовалось много времени, чтобы сблизиться. Мы с Крили жили вместе, пока я учился в медицинском колледже, а потом он перебрался со мной в Бостон, где я проходил интернатуру. Крили составлял каталог рукописей для одного издательства, у нас были две разные квартиры в одном здании — так ему захотелось. Он не желал делать ничего такого, что могло бы скомпрометировать меня и повредить моей карьере. Но во всех остальных отношениях мы были установившейся и признанной парой, и когда я снова переехал сюда, Крили последовал за мной. Мы снова поселились в разных квартирах, и я стал вести практику вместе с двумя врачами постарше. К этому времени мы с Крили жили как пара, состоящая в официальном браке. Крили был предан мне, и, видит Бог, я тоже хранил ему верность, но по природе своей Крили был человеком ветреным и чуть не каждый день ездил в Бостон. Так все и шло.Потом Крили стали печатать во многих журналах, он получил даже несколько наград. В тридцать седьмом году вышло «Поле неведомого», и я счастлив сообщить, что книга была номинирована на Пулитцеровскую премию. Джорджина Везеролл пригласила Крили провести июль в «Береге», и мы оба усмотрели в этом добрый знак.Однако оттуда Крили вернулся разочарованным. Никого из писателей, которых он ценил, в «Береге» не было, а у двоих из тех, кто гостил в колонии, не вышло на тот момент ни одной книги, — то были Хьюго Драйвер и Кэтрин Маннхейм. Крили видел в одном из журналов рассказ Кэтрин Маннхейм, и он очень ему понравился. Она опубликовала также множество стихов, которые нравились Крили много больше. Знакомство с Кэтрин оказалось приятным сюрпризом. Крили представлял ее похожей на маленькую несчастную сиротку, Кэтрин же оказалась живой и умной девушкой с острым язычком и довольно твердым характером. Крили нравилось в ней кое-что еще. Я прочту вам соответствующие выдержки из его дневника. С Хьюго Драйвером все было совсем по-другому. Крили читал его рассказы в небольших журналах, и они напоминали ему слабо заваренный чай. Даже до того, как Крили узнал, что Драйвер — вор, он чувствовал себя неловко в его присутствии. В первом письме из «Берега» Крили написал, что Хьюго Драйвер — «бездушный и безнадежный». Это перешло в прозвище, и оно прижилось: Крили в своем дневнике использовал для Драйвера сокращение «Б. Б.» Постепенно это превратилось в Би-Би и стало напоминать девичье имя.Остальные гости были довольно пестрой компанией. Острин Фейн показался Крили умным ничтожеством, эдаким энергичным дельцом от литературы, проводившим большую часть времени в попытках очаровать Линкольна Ченсела с целью выманить у того крупную сумму денег на свою следующую книгу. Еще там был Билл Тайди. Крили уважал Тайди и очень любил его книгу «Наши котелки». У них было много общего. Крили отправился в «Берег», предвкушая, так сказать, встречу родственных душ, но Тайди притворился грубым неотесанным мужланом и вообще отказался с ним общаться. Был там еще Меррик Фейвор, которого считали тогда восходящей звездой. С первого взгляда он понравился Крили, но все было безнадежно. Я сразу понял, в чем дело, когда Крили написал о том, как в первый раз пришел обедать в главное здание, увидел там Фейвора, беседующего с Кэтрин Маннхейм, и подумал, что видит перед собой меня.Неожиданно Нора поняла, отчего лицо Фойла показалось ей таким знакомым: он был словно постаревшей копией знаменитой фотографии известного писателя.— Да, — сумела выдавить она, поощряя Марка продолжать рассказ.— Думаю, он действительно был похож на меня внешне, но это единственное, что нас объединяло. Фейвор был человеком прямолинейным и бесхитростным, как игральная кость, и к тому же завзятым бабником. Он да Острин Фейн оба флиртовали с Кэтрин Маннхейм, но той не нравился ни один из них. Кэтрин потешалась над ними. Даже Линкольн Ченсел как-то попытался сделать в ее сторону грубый пасс, но она пригвоздила его всего одной шуткой. Вы же знаете, как притягательно то, что не дается в руки. Крили развил в себе отчаянно безнадежную страсть к Фейвору — эта страсть сводила его с ума, и он с упоением ловил каждую секунду своего сумасшествия.— Вас это не беспокоило? — спросила Нора.— Если бы я обращал внимание на такие вещи, то не смог бы прожить с Крили и недели, не говоря уже о нескольких годах, которые мы провели вместе. Я любил его таким, каким он был. Вы знаете, как была устроена колония, как они жили там и чем занимались целыми днями?— Не слишком подробно, — сказала Нора. — Они жили в отдельных коттеджах, не так ли?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78