— Поедем назад медленно, не спеша, — ответил Иджер, который обращался с женой так, словно она была сделана из хрусталя и могла разбиться от малейшего толчка. — Ты отдохнешь, а я запру Ристина и Ульхасса.
— Ладно, Сэм.
Возле кинотеатра стояло множество велосипедов. За ними присматривал крупный мужчина с большим пистолетом на боку. Теперь, когда гражданское население из-за нехватки бензина не имело возможности ездить на автомобилях, велосипеды стали основным средством передвижения. Кража велосипеда считалась не меньшим преступлением, чем кража лошади в прежние времена. Поскольку оружие имелось почти у всех, безоружный охранник был бы бесполезен.
Большая часть Денвера располагалась внутри квадрата. Однако центр города находился между идущей под углом в сорок пять градусов рекой Платт и Черри-Крик. Иджер и Барбара ехали на велосипедах на юго-восток по Шестнадцатой улице к Бродвею, одной из главных магистралей, идущей с севера на восток. Внимание Сэма привлек памятник Первым поселенцам на углу Бродвея и Кол-факс. Фонтан украшали три бронзовые фигуры: старатель, охотник и женщина. Венчала памятник статуя конного разведчика.
Иджер бросил на него критический взгляд.
— Мне приходилось видеть и более удачные статуи, — заявил он.
— Правда, он больше похож на орнамент огромной каминной полки, чем на разведчика? — ответила Барбара.
Они рассмеялись и свернули на Колфакс. Велосипедисты, пешеходы, запряженные лошадьми или мулами фургоны, и даже всадники создавали друг другу определенные трудности. Перемещаться по городу стало ничуть не проще, чем когда по дорогам мчались легковые автомобили и грузовики. Тогда все двигались приблизительно с одной и той же скоростью. Теперь огромные фургоны часто мешали остальным транспортным средствам, а обгонять их было очень опасно.
Золоченый купол трехэтажного Капитолия выделялся на фоне остальных зданий. На западной лужайке перед зданием стоял бронзовый памятник Солдату Гражданской войны в окружении двух бронзовых пушек того времени.
Иджер показал на статую.
— Иногда мне кажется, что он, воюя против современных немцев и японцев при помощи этих пушек, чувствовал бы то же самое, что мы, сражаясь с ящерами.
— Да, малоприятное сравнение, — ответила Барбара. На западной лужайке Капитолия стоял бронзовый индеец. Она кивнула в сторону памятника. — Наверное, он переживал похожие чувства, когда ему приходилось воевать с копьем и луком против пушек белого человека.
— Да, наверное, — сказал Сэм, которому никогда не приходило в голову посмотреть на историю с точки зрения индейца. — Однако у них были ружья, и мы потерпели несколько серьезных поражений — во всяком случае, мне не хотелось бы оказаться на месте генерала Кастера.
— Ты прав. — Однако настроение у Барбары неожиданно испортилось. — Несмотря на то, что индейцы одержали несколько побед, в конце концов они проиграли. Посмотри на нынешние Соединенные Штаты и вспомни, какой была наша страна до вторжения ящеров. Получается, мы обречены на поражение, даже если нам и удастся нанести ящерам серьезный урон.
— Не знаю, — ответил Сэм и надолго замолчал. — Вовсе не обязательно,
— наконец заявил он. — Индейцы так и не научились производить собственные ружья и пушки; им приходилось добывать оружие у белых людей. — Он огляделся, чтобы убедиться, что их никто не слышит. — А мы скоро будем делать бомбы не хуже, чем у ящеров.
В научно-фантастических журналах печаталось множество рассказов об уничтоженных планетах, но Сэм никогда всерьез не думал о том, что ему придется жить (или умереть) в таком мире.
— Если мы встанем перед выбором: уничтожить Землю, или покориться ящерам, я бы проголосовал за первый вариант. Ульхасс и Ристин говорят, что Раса вот уже тысячу лет держит в повиновении два других инопланетных народа. Никому бы такого не пожелал.
— И я тоже, — согласилась с мужем Барбара. — Но наш разговор напоминает спор маленький детей, ссорящихся из-за игрушки: Если она не достанется мне, то и ты ее не получишь! И раз! Кончится тем, что мы уничтожим целый мир… а что еще нам остается делать?
— Не знаю, — ответил Иджер.
Он попытался думать о чем-нибудь другом. Конец света не самая подходящая тема для разговора с женщиной, которую ты любишь.
Они свернули с Колфакс на Университетский бульвар. Здесь движение стало менее напряженным, чем в центре города, и они поехали побыстрее. Иджер смотрел по сторонам, любуясь пейзажем. Теперь, после того, как он побывал в горах Вайоминга и Колорадо, он легко крутил педали.
Когда они миновали Экспозишн авеню, Сэм заметил двух велосипедистов, мчавшихся на север в сторону университета: худощавый блондин в гражданском и дородный военный с винтовкой Спрингфилда за спиной. Худощавый блондин тоже увидел Сэма и Барбару и слегка притормозил.
— Боже мой! — воскликнула Барбара. — Это Йенс! — Она покачала головой, и ее велосипед завилял из стороны в сторону. — Теперь он меня, наверное, ненавидит, — со слезами в голосе сказала она.
— В таком случае, он дурак, — ответил Сэм. — Ты должна была кого-то выбрать, дорогая. Я бы тебя не возненавидел, если бы ты ушла к нему. А сейчас я каждый день благодарю Бога за то, что ты выбрала меня. — Ее решение продолжало удивлять и радовать Иджера.
— Я должна родить твоего ребенка, Сэм, — сказала Барбара. — И это все меняет. Если бы не ребенок… не знаю, что бы я сделала. А так, у меня просто не было выбора.
Некоторые время они ехали молча.
«Если бы Барбара не забеременела, она вернулась бы к Ларсену», — подумал Сэм.
Естественное решение — с точки зрения Иджера. Барбара знала Йенса намного дольше, и, строго говоря, он подходил ей гораздо больше. Хотя Сэм не считал себя дураком, он прекрасно понимал, что ему до интеллектуала далеко, а Барбара настоящая умница.
— Вы оба хорошо ко мне относились, — сказала Барбара, — пока не возникла эта неразбериха. Если бы я выбрала Йенса, мне кажется, ты не вел бы себя так, как он.
— Да, я только что сам это сказал, — напомнил Сэм. — Дело в том, что жизнь уже не раз наносила мне удары, но я научился их принимать. Я сумел бы подняться на ноги и шел бы дальше, словно ничего не произошло. — Он немного помолчал; не следовало плохо говорить о Ларсене: Барбара могла начать его защищать. Тщательно подбирая слова, он продолжал: — Я думаю, до сих пор судьба относилась к Йенсу благосклонно.
— Пожалуй, — не стала с ним спорить Барбара. — Ты все правильно понял. У него до сих пор живы дедушка и бабушка, во всяком случае, были живы до появления ящеров — а теперь, кто знает? Ему все легко давалось — колледж, университет, сразу по окончании учебы прекрасная работа в Беркли. А потом его пригласили в Металлургическую лабораторию…
— …мечта каждого физика, — закончил за жену Иджер. — Да. — Когда он окончил школу, у него выбора не было.
Тогда все подчинялось законам Великой Депрессии. Кроме того, кажется, Ларсен из богатой семьи? А еще ему досталась замечательная девушка. И он начал считать, что неуязвим.
— Никто не должен думать, что он неуязвим, — пробормотал Сэм с убежденностью человека, которому с тех самых пор, как ему исполнилось восемнадцать, каждую весну приходилось искать работу.
— Что ты сказал, дорогой? — спросила Барбара.
— Я просто подумал, что у каждого человека рано или поздно могут возникнуть проблемы.
— До самого конца нельзя считать человека удачливым, — сказала она. Иджеру показалось, что эти слова похожи на цитату, но он ее не узнал. Барбара продолжала: — Не думаю, что Йенсу приходилось сталкиваться с чем-нибудь похожим. Надо сказать, что он справляется со своими проблемами далеко не самым лучшим образом. — И снова в голосе Барбары появились слезы.
— К сожалению.
— Я понимаю, дорогая. Нам всем было бы намного проще, если бы Йенс вел себя иначе. — Однако Сэм никогда не рассчитывал на то, что жизнь будет даваться ему легко.
В любых ситуациях Иджер всегда готовился к самому худшему. Если Йенс не способен переносить удары судьбы — что ж, его проблемы.
Иджер отнес свой велосипед в квартиру, которую они с Барбарой сняли напротив университетского городка. Потом вернулся за велосипедом Барбары.
— Пойду, освобожу Смитти от наших шипящих приятелей, — сказал он. — А заодно выясню, что он потребует за то, чтобы посторожить их в субботу. Я хочу сходить с тобой на концерт.
Барбара взглянула на будильник, стоявший на каминной полке. Без четверти четыре. Хронометр Сэма утверждал то же самое; он начал снова привыкать к хорошим часам.
— Ну, день еще не закончился, не так ли?
Когда Сэм обнял жену, у него промелькнула мысль о том, что после короткой, но неприятной встречи с Йенсом Ларсеном ей необходимо утешение. Если так, он готов. В противном случае, какой же ты муж — так считал Иджер.
* * * Лю Хань чувствовала себя животным, оказавшимся в клетке, когда маленькие чешуйчатые дьяволы разглядывали ее со всех сторон.
— Нет, недосягаемые господа, я не знаю, куда отправился Бобби Фьоре той ночью, — сказала она не смеси языка маленьких дьяволов и китайского. — Люди, которые явились к нам в дом, хотели, чтобы он научил их бросать, он ушел с ними. И больше не вернулся.
Один из чешуйчатых дьяволов достал фотографию. Не обычную, черно-белую; и не цветную, вроде тех, что они печатали в своих роскошных журналах. Этот снимок показался Лю Хань объемным, совсем как в движущихся картинках, которые демонстрировали ей чешуйчатые дьяволы. Казалось, можно прикоснуться и почувствовать изображенного на нем человека.
— Ты видела его раньше? — спросил чешуйчатый дьявол, державший фотографию, на плохом, но вполне понятном китайском.
— Я… может быть, недосягаемый господин, — сглотнув, ответила Лю Хань.
На бобовом поле в луже крови лежал мертвец. Над левым глазом виднелась аккуратная дырочка.
— Что значит, может быть? — крикнул другой чешуйчатый дьявол. — Ты его видела, или нет? Мы полагаем, что видела. Отвечай!
— Прошу вас, недосягаемый господин, — в отчаянии воскликнула Лю Хань.
— Мертвые люди не похожи на живых. Я не уверена. Мне очень жаль, недосягаемый господин.
Она сожалела, что Ло погиб — человеком на фотографии был именно он — и еще, что он попросил Бобби Фьоре научить его бросать мяч. А еще больше Лю Хань жалела, что Ло и его подручные увели с собой Бобби.
Однако Лю Хань не собиралась ничего говорить чешуйчатым дьяволам. Она отлично знала, что они очень опасны, а она находится в их власти. Но Лю Хань уважала — страх здесь недостаточно сильное слово — коммунистов. Если она все расскажет чешуйчатым дьяволам, ей придется заплатить за свою откровенность: может быть, не сейчас, но в ближайшем будущем наверняка.
Чешуйчатый дьявол с фотографией в руках широко раскрыл пасть: он над ней смеялся.
— Для тебя — может быть. Для нас все Большие Уроды, живые, или мертвые, выглядят одинаково. — Он перевел свою шутку, чтобы ее оценили его соплеменники. Они тоже рассмеялись.
Однако маленький дьявол, который кричал на Лю Хань, сказал:
— Дело очень серьезное. Бандиты ранили самцов Расы. Только благодаря прозорливости нашего Императора, — тут все чешуйчатые дьяволы опустили глаза к полу, — никто из них не убит.
«Никто не убит?» — подумала Лю Хань. — «А как насчет Ло и его друзей?»
Она вспомнила о табличках, которые, как говорят, установили европейские дьяволы в парках Шанхая: «СОБАКАМ И КИТАЙЦАМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН». Для маленьких чешуйчатых дьяволов все человеческие существа не лучше собак.
— Следует ввести ей препарат, который заставляет больших Уродов говорить правду, — заявил чешуйчатый дьявол с фотографией. — Тогда мы выясним, что она знает на самом деле.
Лю Хань содрогнулась. Она не сомневалась, что у чешуйчатых дьяволов такой препарат есть. Они ведь и в самом деле дьяволы, а их могущество не знает границ. Если они поймут, что она их обманывает, тогда… Они сделают с ней что-нибудь ужасное. Лю Хань даже думать об этом не хотелось.
Но тут заговорил Томалсс — как его называл Бобби Фьоре? — психолог.
— Нет, Самрафф, по двум причинам. Во-первых, из-за того, что препарат оказался совсем не таким эффективным, как мы предполагали. Во-вторых, у женщины внутри растет детеныш Больших Уродов.
Большую часть своей речи он произнес на китайском, и Лю Хань его поняла. Самрафф ответил на том же языке:
— А кого заботит, что там в ней растет?
— Да, конечно, это отвратительно, но мы занимаемся исследованиями, — настаивал на своем Томалсс. — Плохо уже то, что исчез Большой Урод, его зачавший. Однако препарат может оказать на детеныша Больших Уродов отрицательное влияние. Мы не хотим, чтобы он появился на свет испорченным. Вот почему я против применения препарата.
— А я заявляю, что нам необходимо узнать, кто стоит за чудовищной попыткой убийства самцов Расы, — возразил Самрафф. — Все остальное не имеет никакого значения.
Однако особой уверенности в его голосе не прозвучало — его раскраска, не такая яркая и причудливая, как у Томалсса говорила за то, что на иерархической лестнице он находится ниже психолога.
Маленькие дьяволы ставили над ней эксперименты, заставляли отдавать свое тело чужим мужчинам. Они наблюдали за тем, как прогрессирует ее беременность, точно она безмозглое животное. Но теперь именно благодаря тому, что у нее будет ребенок, они не хотят давать ей препарат, который вынудит ее предать Ло и других коммунистов.
«Пришло время, когда я могу извлечь пользу из того, что они считают меня животным», — подумала Лю Хань.
— Если мы не можем ввести женщине препарат, — сказал Самрафф, — зачем ее допрашивать? — Он обратил глазные бугорки на Лю Хань. Она еще не научилась, как следует, различать выражения морд чешуйчатых дьяволов, но не сомневалась, что Самрафф рассвирепел. — Я уверен, она не говорит нам всего, что знает.
— Нет, недосягаемый господин, — запротестовала Лю Хань.
Она замолчала и смутилась — теперь на нее смотрели все чешуйчатые дьяволы. Лю Хань сообразила, что Самрафф говорил на своем языке.
— Ты знаешь гораздо больше слов, чем я предполагал, — заявил по-китайски Томалсс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97