— Ты ящерский язык знаешь?
— Знаю, причем неплохо, — ответил Игер.
— Хорошо. Значит, я не ошибся, тут найдется парочка парней, которые смогут порасспросить ящеров, — заявил военный. — Ты знаешь, что значит слово skelkwank? Так пленные ящеры называют эту дурацкую штуку, а у нас на севере никто не может понять, что же они имеют в виду.
— Skelkwank? — повторил Игер. — Да, я встречал это слово. — В глубине души он обрадовался, потому что не любил попадать впросак. — Тут все как-то связано со светом… наверняка я не знаю, но, уверен, что из людей никто не сможет ответить на ваш вопрос. Я слышал, как ящеры произносили skelkwank, когда говорили о дальномерах.
— Уже кое-что, — кивнув, сказал военный. — Только не понятно, почему свет skelkwank отличается от других видов света.
— Ну, тут я вам не помощник, — признался Сэм. — Знаете, что… несите прибор внутрь, а я найду каких-нибудь ящеров, и мы у них спросим. Они всегда честно отвечают на вопросы. Попав в плен, они начинают считать нас своим начальством, которому следует подчиняться. Они гораздо сдержаннее людей, если вы понимаете, о чем я.
— Может быть, пленные ящеры на людей не похожи, — сказал парень, который привез прибор. — Но пока у них в руках оружие, они очень опасны.
Сэм выразительно кашлянул, чтобы показать, что он совершенно согласен. Его собеседник все понял и кивнул.
— Ну, вот, Сэм, ты снова на работе, — сказала Барбара. — Давай корзинку.
— Хорошо, милая.
Сэм придержал для нее дверь, пропустил солдата с диковинным прибором, а затем и сам вошел в вестибюль госпиталя.
Он заметил Ристина, тот разговаривал с одним из докторов-людей. Ящер помахал ему — жест, который он перенял у людей, — и Сэм помахал в ответ, а потом показал, чтобы Ристин подошел.
Ристин, раскрашенный в цвета американского флага, приблизился и сказал на своем шипящем английском:
— Здравствуйте, недосягаемый господин. Я вам нужен?
— Очень, приятель. — Игер показал на прибор, который держал в руке военный, прибывший из Чикаго. — Расскажи мне про эту штуку.
Ристин наставил на прибор один глазной бугорок.
— Ну, прибор называется прицел skelkwank, думаю, он от бомбы. В артиллерийских снарядах прицелы другой модели — они меньше. Skelkwank на вашем языке означает… ну… — Он замолчал и задвигал пальцами — так ящеры показывают, что они озадачены. — Пожалуй, в вашем языке нет подходящего слова. Ага, именно.
Парень, который продолжал держать прибор в руках, удивленно фыркнул.
— Первый раз слышу, чтобы ящеры говорили «ага».
— Он от меня набрался, — слегка смущенно признался Игер. — Я учил его английскому и часто повторял это словечко. — Он снова повернулся к Ристину. — Ладно, у нас нет подходящего понятия. Skelkwank означает свет, верно? А чем свет skelkwank такой особенный?
— Ну, он ведь происходит от ftaskelkwank, — ответил Ристин.
Fta на языке ящеров служило приставкой, которая соответствовала суффиксу в английском языке. Получалось, что ftaskelkwank включало свет skelkwank. Только это все равно ничего не объясняло.
— Разумеется, — не сдавался Игер. — А что ftaskelkwank делает со светом, чтобы он из самого обычного превращался в skelkwank?
— Он делает свет… — Ристин употребил новое слово из языка ящеров.
Сэм повернулся к парню с прибором.
— Я уже слышал термин, который он произнес. Он означает что-то вроде «ясный» или «четкий». Хотя я не имею ни малейшего понятия, при чем здесь это.
— Ага, четкий. — Ристин обожал учить новые английские слова. — Обычный свет представляет собой волны разной длины, фотоны — правильно? — разной мощности. Четкий свет имеет только одну длину волны и одну мощность. Можно сказать, что он одного определенного цвета.
— Значит, если я положу красный целлофан на лампочку моего карманного фонарика, у меня получится четкий свет? — спросил Сэм, пытаясь понять, что имел в виду ящер.
— Не-е… Я имел в виду «нет». — Ристин широко открыл пасть — он смеялся над собой. — Фотоны обладают одинаковой энергией, только похожей. И не все двигаются абсолютно в одну сторону. Вот что значит «четкий свет».
— Хорошо, — вмешался парень с прибором. — А как вы получаете этот… э-э-э… четкий свет?
— Нужно взять стержень из подходящего кристалла, — ответил Ристин, — сжать концы, чтобы они стали совсем плоскими, а затем покрыть их зеркальной пленкой. Потом закачать в кристалл энергию. Получится четкий свет. Это один способ, есть и другие.
Его объяснения звучали разумно, но он вполне мог давать их и на китайском языке — ни парень из Чикаго, ни Сэм ничего не поняли. Игер уже с этим сталкивался, когда ящеры говорили о вещах, которые они производили и о которых люди не имели ни малейшего представления.
— Ладно, неважно, — сказал он. — Что можно сделать с ftaskelkwank'ом, когда он у тебя уже есть?
— Нацелить его на… например, на земной крейсер… Нет, кажется, вы называете их «танки». Прицел ftaskelkwank видит отражение четкого света и направляет ракету или бомбу прямо на цель. Вот почему мы почти всегда попадаем, куда хотим, когда используем эти приборы.
Военный парень сунул прибор прямо Ристину под нос.
— А почему он видит четкий свет, а не какой-нибудь другой?
— Почему? — Ристин наставил один глаз на прицел, а другой на военного. — Не знаю, почему. Знаю только, что видит — и все.
— Он ведь всего лишь рядовой вроде меня, — вмешался Игер, — точнее, каким я был раньше — когда я надеваю форму, на ней три нашивки. Если хотите узнать побольше, приятель, у нас тут имеется парочка технарей-ящеров, которые готовы до бесконечности рассказывать о своих достижениях.
Парень с прибором в изумлении уставился на Сэма.
— Простой солдат знает так много? Боже праведный, сержант, наши ребятки на севере неделями не могут выбить из инженеров-ящеров столько информации, сколько я здесь услышал за десять минут. А ты здорово работаешь!
— Большое спасибо, — сказал Сэм. — Давайте я отведу вас к майору Гулихану, а он выберет для вас ящера, который сможет рассказать вам про прибор. — Он похлопал Ристина по чешуйчатому плечу. — Спасибо, что помог, дружище.
— Я получил удовольствие, недосягаемый господин, — ответил Ристин.
Сэм вошел в их с Барбарой комнату, продолжая улыбаться. Когда он закончил рассказывать о своем разговоре с Ристином, она спросила:
— А почему тебя так удивляет, когда кто-то говорит, что ты хорошо делаешь свою работу?
— Потому что я и представить себе не мог, что такая работа будет у меня хорошо получаться, а еще потому, что у меня нет никакого образования, которым следовало бы гордиться, — ты же и сама знаешь, милая, — и потому что это важно для нашей страны, — ответил он. — Представь себе, что ты работаешь на заводе, выпускающем самолеты. И вдруг через некоторое время ты придумываешь способ приделать к самолету дополнительные крылья или еще что-нибудь. А людям, проработавшим там двадцать лет, даже в голову не приходило ничего подобного. Разве ты бы не удивилась?
— Но, Сэм, никто не общается с ящерами в течение двадцати лет, — напомнила ему Барбара. — У тебя больше опыта, чем у кого бы то ни было. Раньше тебе, наверное, не приходило в голову, что ты стал самым лучшим специалистом в своей области, но уже давно пора понять, что так оно и есть.
— Она окинула его оценивающим взглядом, которого Сэм ужасно боялся — ему почему-то начинало казаться, что она увидит меньше, чем надеется. — По-моему, это как раз и называется мышлением игрока низшей лиги, который считает, что недостоин играть в высшей.
— А причем тут бейсбол? — удивленно уставившись на нее, спросил Сэм.
— Должна тебе напомнить, что я — твоя жена, не забыл? — отбрила Барбара и показала ему язык. — Неужели ты думаешь, что я стану изобретать новые для тебя понятия, чтобы внедрить что-нибудь в твою тупую башку?
Сэм подошел к ней и поцеловал в щеку.
— Знаешь, я самый счастливый парень на свете. Когда я в тебя влюбился, я ни секунды не думал как игрок из низшей лиги, поняла?
— Хорошо, — сказала. — Надеюсь, так будет продолжаться еще лет тридцать или сорок.
Сэм кивнул, а Барбара немного отодвинулась от него — ее щекотала его борода. Сэм неожиданно погрустнел: проживут ли они столько? И будут ли свободны, если проживут?
* * * Раскачивающаяся палуба корабля, бороздящего просторы Балтийского моря, не казалась Вячеславу Молотову идеальным местом для проведения дипломатических переговоров. Однако Сталин его мнения не спросил, просто отдал приказ — и все.
Впрочем, его нынешнее положение имело одно преимущество: не нужно было летать на самолетах, которые Молотов ненавидел. Он наблюдал за тем, как приближается рыболовный катер под флагом Дании, белый крест на красном фоне На его собственном судне развевался красно-желто-зеленый литовский флаг, несмотря на то, что эта несчастная страна сначала вошла в состав Советского Союза, а потом была захвачена немцами. Но ящеры, не задумываясь, открыли бы огонь по любому кораблю под флагом Германии или Советского Союза, а на суда, принадлежащие маленьким, слабым странам, не обращали никакого внимания. С рыболовецкого судна подали световой сигнал.
— Товарищ комиссар иностранных дел, это действительно корабль, на котором прибыл министр иностранных дел Германии, — доложил капитан. — Они просят разрешения подойти поближе.
— Я готов встретиться с Риббентропом, — ответил Молотов. Особым желанием он не горел, но выполнял свой долг. — Что касается вопросов управления кораблем, это же ваша работа, верно, капитан?
— Да, товарищ комиссар иностранных дел. — Капитан отреагировал на ледяной сарказм в голосе Молотова с невозмутимой покорностью. — Я прослежу за тем, чтобы министра иностранных дел доставили на наш корабль.
— Уж пожалуйста, — проворчал Молотов. — Если кто-нибудь думает, что я намерен отправиться на борт той посудины, он глубоко ошибается.
Молотов прибыл на встречу на старом проржавевшем грузовом корабле. Но рядом с рыболовным катером, который грациозно подошел к борту, грузовоз казался роскошным капиталистическим лайнером — только немного потрепанным. Молотов поморщился, когда до него долетел застоявшийся запах селедки. «А может, так воняет Риббентроп и его политика?» — подумал Молотов.
Матросы спустили веревочную лестницу на палубу рыболовного катера, и министр иностранных дел Германии ловко, точно обезьяна, взобрался наверх, за ним следовал переводчик, ужасно похожий на мартышку. Возле Молотова бесшумно появился его собственный переводчик. Обе стороны делали все, чтобы слова, сказанные во время переговоров, не были истолкованы неверно.
Риббентроп посмотрел своими выпуклыми глазами на литовский флаг, изобразил нечто вроде салюта стягу страны, которой больше не существовало, и заявил:
— Я очень уважаю храбрый литовский народ.
Молотов удивился, что немец различает флаги прибалтийских республик и не перепутал Литву с Эстонией или Латвией. А еще его охватила холодная ярость, но он ничем не выдал своего состояния и совершенно спокойно ответил:
— Если вы настолько уважаете литовский народ, почему тогда Германия включила Литву в состав территорий, обозначенных как советская сфера влияния в советско-германском пакте о ненападении тысяча девятьсот тридцать девятого года? Вы ведь участвовали в переговорах? Надеюсь, вы не забыли точную формулировку того предложения?
Риббентроп закашлялся и отчаянно покраснел. Благодаря Гитлеру он сделал головокружительную карьеру, но Молотову было на это наплевать.
— Ну, давайте лучше поговорим о настоящем, а прошлое оставим прошлому,
— снисходительно предложил Риббентроп.
— Вам стоило с этого начать, — сказал Молотов.
— Нечего разговаривать со мной таким тоном, — возмутился Риббентроп, и в его голосе появилась сталь.
Как там гласит старая пословица? «Немцы либо у твоих ног, либо хватают тебя за глотку». Что правда, то правда. Середины тут не бывает. Министр иностранных дел продолжал:
— Если вам удалось взорвать атомную бомбу, это еще не значит, что вы сравнялись по могуществу с богами. Мы, немцы, уже практически сделали свою собственную бомбу. А кроме того, используем в войне против ящеров новые виды оружия.
— Нервно-паралитический газ? — уточнил Молотов. Риббентроп неохотно кивнул, а Молотов заметил: — Вы, немцы, так же неохотно говорите о том, что вы травите газом ящеров, как и о том, что убивали с его помощью евреев.
Переводчик на мгновение покосился на Молотова. Возможно, он сделал не слишком точный перевод, потому что переводчик Риббентропа что-то зашептал тому на ухо.
— Насколько мне известно, представители лаборатории, в которой разрабатывается химическое оружие для Красной Армии, получили у нас формулы газов.
Молотов решил переменить тему. Получилось, что он согласился с доводом своего собеседника.
— Давайте обсудим, каким образом наши правительства могут сотрудничать в общей борьбе против империалистических агрессоров.
Сталина беспокоил нервно-паралитический газ, который использовали немцы. Ядерная бомба пока оставалась слишком громоздкой, чтобы погрузить ее на борт истребителя — в отличие от газа. Только территория бывшей Польши, захваченная ящерами, защищала Советский Союз от немецких ракет, начиненных невидимой смертью.
— Именно для этого мы сегодня и встретились, — заявил Риббентроп. — Только нас отвлекла наша враждебная перепалка.
Казалось, он совершенно забыл, что начал перепалку первым. Впрочем, немцы склонны не замечать собственных недостатков.
— В таком случае, давайте попытаемся вести себя вежливо, — предложил Молотов, который сомневался, что это возможно, но был готов сделать все, что в его силах. — Поскольку ваш фюрер попросил о встрече генерального секретаря партии большевиков товарища Сталина, надеюсь, вы просветите меня, какие цели он преследует?
Риббентроп уставился на Молотова, словно пытался понять, не издевается ли тот. Комиссар иностранных дел Советского Союза сомневался, что немец в состоянии уловить издевку, даже если ему все разжуют и преподнесут на тарелочке с голубой каемочкой.
— Да, вы совершенно правы, — сказал министр иностранных дел Германии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93