Как может жаба оскорбить солнце? Мне кое-что нужно у тебя узнать. Ты ответишь на мои вопросы?
– Я готов это сделать, если они окажутся вежливыми.
– Ты тот самый франкский доктор, который выследил в Дамаске уста?
– Да, я.
– Ты стрелял в него, когда он прыгал в воду?
– Не я, мой слуга.
– Ты встречал уста потом?
– Да.
– Где?
– У башни Галаты, он был уже трупом.
– Этот человек говорит правду, – обратился он к тому, что держал лампу.
– Ты не знал, что уста мертв?
– Нет. Он исчез. Нашли мертвого Колеттиса, а рядом с ним тело, которое никто не опознал.
– Это был уста.
– Вы столкнули его с башни?
– Кто тебе это сказал?
– Вот этот человек. Я приехал в Эдирне, не зная ничего. Меня вызвали к отцу. Я искал его у Гуляма, не называя себя, и узнал, что он уже в тюрьме. Освободили его без моего участия. Этот человек – его слуга и жил с ним у Гуляма. Твой друг и защитник хаджи Халеф Омар все ему рассказал, так я получил все сведения. Я искал отца у Доксати. Его там уже не было, а вы тем временем что-то выясняли в конюшне. Мы следили за вами. Я узнал, что ты немец, и мы решили подстеречь тебя на углу и разыграть всю эту сцену с больным баварцем. Теперь ты в нашей власти. Как ты думаешь, что мы с тобой сделаем?
Рассказ дервиша требовал осмысления, но времени на это не было, и я ответил бодро:
– Моя жизнь меня не заботит. Убить меня вы все равно не сможете.
– Отчего же, ты в наших руках!
– Но тогда вы не получите выкуп, который я мог бы заплатить.
Его глаза блеснули. Я попал в точку. Получив деньги, они все равно могли меня убить. Он тут же спросил:
– Сколько ты мог бы дать?
– А как высоко ты оцениваешь мою жизнь?
– Твоя жизнь стоит не больше скорпиона или змеи. Оба ядовиты и их уничтожают. Но то, что ты натворил, требует высокого штрафа!
Он выразился четко: выкуп – только штраф, а жизнь не стоит и гроша. Мне нужно было выиграть время, и я сказал:
– Ты сравнил меня с ядовитыми гадами. Это очень мило с твоей стороны, и я приму это к сведению. Убейте меня, я не против. Я не заплачу и пиастра, если ты и дальше будешь разговаривать со мной так!
– Решай сам – чем больше почтения к своей персоне ты требуешь, тем выше будет сумма выкупа.
– Назови же eel
– Ты богат?
– С тобой делиться не буду!
– Тогда жди!
Он поднялся и вышел. Второй остался, но все время молчал. Я слышал голоса в передней комнате и хотя не мог разобрать ни слова, но понимал, что мнения разделились. Прошло, наверное, более получаса, прежде чем он вернулся. Не сев, он спросил:
– Заплатишь пятьдесят тысяч пиастров?
– Это много, очень много! – Нужно было торговаться. Он сделал недовольную мину и произнес:
– Ни одного пара Пар – мелкая турецкая монета.

меньше! Согласен? Отвечай сразу, у нас нет времени.
– Хорошо, заплачу.
– Где твои деньги?
– Ясное дело, не со мной. Вы же забрали у меня все вместе с сумкой. И не в Эдирне.
– Как же ты заплатишь?
– Я вам дам записку в Стамбул.
– Кому?
– Эльчи Эльчи – посол, посланник (тур.).

Фарсистана.
– Посланнику Персии? – спросил он удивленно. – Ему будет письмо?
– Да.
– Он будет платить?
– А разве ты думаешь, что у посланника шахиншаха Шахиншах – «царь царей» (фарси) , титул иранского шаха.

нет денег?
– Деньги-то у него, может, и есть, но даст ли он их нам?
– Он хорошо знает, что все, что он за меня заплатит, вернется ему.
Я был твердо убежден, что перс воспримет вручившего мое письмо за верного мне человека. Поклонник зороастрийского учения не имел ни малейшего понятия о земных подлых делишках.
– Если ты в нем уверен, пиши письмо!
– Чем? На чем? Может, на стене?
– Мы принесем тебе все, что нужно, и освободим руки. Это сообщение наэлектризовало меня. Освободят руки!
Можно попытаться освободиться! Можно скрутить дервиша и использовать его как заложника.
Но эта авантюрная идея провалилась. Дервиш, снявший ради дела одеяние своего ордена, был предусмотрителен.
Он не доверял мне и вернулся с четырьмя парнями, которые с оружием в руках стали по обе стороны от меня. Лица их выражали что угодно, но только не доверие. Любое неосторожное движение с моей стороны грозило гибелью.
Мне вручили листок пергамента и конверт, а также предложили колено в качестве подставки. Я написал:


«Моему брату Аббасу Юсуфу Аман-мирзе, лучу Солнца Фарсистана, блистающему сегодня над Стамбулом. Выдай ради меня, в знак нашей дружбы, подателю сего письма пятьдесят тысяч пиастров. Мой банк вернет их тебе, как только потребуешь. Не спрашивай у этих людей, кто они, откуда и куда направляются. Остаюсь в тени твоего света.
Хаджи Кара бен Немей».


Этим именем я подписался специально, потому что предполагал, что дервиш знал его от слуги своего отца. Надписав конверт, я передал Али Манаху и то и другое. Он прочитал его вслух, и я увидел на лицах этих бездельников глубокое удовлетворение. Чуть позже в тишине я представлял себе лицо посланника, которого, ясное дело, звали как-то иначе, читающего письмо… Чтоб они провалились, эти подлецы!
Дервиш, довольный, кивнул мне и сказал:
– Хорошо. Ты здорово написал ему, чтоб он не спрашивал. Ему и не надо ничего знать. Эй, свяжите ему снова руки! Кираджи уже ждет!
Мне снова стянули запястья и оставили лежать в темноте. Я принялся изучать прочность моих пут. Да, думал я, освободиться от них мне не удастся. Надо поработать головой.
Как дервиш попал в Адрианополь? Наверняка он не преследовал нас, ведь он о нас вообще не ведал. К нему пришел посланник его отца. Тот его вызвал. Зачем? Случайность или новое дело, о котором я ничего не знаю?
Где я, собственно, находился? Кто эти люди? Члены ли они банды уста? Или в других отношениях с бежавшим Барудом эль-Амасатом и его «освободителем»? Скорее, верно последнее. Четверо парней, сидевших рядом, явно были штиптарами – это видно по их рожам. Я решил, что это арнауты.
И еще дервиш сказал, что кираджи уже ждет. Кираджи, действующие на всем Балканском полуострове так, как когда-то уроженцы Гарца со своими тяжелогружеными телегами возили на тяжеловозах товары в Германию и из нее. Кираджи – коммивояжер Балкан; он везде и нигде, он знает всех и вся, он имеет ответ на любой вопрос. Его с удовольствием встречают там, куда он прибывает, ибо он еще и прекрасный рассказчик; а в дальних труднодоступных балканских ущельях есть места, куда весь год не проникают никакие сведения извне, и кираджи оказывается единственным связующим звеном с внешним миром.
Этим людям доверяют товары огромной ценности. Единственная гарантия – их честность. Возвращаются они через месяцы, а бывает, и через годы, но они возвращаются и приносят деньги. Если умер отец, они отдают деньги сыну или внуку, но отдают! Честность кираджи вошла в пословицы и поговорки, жаль только, что сегодня положение стало меняться. В их планы стали проникать новички, использующие доверие к этим людям и обирающие ничего не подозревающих жителей.
И вот один из таких коммивояжеров ждал кого-то и чего-то сейчас! Но не меня же! Или меня собирались куда-то перевозить? Здесь, в центре города, у меня еще была надежда на спасение. Если я к следующему утру не буду у Гуляма, мои друзья поднимут тревогу. Подумав об этом и о тех хавасах, которые были приданы нам для поисков, я попытался разорвать веревки, но они были слишком крепкими!
Я вспомнил, как бранил Халефа за его непредусмотрительность, а сам оказался куда глупее – попасть в такую историю! Моя доброта, ставшая тому причиной, – небольшое оправдание происшедшему! Не оставалось ничего больше, как хладнокровно ждать развязки и использовать любую возможность, чтобы попытаться отсюда вырваться.
Вот эти четверо вернулись. Ни слова не говоря, завязали платком рот, завернули в старый ковер и понесли. Куда – мне так и не удалось заметить. Ковер противно пах чесноком и чем-то с ведьминой кухни. Я задыхался. Эти люди даже не задумывались о том, что, обернутый в ковер, я просто-напросто задохнусь! Но вот движение прекратилось. Я почувствовал, что меня положили на что-то твердое. Но на что – не ведал. Потом мне показалось, что я услышал скрип колес. Да, несомненно, я лежал в повозке – меня вывозили из Адрианополя!
Поначалу шевелиться я не мог, но потом немного подвигать ногами все же сумел. Постепенно скатка ковра немного ослабла, я хоть смог подышать, и мне подумалось, что положение не такое уж безысходное.
Как я ни прислушивался, ничего не услышал. Даже не понял, сколько людей меня сопровождают. Я вертелся вправо и влево, пространство было небольшое, значит, повозка маленькая и накрыли меня сеном или соломой. Лежал я явно головой назад. Ах, если бы мне удалось скатиться на дорогу! Ведь была ночь, я бы смог откатиться на обочину, и меня могли не обнаружить.
Я подобрал ноги, немного согнул их в коленях и стал отталкиваться от пола повозки. Но скоро голова наткнулась на твердое препятствие. Итак, имелся задний борт! От затеи пришлось отказаться.
Прошло какое-то время, показавшееся мне вечностью. Тут я заметил, что завязки на руках ослабли, наверное, трением об ковер. Я катался до тех пор, пока «рулон» не развернулся. Я лежал на сене, смотрел, как занимается новый день, и тут надо мной возникло лицо слуги Баруда эльАмасата.
– Если ты обещаешь мне молчать, я сниму с тебя платок, – сказал он.
Я, естественно, энергично кивнул ему. Он развязал платок, и я вздохнул полной грудью. Было впечатление, что из ада я попал сразу на небо.
– Есть хочешь? – спросил он меня.
– Нет.
– Пить?
– Не хочу.
– Ты получишь и то и другое, мы не будем тебя мучить, если будешь вести себя тихо и не попытаешься выбраться из веревок. Если не будешь слушаться, я прикажу убить тебя.
Лицо исчезло. Я получил свободу движений, ковер меня больше не стеснял, и я даже сел. Находился я в задней части длинной телеги, покрытой брезентом, рядом сидел слуга, а впереди – двое других. Одного из них я уже знал. Другой был кираджи, о котором говорил дервиш. Я разглядел шубу, которую они носят во все времена года, широкополую шляпу и кнут, человека же я не видел.
Я не мог поверить, что настоящий кираджи – старой, честной школы – мог быть пособником в преступлении, с другой стороны, в таком одеянии новоявленный кираджи явно ходить не станет. Надо было выждать.
Я снова откинулся назад и стал держать этого человека в поле зрения. Наконец он обернулся. Посмотрел на меня. Большие голубые глаза какое-то мгновение пристально меня рассматривали, потом он снова повернулся. Но пока он смотрел, брови у него поднялись, а левый глаз прищурился. Я тут же понял эти ужимки. Движение бровей показывало мне, что я должен быть внимательным, а прищур левым означал – левая половина повозки. Что же там такое? Я осмотрел то, что было слева от меня, и не нашел ничего, кроме веревки, прикрепленной за верхний край борта. Конец ее уходил под сено. Веревка была натянута. Значит, на конце ее что-то привязано!
Я притворился, что хочу повернуться, и немного передвинулся. Мои руки, связанные сзади, могли обшарить пространство под сеном. На конце веревки был нож! Я едва сдержал крик радости. Добрый кираджи приготовил его для меня и оказался достаточно прозорливым, чтобы не привязывать его слишком крепко. В одно мгновение с веревкой было покончено, и я закрепил нож в голенище сапога острием наружу. Медленно выгнувшись, я добрался руками до клинка, тот был остр как бритва, и четырех-пяти движений хватило, чтобы перерезать все веревки. О ногах я уже не говорю. Теперь я уже не был беззащитным пленником. Все мои движения остались незамеченными, ибо я лежал под слоем сена, высунув лишь голову. Заглянув через борт, я посмотрел, кто скачет возле повозки. Это был Али, дервиш. Можно было предположить, что с другой стороны находится второй охранник.
План созрел в голове мгновенно. Охранники наверняка были вооружены ружьями, так что схватки нужно было избежать. Я отодвинулся совсем назад, не вынимая рук из-под сена, и начал разбирать днище старой прогнившей колымаги. Через четверть часа была готова дыра, достаточная для того, чтобы я в нее пролез. Все это оказалось не таким простым делом, как может показаться читающему эти строки: старый ковер мешал мне несказанно, а стражник все время бросал настороженные взгляды. К счастью, звуки, издаваемые моим ножом при выковыривании досок, скрадывались стуком копыт, скрипом колес и самой телеги.
Я подождал, пока охранник взглянет на меня в очередной раз, и нырнул ногами вперед в дыру. Коснулся ногами земли. Теперь надо было позаботиться о лошади. Мы двигались по равнинной, малонаселенной местности, по обе стороны стоял лес. Слева скакал дервиш, справа – другой, как я и предполагал. Лошадь первого понравилась мне больше – она была мельче, но мощнее. Ее бег был не таким быстрым, но плавным и спокойным. Ах, если бы она могла выдержать двоих! Эта мысль меня захватила. Сначала я был пленником дервиша, теперь он будет моим!
Я зажал нож в зубах. Всадник не подозревал, что происходит у него за спиной. Он видел лишь кончики своих сапог. Сидел он плотно, потому что лошадь была оседлана по-турецки, но удар в шею заставил бы его нырнуть вперед и он потерял бы опору. Затем его можно было вышибить боковым ударом из седла.
Мне необходимо было самому хорошо закрепиться в седле, чтобы не вылететь при быстрой скачке.
Несколько прыжков – и я позади лошади. Изогнувшись, я прыгнул на круп за спиной седока. Лошадь на несколько мгновений замерла от неожиданности. Удар в шею – и ноги всадника вылетели из стремян. Я схватил его за глотку, выдернул из седла и сам сел в него, но дервиша из рук не выпустил. Все произошло очень быстро, и вот конь снова несется вперед. Свободной рукой я потянул за повод, развернул – животное покорно повернулось и поскакало в обратную сторону. Дорога делала крутой изгиб. Прежде чем повернуть, я оглянулся. Телега спокойно катилась дальше – никто ничего не заметил. Это стало возможным потому, что колымага издавала чудовищные скрежет и грохот. Я представил себе физиономии этих мерзавцев, когда они заметят исчезновение их предводителя и пленника!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51