– Один?
– С двумя друзьями.
– Верхом?
– На каких лошадях?
– Две белых и одна гнедой масти.
– Куда они направились?
– Они собирались в Филибе, а потом в Софию.
– Ты знаешь обоих друзей?
– Нет. Он вышел, и они поехали уже втроем.
– Он привел с собой трех лошадей?
– Нет, только гнедую. Белых купил сегодня, ближе к вечеру.
Теперь я знал точно – мой слух меня не обманул. Баруд эль-Амасат бежал с помощью этого Манаха эль-Барши. Но кто был третий? Может быть, охранник из тюрьмы, который, выпустив заключенных, должен был уйти с ними сам?
Я продолжил расспросы.
– Человека, о котором я тебя расспрашивал, не преследовали?
– Нет.
– Ты точно это знаешь?
– Очень точно – я стоял у ворот, когда они уезжали.
– Отведи нас к его лошади!
Он повел нас через передний двор и сводчатый проход в низкое помещение. Там было темно. Я почувствовал запах стойла, услышал тихое ржанье.
– Свет здесь обычно не жгут, – сказал он.
– Был пожар?
– Да.
– Лошади этого Манаха тоже стояли здесь?
– Да, меня не было, когда он их забрал.
– Давайте зажжем свет.
Я зажег спичку и запалил лампу на стене. Я сразу узнал лошадь Халефа, а рядом на земле лежала бесформенная куча, обернутая в кафтан и затянутая веревками. Я разрезал их и развернул кафтан. Там был мой бедный хаджи Халеф Омар собственной персоной! Он вскочил, поднял кулаки и запричитал:
– Аллах-иль-Аллах! Сиди, где эти собаки, которые напали на меня, эти сукины дети и племянники их детей, они завернули меня в эту одежду и связали!
– Это тебе лучше знать! – ответил я.
– Мне? Что мне знать? Как мне знать, каким образом они меня связали наподобие священного Корана, что висит в Дамаске на цепях?
– Как ты дал себя связать?
Он глянул на меня с недоумением.
– Ты спрашиваешь меня? Ты, который послал меня сюда, чтобы я…
– Чтобы ты показал свой ум, – прервал я его. – И эти смотрины явно не в твою пользу…
– Сиди, не обижай меня! Если бы ты был при этом, ты бы меня простил!
– Это возможно, но не обязательно. Ты знаешь, что Манах эль-Барша бежал?
– Да. Пусть шайтан сожрет его!
– И Баруд эль-Амасат с ним.
– Джехенна поглотит их!
– И ты виновен в этом!
– Нет, я ничего не знал, это неправда!
– Тогда рассказывай!
– Вот это я и собираюсь делать. Когда я пришел к этому Доксати, который стоит здесь и смотрит на нас с таким видом, как будто он сам шайтан и есть, я узнал, что у Манаха имеются три лошади, потому что в сумерках он купил двух белых. Я наблюдал за ним и заметил, что он уехал из дома.
– Ты предполагал, что он задумал?
– Да, сиди!
– Почему же ты не последовал за ним?
– Я подумал, что он пойдет к тюрьме. Но там на посту стоял Оско.
– Мда, это не лишено смысла…
– Вот видишь, я прав, сиди!
По голосу хаджи было заметно, что он чувствует себя увереннее. Он продолжал:
– Я предполагал, что он собирается освобождать арестованного, но знал и то, что ему понадобятся лошади. В любом случае, ему пришлось бы возвращаться к стойлу, и я решил спрятаться здесь, чтобы напасть неожиданно.
– Прятаться тебе было совершенно не обязательно. Достаточно было позвать хавасов.
– О сиди, достаточное еще не самое хорошее, а хорошим я считал поймать подлецов лично.
– Вот за это нам теперь приходится расплачиваться!
– Аллах да отдаст их снова в наши руки! Итак, я ждал. Их было трое. Они спросили меня, что мне здесь нужно. Но Баруд эль-Амасат, едва на меня взглянув, сразу узнал, ведь я выступал одним из свидетелей. Он бросился на меня с криком. Я оборонялся, как мог, изорвал ему одежду. Меня здорово побили.
– Почему ты не применил оружие?
– Сиди, против меня было шесть рук. Если бы Аллах дал мне десять рук, я бы часть использовал, чтобы взять пистолеты. Меня повалили, обернули в кафтан и связали. Вот так я и лежал до твоего прихода.
– Ну и дела, хаджи Халеф Омар! Ну и дела!
– Сиди, я тоже могу сказать: «Вай-вай!» Но ведь это нам не поможет. Они уехали. Если бы мы были в пустыне, их следы легко можно было бы найти, но здесь, в большом Эдирне…
– Я знаю, куда они поехали.
– Слава Аллаху, что он дал тебе сведения…
– …которые тебе сегодня не удалось получить, – прервал я его. – След человека – не сам человек. Посвети! Что здесь лежит?
Халеф нагнулся и поднял большой фланелевый платок, осмотрел его и сказал:
– Это я сорвал с Баруда. Тут есть еще и сумочка.
– В ней есть что-нибудь?
Он залез туда и сказал:
– Кусок бумаги. Вот.
Я рассмотрел его при свете лампы и развернул. Это было коротенькое, в три строчки, письмо. Значки были такие мелкие, что я не мог прочитать. Поискав на месте боя другие свидетельства, я больше ничего не нашел. Невероятным было то, что эти трое не тронули нож и оба пистолета Халефа, оставшиеся в сумке, что стояла в углу его комнаты.
– Манах эль-Барша снимал комнату у тебя? – спросил я у хозяина, взиравшего на все с изумлением.
– Да.
– Он часто у тебя останавливался?
– Да.
– Так что ты его хорошо знаешь?
– Да. Его зовут именно так, как ты его называешь, он предприниматель.
– Где он живет?
– В Ускубе. Но дома бывает нечасто. Он занимается несколькими районами и объезжает их.
– Отведи нас в комнату, в которой он жил.
Я надеялся найти хоть какие-то следы, но увы. Задание, которое я дал Халефу, было исполнено, но с неудачным результатом, и я отослал его с лошадью домой. Он чувствовал себя не в своей тарелке и бормотал извинения, выдирая волоски из бороденки.
Гуляму я сказал, чтобы шел срочно к кади и доложил о сложившейся ситуации. До сих пор он не проронил ни слова, но сейчас произнес:
– Это слишком, уж очень слишком! Кто бы мог подумать, что так оно получится! Если бы мы не пошли в баню, а остались дома, Оско встретил бы нас вовремя и бегство не удалось бы.
– Мы должны были предвидеть нечто подобное!
– Но чем нам поможет кади? Разве он может что-либо исправить?
– Надо рассказать ему о происшедшем, и только с его помощью мы можем получить свидетельство того, что арестованный больше не находится под стражей.
– Кади наверняка спит.
– Так разбудим его.
– Но займется ли он этим делом?
– Должен заняться!
Судья, как мы и предполагали, отошел ко сну, и мне стоило немалых усилий убедить слугу, чтобы тот разбудил его. Нас пропустили. Он принял нас с не совсем гостеприимной миной.
– Мы передали Баруда эль-Амасата в твои руки, – начал я тоже не очень приветливым тоном. – Ты позаботился о том, чтобы его охраняли?
– Ты пришел только для того, чтобы задать мне этот вопрос?
– Я хочу выслушать твой ответ.
– Арестованного хорошо охраняют. Вы можете идти.
– Нет, не мы можем идти, а он ушел.
– Он? Кто?
– Арестованный.
– Аллах акбар! Бог велик, он тебя поймет, но мне твои слова непонятны!
– Скажу проще: Баруд эль-Амасат бежал!
Кади аж подскочил на подушке, на которой сидел, а перед этим лежал.
– Повтори, что ты сказал – «бежал»?
– Да.
– Убежал… Из зиндана! Куда, не знаешь?
– Мы его встретили.
– Аллах! Почему же вы его не схватили?
– Не могли.
– А почему вы решили, что это он?
– Мы только недавно об этом узнали. Один человек его освободил – Манах эль-Барша.
– Манах эль-Барша? Да я его знаю! Он был раньше сборщиком налогов и жил в Ускубе. Сейчас он ушел со службы и живет в горах.
Значит, он побежит в горы. И я спросил:
– Ты не видел его сегодня во время слушания?
– Нет. Откуда ты его знаешь?
– Я узнал его имя и кое-что о нем самом от одного торговца одеждой. Он жил у болгарина Доксати, купил лошадей и вместе с Барудом и кем-то третьим ускакал из города.
– Кто же этот третий?
– Я не знаю, но могу предположить, что охранник из тюрьмы, ключник.
Мы рассказали ему вкратце о происшедшем. Он быстро собрался, вызвал десять хавасов и устремился вместе с нами в тюрьму.
Главный надзиратель был немало удивлен таким визитом и в столь поздний час.
– Веди нас к арестованному по имени Баруд эль-Амасат! – приказал кади.
Служитель повиновался и был немало изумлен, когда увидел, что камера, где сидел заключенный, оказалась пуста. Охранник же, которому был поручен Баруд, таинственным образом исчез.
Гнев кади трудно было описать. В немецком языке вряд ли найдутся такие выражения, которые употреблял судья в отношении работников сего заведения. В завершение своей тирады он приказал запереть в камере самого начальника тюрьмы. Я попытался успокоить его тем, что сообщил о нашем решении начать преследовать преступника завтра с утра. Он пообещал дать самых надежных и исполнительных хавасов. Потом мы вышли на улицу и зажгли прихваченные фонари прямо у дверей тюрьмы. Без таких ламп можно было запросто попасть в полицию и провести ночь в малоприятном обществе.
Мы немного отошли и тут, огибая угол дома, столкнулись с человеком, который, как я тогда подумал, в спешке переходил с одной стороны улицы на другую. Он налетел на меня, отскочил и закричал:
– Осторожнее!
– Это ты осторожнее! – ответил я ему.
– Аман! Аман! Прости! Я очень спешу, и лампа погасла. Не позволишь ли мне зажечь ее от твоей?
– Пожалуйста!
Он вынул фонарь из своего светильника, сделанный из промасленной бумаги, и прижал к моему. При этом он объяснил свою спешку:
– Я бегу к аптекарю. У нас заболел гость, он говорит только по-немецки, он из Немчистана.
Этим он разжег мой интерес. Речь шла о каком-то моем соотечественнике, к тому же попавшем в беду! Любопытство мое разгорелось.
– Из какой же немецкой страны он?
– Из Баваристана!
Значит, баварец! Меньше всего я думал тогда об обмане. Откуда здесь могут знать о Баварии!
– А чем он болен?
– Нервная лихорадка.
В тот момент мне и в голову не пришло, что такого и быть не может. Я думал только о помощи.
– Кто он?
– Не знаю. Он пришел к моему господину, торговцу табаком, чтобы продать товар.
– Он далеко живет?
– Нет.
– Веди меня к нему!
– Ты врач или аптекарь?
– Нет, я немец и хочу узнать, могу ли чем-нибудь помочь своему соотечественнику.
– Иншаллах! Пойдем со мной!
Мои спутники хотели пойти со мной, но я отговорил их, думая, что никто не понадобится. Я отдал лампу и последовал за неизвестным.
Шли мы недолго. Он постучал в какую-то дверь. Она отворилась, и я, стоя еще на улице, услышал вопрос:
– Ты привел врача?
– Нет, это соотечественник больного.
– Но что он может сделать?
– Он может быть переводчиком, если мы не поймем гостя.
– Тогда пусть входит!
Я ступил в узкий коридор, выходящий в маленький дворик. Свет бумажной лампы позволял видеть на три шага. Я совершенно не предполагал, что мне может что-то угрожать, и потому немало удивился, когда услышал голос: «Хватайте его. Это тот самый!»
В тот же момент свет погас, и я почувствовал, что меня окружили. Я совершенно не ожидал нападения. Звать на помощь было бесполезно – дворик со всех сторон был закрыт стенами домов. Оставалось разбросать нападавших и вырваться наружу. Я попытался двинуть руками, но на них пудовыми гирями кто-то повис. Нападение готовилось именно на меня – в этом я сразу убедился. Меня выследили еще у кади и заманили сюда. Слова мне не помогли бы, и я начал действовать руками. Напрасно! Их было слишком много. Меня повалили, хотя я и отбивался как мог, и опутали веревками.
Я был в плену и к тому же связан! Почему я не звал на помощь и вообще не издал ни единого звука? Думаю, я поступил правильно, иначе они могли просто пристрелить меня.
Даже недостаточно сильный человек в такой экстремальной обстановке приобретает некую сопротивляемость. Я задыхался, но мои противники тоже устали. В сумке у меня были нож и пистолеты, но ее у меня отняли в первый же момент. Парни сгрудились вокруг меня на узком пространстве. Было так темно, что я не смог разглядеть и собственную руку.
– Готово? – спросил голос.
– Да.
– Тогда несите его!
Меня схватили и потащили. Я едва мог пошевелить коленями, и потому отказался от сопротивления – это только ухудшило бы мое положение. Я заметил, что меня проволокли через два темных помещения в третье, где и бросили на пол. Парни ушли. Через некоторое время вошли двое, один нес лампу.
– Ты меня узнаешь? – спросил другой.
Он встал так, чтобы свет лампы падал ему на лицо. Можете представить мое удивление, когда я узнал в нем Али Манаха бен Баруда эль-Амасата, сына беглеца. Это с ним я не так давно разговаривал в монастыре дервишей в Константинополе!
Я не ответил. Он пнул меня в бок и повторил:
– Я спрашиваю, узнаешь ли ты меня?
Молчание явно было мне не на пользу.
– Да.
– Лжец! Ты не был насром!
– А разве я выдавал себя за такового?
– Да.
– Вовсе нет. Я совсем не хотел ввести тебя в заблуждение. Что вы от меня хотите?
– Мы убьем тебя!
– Как вам будет угодно, – ответил я равнодушно.
– Не прикидывайся, что тебе безразлична жизнь. Ты христианин, гяур, а эти собаки не умеют умирать, потому как у них нет Корана, Пророка и рая.
Он еще раз пнул меня. О, если бы у меня была свободна хоть одна рука! Этот дервиш заплясал бы совсем иначе, чем тогда, в Стамбуле!
– Что я могу ответить на это? – сказал я. – Я умру так же спокойно, как переношу сейчас твои удары. Христианин никогда бы не стал истязать связанного. Развяжи меня, и тогда увидим, чей пророк лучше и чей рай прекраснее!
– Собака, не угрожай мне, иначе ты познакомишься с могильщиками еще до рассвета!
– Тогда оставь меня в покое и убирайся!
– Нет, мне нужно с тобой поговорить. Может, хочешь выкурить при этом трубку? – В его словах сквозила ирония.
– То, что ты хороший хораджи, я уже видел. Но то, что ты еще и перелетная птица, я не догадывался. Если ты действительно хочешь со мной поговорить, имей представление обо мне. Говорю тебе – ты только тогда услышишь мой голос, если проявишь уважение к моей бороде, как тебе велит Пророк.
Это было, конечно, издевательство с моей стороны. Под словом «хора» («танец») турок понимает смысловые движения, которые разрешены на женских половинах, а мужчины их избегают. Танец дервиша – нечто иное, он считается священным. За это я удостоился не третьего пинка, а гневного взгляда. Потом он сел на пол рядом со мной. Второй же остался стоять.
– Если бы ты был мусульманином, я бы тебе ответил, – сказал дервиш, – христианин же не может оскорбить настоящего правоверного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51