Смерть Мохаммеда произвела на всех тяжкое впечатление. Я чувствовал к тому же, что у меня начинается лихорадка. И у Халефа были те же симптомы.
Я провел ужасную ночь, но мой могучий организм справился с недугом. Я ощущал, как кровь пульсировала по жилам – я общался с разными людьми, но не мог понять, наяву это или во сне, и только под утро забылся тяжелым сном, из которого выбрался лишь к вечеру. Вместо красивых женских глаз, как в прошлый раз, я обнаружил огромный алеппский нос англичанина.
– Снова бодры? – спросил он.
– Да вроде. Ох, что это, опять вечер?
– Вам можно позавидовать, мистер! Женщины взялись за вас. Они прислали капли для раны. Халеф их уже накапал. А потом одна явилась сама и что-то влила вам между зубов. Явно не портер.
– А какая из них?
– Одна какая-то. Вторая осталась на месте. А может, первая – не знаю.
– С голубыми или с черными глазами?
– Глаз я не видел. Она упакована как почтовая посылка. Похожи на голубые.
– Почему же вы так решили?
– Потому что у вас такие же глаза. Как самочувствие?
– Ничего. Ощущаю себя заметно лучше.
– Я тоже. Я аналогичным образом покапал что-то на мои раны и боли не чувствую. Прекрасная микстура! Есть хотите?
– Есть? Я голоден как волк.
– Вот. Голубоглазка принесла. Или черноглазая.
Возле меня стояла серебряная тарелка с холодным мясом, лепешками и разными деликатесами. Рядом – кувшин, но не с чаем, а крепким мясным бульоном, еще теплым.
– Леди знают, когда подавать первое, чтобы оно не остыло, – заметил я.
– Этот кувшин ждет вас с полудня. Когда он в первый раз остыл, они его забрали и снова подогрели. Они к вам явно неравнодушны.
Тут я наконец огляделся. Кроме англичанина, никого не было видно.
– А где перс? – спросил я.
– У женщин. Сегодня утром его не было, и он вернулся с горной козой. Этот бульон из козьего мяса.
– Какие умелые руки все это приготовили!
– А вы лучше думайте, что это старуха все сварила! Да!
– Где Амад эль-Гандур?
– Сегодня рано утром уехал прогуляться. Я вскочил и закричал:
– Так он уехал, вы его упустили!
– С угольщиком и курдом-сораном. Да!
Теперь я понял, что он имел в виду, когда говорил, что сам Аллах послал ему средство для мести! Курд-соран, сам жертва беббе, может быть ему переводчиком. Но несчастного хаддедина нужно было пожалеть. Можно было поставить десять против одного, что он никогда больше не вернется в свой клан. Скакать за ним – тоже бессмысленно. Во-первых, времени прошло уже слишком много, во-вторых, я сам был нездоров, а потом это вообще не наше дело – вмешиваться в кровную месть.
– Он поехал на жеребце? – спросил я.
– На вороном? Вот он, здесь, – ответил Линдсей.
И это тоже! Вот каким образом Амад хотел заставить меня принять коня в подарок! Я не знал в тот момент, радоваться мне или печалиться. В любом случае, исчезновение хаддедина не было мне безразлично, это необходимо было обдумать.
– И Алло с ним уехал? – спросил я. – А как с его жалованьем?
– Он его вернул. Разозлил меня! Так ничего и не взял.
– Успокойтесь, сэр! У него есть лошадь и ружье. Его работа оплачена сторицей. А дальше – кто знает, что там ему обещал хаддедин! Как долго спит Халеф?
– Столько же, сколько и вы.
– Это какая-то потрясающая медицина! Я все время хочу есть.
Едва я приступил к трапезе, как мне помешали – пришел Хасан Арджир-мирза. Я хотел подняться, но он дружески усадил меня на место.
– Сиди, эмир, и ешь спокойно. Это сейчас для тебя главное. Как самочувствие?
– Спасибо, очень хорошо.
– Я так и знал. Лихорадка больше не повторится. Я хочу тебе кое-что передать. Амад эль-Гандур приходил ко мне. Он рассказал мне о себе и о вас всех. Он поехал за беббе и просил тебя простить его, надеется, что ты за ним не поедешь. Он надеется, что вы вернетесь к хаддединам и застанете его там. Вот и все его сообщение.
– Спасибо тебе, Хасан Арджир-мирза! Его уход мне небезразличен.
– Куда вы сейчас направитесь?
– Это надо сначала обсудить. Мой друг и слуга хаджи Халеф Омар должен попасть к хаддединам, потому как у них находится его жена. А у эмира из Инглистана двое слуг там же. Но, возможно, сначала мы заедем в Багдад. Там у инглиса есть корабль, на котором мы можем по Тигру добраться до зеленых лугов племени хаддединов.
– Тогда решайте, эмир! Если вы пойдете на Багдад, тогда я попрошу вас не покидать меня. Вы храбрые воины, я обязан вам жизнью и докажу вам свою дружбу. Мы останемся на этом месте до тех пор, пока вы полностью не поправите свое здоровье. Я буду снабжать вас всем необходимым, ибо вы мои гости. Аллах с вами!
Он ушел, и вскоре появилась старая служанка с подносом, полным всякой снеди.
– Господин прислал вам.
– У вас есть огонь в хижине? – спросил я ее.
– У нас есть костер и тренога, на которой можно быстро готовить.
– Мамаша, мы доставляем вам многовато хлопот!
– О нет, эмир. Дом радуется, когда в нем гости. Господин рассказал там всем о вас, и вы стали для нас тоже как бы вторым хозяином. Но не говори «мамаша», потому что я ей не являюсь. Меня звать Альва, или Хальва.
И она засеменила в дом. Бог ты мой! Видно, в этой поездке мне суждено заниматься главным образом антропологическими и ботаническими изысканиями. Сначала была петрушка, теперь вот альва, или хальва! Эти два слова состоят из одних и тех же букв, но как разнится их значение! «Альва» на персидском означает «алоэ», а «хальва» не что иное, как «маргаритка».
У этой состарившейся девочки явно было больше сходства с колючим алоэ, чем с милой маргариткой. На ней красовались завязанные на щиколотках штаны, ниспадающие складки которых почти закрывали два серых башмака. Сверху имела место красная куртка и похожая на кафтан темно-синяя накидка, на голове – желтый тюрбан, а на нем перья сипухи, которые образовывали спереди очень похожую физиономию этой самой совы. Но эта алоэ-маргаритка обладала покладистым характером, и я решил с ней не ссориться.
Поднос она принесла явно вовремя: именно в тот момент, когда она уходила, Халеф потянулся и открыл глаза. Он обвел взглядом всех нас, возвел очи горе и воскликнул:
– Машалла! Где это солнце? Или я что-то перепутал, или солнце не там!
С ним произошло то же, что и со мной, он не мог понять, как это он так долго спал. Удивление его тем более возросло, когда он узнал, что Амада эль-Гандура с нами нет.
– Уехал? В самом деле? – спрашивал он. – Не попрощавшись? Во имя Аллаха, это невежливо! Но что делать? Теперь ты свободен от всех обязательств и можешь не возвращаться к хаддединам.
– А я как раз думаю, что у меня остались обязательства. Неужели я брошу тебя, пока не уверюсь, что ты добрался до шейха Мелека и Ханне, своей жены?
– Сиди, оба они в полной безопасности и спокойно подождут, пока я не приеду. Я, конечно, люблю Ханне, но отправлюсь к ней не раньше, чем ты вернешься в страну своих отцов.
– Я не могу принять от тебя такой жертвы, Халеф!
– Это не моя жертва, а твоя – содержать меня при себе, сиди. Я следую за тобой, потому что ты не так жесток, чтобы прогнать меня!
Персы принесли с реки богатую добычу – рыбный ужин был обеспечен. Я лично уже наелся и потому поднялся на скалу, чтобы еще раз взглянуть на могилу хаддедина при заходящем солнце. Этот одинокий памятник напомнил мне о скальном монументе, воздвигнутом нами пиру Камеку в долине Идиза. Кто мог подумать тогда, у захоронения езидского святого, что Мохаммед Эмин найдет последнее убежище на далекой курдской вершине!
На душе у меня было так пасмурно и грустно, будто со смертью друга я потерял частицу своей души. Но на могиле доброго человека не надо печалиться, на все воля Божья, это лишь переход в другой, светлый мир. Жизнь – борьба, мы живем, чтобы бороться, а умираем, чтобы побеждать.
Солнце уходило за горизонт, и его последние лучи освещали землю яркими красками, которые, чем дальше на восток, становились все мягче и размытее. Поросшие лесом вершины надо мной напоминали зеленое море, его волны все больше и больше погружались в сумерки ночи. Только по покачиванию верхушек ближних деревьев можно было распознать легкий ветерок. Тени становились все гуще, дали исчезли, закат пылал. Здесь, на вершине, я вспоминал о далекой родине, с которой связывают любого человека на чужбине невидимые нити.
Когда я вернулся в лагерь, там все уже спали. Несмотря на поздний час, я долго ворочался на своей лежанке. Уже запели ранние птицы, когда я забылся. Проснулся я около полудня и узнал от Халефа, что англичанин с персом отправились охотиться на глухарей, взяв с собой Дояна. Рана славного Халефа оказалась болезненнее моей, и старая служанка принесла ему новые капли, действие которых не осталось без последствий.
– Сколько мы еще здесь пролежим, сиди? – спросил он.
– Столь долго, сколько понадобится для того, чтобы залечить наши раны. Что ты ел на завтрак?
– Разные блюда, названий которых я даже не знаю. Эти персиянки отменно готовят. Аллах послал их нам! Мирза сказал, что, когда ты проснешься, я должен подойти к перегородке и хлопнуть в ладоши.
– Так давай, Халеф!
Он исполнил мой приказ, и тут же появилась Маргаритка с кошелкой и сосудом с кофе. В первой лежал свежеиспеченный хлеб с холодными кусками жаркого, а во втором дымился ароматный напиток, чья цикорная имитация в Саксонии носит поэтическое название «блюмхен-кофе» Блюмхен-кофе – очень жидкий кофе, буквально «цветочный кофе» (нем.).

.
– Ну как, эмир? – спросила старуха. – Сегодня ты тоже долго спал. Слава Аллаху!
– Я успел сильно проголодаться, Альва.
– Вот и ешь и пей на здоровье, и чтоб твои дни не кончались.
– Спасибо, мир твоему дому!
Она засеменила прочь, а я принялся за завтрак. На дне кошелки я обнаружил сушеные ягоды винограда и засахаренные лесные орехи, особенно взволновавшие моего Халефа. Тут вернулась Хальва со вторым сосудом с кофе.
– Эмир, наш дом посылает тебе еще кое-что, что хорошо действует на жар. Потом посуду я заберу сама.
Я обследовал содержимое сосуда и нашел там груши, сваренные в сладком соке. Тут Халеф уже не мог удержаться.
– Аллах-иль-Аллах! – вскричал он. – Как добр Бог, раз растит такие вкусные вещи и посылает к нам таких любвеобильных женщин, которые все умеют делать. Сиди, эти персиянки такие заботливые. Женись на них, чтобы они готовили для тебя сейчас и до конца дней.
– Хаджи Халеф Омар, прекрати свои речи, иначе я забуду о необходимости делить с тобой сладости!
Он выставил перед собой растопыренные пальцы.
– Аллах охраняет меня от искушений воровать у тебя сладости, ибо они приготовлены для тебя, сиди! Я лишь бедный араб, а ты великий эмир Немсистана. Я лучше подожду, когда в раю гурии сварят мне свое варево.
– Это будет не скоро, Халеф. Мы поделимся! Я беру себе мясо с хлебом, а ты ешь груши и сладкие фрукты.
– Нет, ведь они для тебя, эфенди.
– Но ведь ты мой слуга, Халеф?
– Наивернейший из всех слуг.
– Тогда повинуйся, иначе я рассержусь.
– Ну, если ты приказываешь…
Он так быстро повиновался, что послание из дома очень быстро исчезло под его усами. Я знал, что мой маленький Халеф сладкоежка.
Через какое-то время вернулись оба охотника и принесли богатую добычу. Перс приветствовал нас и скрылся на своей половине, а англичанин уселся рядом со мной.
– Только что поднялись? Откушали кофе?
– Я снова слишком долго проспал.
– И хорошо! Живем здесь как у Христа за пазухой. Сколько продлится этот рай, мистер?
– Вы пойдете с нами в Багдад?
– Мне туда тоже нужно. Мы когда-нибудь выберемся из этих гор? А потом из Багдада?
– Там будет видно. Я еще сам не знаю, нужен ли мне Багдад. Пока что я имел в виду только то направление.
– И я тоже. Только бы побыстрее отсюда выбраться!
Появилась служанка и забрала глухарей на ощип. За ней вышел хозяин, кивнул мне и медленным шагом покинул лагерь. Я пошел за ним. В тени двух деревьев он уселся на мох и рукой пригласил меня занять место рядом. Я сел, и он начал разговор с фразы:
– Эмир, я полностью доверяю тебе, поэтому слушай! Меня преследуют. Не спрашивай, кто мой отец. Он умер насильственной смертью, а его друзья шептались, что его убили за то, что он кому-то перешел дорогу. Я его сын, я мстил за него и вынужден был бежать со своей семьей. Я погрузил все, что у меня осталось, на верблюдов и отправил их под присмотром надежных людей через персидскую границу. Потом мы пошли другим путем, зная, что нас будут преследовать. Мы двинулись по дикому Курдистану. А теперь скажи, эмир, пойдешь ли ты с нами, но не забудь, что я беглец.
Он замолчал. Я тут же ответил:
– Хасан Арджир-мирза, я пойду с тобой и буду с тобой ровно столько, сколько понадоблюсь.
Он пожал мне руку и сказал:
– Спасибо, эмир! А твои спутники?
– Они пойдут туда же, куда и я. Можно спросить, какова цель твоего путешествия?
– Хадрамаут.
Хадрамаут! Это слово словно ударило меня током. Неисследованный, опасный Хадрамаут! Все напряжение и неуверенность как рукой сняло, и я поинтересовался будничным тоном:
– Тебя там ждут?
– Да, у меня там есть друг, которого я предупредил с помощью своего посланца о моем прибытии.
– Я могу сопровождать тебя до Хадрамаута? – спросил я.
– Так далеко, эмир? Такую жертву я не могу принять даже от лучшего друга.
– Это вовсе не жертва, я с удовольствием составлю тебе компанию, если тебе будет приятно.
– Тогда милости прошу, господин! Можешь оставаться с нами сколько пожелаешь. Но должен предупредить тебя, что до Хадрамаута мне нужно навестить Кербелу.
– Кербела? Сейчас же конец месяца зу-эль-хиджа, и начинается мухаррам. В десятых числах этого месяца проходит праздник пилигримов в Кербеле.
– Да, хадж эль-маниджат – Караван Смерти – уже в пути, и я тоже направляюсь в Кербелу, чтобы на месте мук Хусейна похоронить отца. Видишь, тебе сложно будет сопровождать нас!
– Почему же? Оттого, что я христианин и не могу появляться в Кербеле? Ведь был же я в Мекке, хотя туда имеют доступ только мусульмане.
– Тебя разорвут на куски, если распознают в Кербеле.
– Меня распознали в Мекке, но никто не разорвал…
– Эмир, ты же умный человек. Я знаю, что мой отец покоится на руках у Аллаха, где бы он ни был захоронен – в Тегеране или Кербеле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51