Ему нужно было проехать мимо старого дома Кэрол и Джима по пути к Глен-Коув-роуд. Минуя почерневшие руины дома 124 по Колльер-стрит, он почувствовал боль в груди.
– Это заставило его вспомнить о Кэрол, и он подумал: как она, все ли у нее в порядке?
Но конечно же все должно быть в порядке – ведь она в особняке Хэнли вместе с родителями Джима.
Но почему тогда его упорно не оставляет тревожное чувство, будто с ней что-то неладно?
Он приближался к Глен-Коув-роуд и собирался повернуть на юг, но вместо этого резко вырулил к обочине у станции Ситго и остановил машину. Чувство тревоги все возрастало.
Это глупо, подумал он.
Билл не верил в предчувствия, или ясновидение, или в экстрасенсную ерунду. Они противоречили не только учению Церкви, но и его личному опыту.
И тем не менее он не мог избавиться от чувства, что Кэрол нуждается в нем.
Он включил двигатель и направился снова в сторону Глен-Коув-роуд, затем затормозил и стукнул по рулевому колесу кулаком.
Билл понял, что не успокоится, пока не избавится от этого чувства.
Он въехал на территорию станции Ситго, вытащил из кармана записку с номером телефона особняка Хэнли и опустил монету. Гудка не последовало. Включилась телефонистка и сообщила, что телефон испорчен. Все телефонные линии северной части округа Нассау повреждены. Знаете ли, гроза!
Правильно, гроза. Может быть, особняк пострадал. Может быть, в этот момент он охвачен пожаром.
Проклятье! Он решил поехать туда. Просто проехать мимо. Он не остановится. Только убедится, что все в порядке, а затем повернет на Куинс.
Билл поехал напрямик через район порта, но ему пришлось замедлить ход, так как машины двигались в объезд в связи с пожаром на Тремент-стрит. Он присоединился к любопытным, старавшимся разглядеть, что горит на верху холма. Похоже, пожар был где-то в районе церкви Скорбящей Божьей Матери. Ему в голову пришла ужасная мысль: может быть, горящее здание – это церковь? Он служил там мессу только сегодня утром.
У него появилось искушение остановить машину и побежать наверх, посмотреть, что горит. Если церковь Божьей Матери, он, быть может, сумеет помочь отцу Роули. Но зрелище пожара усилило его беспокойство за Кэрол. Он направил машину к Шор-Драйв.
Когда он обнаружил, что улица, на которой стоял особняк, свободна от пожарных машин и от крыши не поднимается столб дыма, он вздохнул с облегчением.
Но подъездная дорожка особняка была заполнена машинами.
Что-то в этом не понравилось Биллу. Он развернул машину и вновь поехал вдоль улицы. На этот раз медленно.
На подъездной дорожке стояло около дюжины машин. Среди них – «Дж. Кэрролл» и обоих Стивенсов, а все остальные оказались чужими. Любопытство побудило его остановиться у ограды и войти в дом. Может быть, он постучит во входную дверь и спросит, не видел ли кто-нибудь его солнечные очки. Ведь никому неизвестно, что они преспокойно лежат в ящике под приборной доской его машины.
Он прошел половину дорожки, когда услышал страшный крик Кэрол, и побежал.
12
Эмма ликовала при виде боли, исказившей лицо этой суки Грейс Невинс, когда Кэрол закричала. Эта боль покажется Грейс пустячной, дайте только Эмме добраться до нее.
Она скрипела зубами, когда двое мужчин усаживали ее на стул рядом с Ионой и готовились связать. Никогда в жизни она не испытывала подобной злобы, граничившей с безумием. Эмма была уверена, что, если она освободится и Грейс окажется в пределах ее досягаемости, она окончательно лишится разума, за который сейчас слабо цеплялась. И тогда она утратит человеческий облик и превратится в беснующегося обезумевшего зверя.
Одна часть ее "я" была напугана безудержным желанием убивать и пыталась заглушить его, но другая – жаждала дать выход обуревавшим ее звериным инстинктам.
Она наблюдала за Грейс, сладкими заверениями пытавшейся обмануть Кэрол. Но тут у входной двери, невидимой для Эммы, произошло какое-то замешательство, она услышала мужской голос, громко звавший невестку по имени, и в то же мгновение в гостиную ворвался друг Кэрол – отец Райан.
– Кэрол! – воскликнул он. – Вы что, все... – Он замолчал, увидев только посторонних людей. Пришельцы, включая монаха, уставились на него, окаменев при виде воротничка католического священника.
– Билл! – вскричала Кэрол. – Слава Богу, ты здесь.
– Я – отец Райан, – представился он и, заметив Иону, привязанного к креслу, и Эмму, которую тоже пытались привязать, изумленно спросил: – Во имя Бога, что здесь происходит?
– Вы попали в точку, отец иезуит, – откликнулся тот, кого звали Мартин. – Вот именно, здесь все происходит во имя Бога.
– Вы были здесь на прошлой неделе? – спросил его Билл.
– Правильно.
– Вы все безумны!
– Пожалуйста, пожалуйста, – попросил монах, сбросив капюшон и выступив вперед.
Неизвестно почему, вид блестящей кожи его тонзуры испугал Эмму. Когда он заговорил, она попыталась определить его акцент.
– Кто вы? – спросил иезуит.
– Я брат Роберт из монастыря в Эгюбелле, – ответил монах. – Прошу вас, отец, вам лучше уйти. Вы должны поверить мне, посвященному, как и вы, в духовный сан, что мы здесь, чтобы выполнить Божью волю.
– С каких это пор Богу угодно, чтобы людей привязывали к стульям? – с презрением заметил молодой священник. – Игра окончена. Вам пора выметаться. Уходите отсюда сейчас же, пока я не позвал полицию.
– Людские законы ничего не значат, когда речь идет об исполнении воли Божьей, – заявил брат Роберт. – Наверняка вам это известно, отец.
– Посмотрим, согласна ли с этим полиция.
Эмма увидела, что отец Райан повернулся и собрался покинуть гостиную, но двое Избранных преградили ему путь. Священник оттолкнул их. Он был сильным, и они с трудом удерживали его. Один из тех, кто сторожил Эмму, отошел от нее, чтобы помочь остановить священника. Около Эммы остался только один Избранный, все внимание которого было приковано к борьбе.
А Грейс... эта сука Грейс Невинс отошла от входа в гостиную и оказалась поблизости от Эммы.
Не колеблясь и не отдавая себе отчета, Эмма вскочила с кресла и бросилась на Грейс. Долго сдерживаемая ярость вырвалась наружу и придала ей ловкости и силы. Она почувствовала в себе такую силу, о которой и не подозревала.
Когда ее пальцы впились в шею ненавистной святоши, у той вырвался из глотки пронзительный, истошный крик. Эмма увидела растерянное, полное ужаса лицо Грейс. Глаза ее вылезали из орбит, изо рта рвался крик, но Эмма сжимала шею все сильнее, давила большими пальцами все крепче на гортань, повреждая голосовые связки Грейс.
Но другие были в состоянии кричать, и они кричали. Однако в ушах Эммы словно бил набат, заглушая их душераздирающие, полные отчаяния и гнева вопли.
Она не обращала на них никакого внимания.
Пухлые руки Грейс вцепились в нее, стараясь в одно и то же время оттолкнуть душившую ее женщину и оторвать ее пальцы от своей шеи. Руки других Избранных, много рук, молотили Эмму по спине, тянули за плечи, царапали ей лицо, прилагая все силы, чтобы вырвать Грейс из ее смертельной хватки.
Эмма словно не замечала их.
Она была такой сильной! Подобного прилива сил она не испытывала никогда в жизни. Никто не мог ее сейчас остановить. Она смотрела в красные, вылезавшие из орбит глаза Грейс, в ее медленно багровевшее лицо и знала, что конец близок. Это добавляло ей сил, чтобы покончить с проклятой жирной сукой.
13
Свекровь Кэрол пыталась задушить тетку Кэрол – это зрелище потрясло Билла.
Какой-то внутренний голос призывал его схватить Кэрол и бежать. Он знал, что следовало поступить именно так, но продолжал стоять и смотреть на смертельную схватку, происходившую посреди старинной, похожей на музей викторианской гостиной, в то время как те, кто называл себя Избранными, набросились на двух борющихся женщин и пытались разнять их.
Кэрол стояла рядом с ним, вцепившись в его правую руку, и умоляла соперниц:
– Прекратите, прекратите, прекратите это!
А монах брат Роберт в растерянности отошел в сторону и стоял там, напряженный и окаменелый, подобно статуе в монашеском одеянии.
Не будь всем ясно, что Грейс умирает, оказавшись в железных клещах безжалостных рук Эммы, эта сцена напоминала бы пьесу театра абсурда.
– Освободите Грейс от нее! – наконец крикнул монах. – Она убьет ее!
Билла так и подмывало помочь, но и без него в борьбу включилось слишком много перевязанных (как странно!) рук, мешая друг другу.
Избранные завопили еще неистовее и испуганнее, когда лицо Грейс стало землисто-серым. И тогда от их группы отделился тот самый, кого звали Мартин, и поспешил мимо того места, где Иона Стивенс старался избавиться от своих пут, в самый дальний угол гостиной. Там он схватил в руки какой-то предмет, стоявший у стены.
Билл понял, что это топор, только тогда, когда Мартин поднял его над головами сцепившихся женщин. На мгновение оцепенев от ужаса, Билл выкрикнул что-то, пытаясь остановить Мартина, и бросился вперед, в надежде дотянуться до топорища. Брат Роберт оказался рядом с ним. Он тоже намеревался схватить руку Мартина. Но они опоздали. Прежде чем им удалось вмешаться, лезвие топора тускло блеснуло в воздухе и, описав дугу, опустилось на самую макушку головы Эммы Стивенс. Раздался леденящий душу треск раскалывающегося черепа.
Негодование, потрясение и ужас слились воедино в криках невольных свидетелей этой сцены, и Билл тоже не мог сдержать вопля. А потом они все отпрянули, словно пошатнулись соломенные чучела. Грейс осела на пол, тяжело дыша и держась за горло, а Эмма зашаталась и, качаясь, пошла по кругу с широко раскрытыми глазами, в которых застыло недоумение. Руки ее конвульсивно дергались, из окровавленной головы торчало лезвие топора, а топорище подрагивало в воздухе за спиной, как дубинка.
Потом она вдруг выпрямилась и какое-то мгновение, казавшееся бесконечным, стояла на цыпочках; все ее туловище, руки и ноги одеревенели, а глаза закатились. Наконец она пошатнулась, тело ее обмякло, и она повалилась на ковер, лицом вниз.
Билл с трудом сдержал рвоту. Рядом с ним стонала Кэрол. Многие из Избранных упали на колени и молились. Брат Роберт бросился к Эмме, спеша совершить обряд соборования. Мартин помог Грейс подняться на ноги. Она попыталась что-то сказать, указывая на тело Эммы, но не смогла произнести ни слова.
– Я должен был это сделать, – бормотал Мартин, нервно гладя руку Грейс своей дрожащей ладонью. – Она собиралась убить тебя. Я не мог смотреть, как ты умираешь. Я должен был это сделать?
Кэрол прижалась к Биллу, рыдая, а он обернулся и посмотрел на Иону Стивенса, спокойно сидевшего на своем стуле. У него на глазах только что убили жену, но лицо его выражало не больше эмоций, чем если бы прихлопнули муху.
Мартин показал на Билла.
– Свяжите его! Быстро! Пока опять что-нибудь не случилось!
Билл был слишком потрясен, чтобы сопротивляться, когда ему скрутили руки и оттащили от Кэрол. Эмма Стивенс... мертва... убита топором. Он видел смерть и раньше – тихо наступавшую в постели после соборования, совершенного им, и даже насильственную – убийство в Гринвич-Виллидже, свидетелем которого он оказался! То была смерть людей незнакомых, и настигала она их под покровом ночи. Но сейчас на его глазах средь бела дня произошло зверское убийство!
К тому времени когда Билл пришел в себя и поборол смятение, в котором пребывали его мысли и чувства, он оказался в кресле крепко связанным веревками. Монах все еще читал молитвы над телом Эммы.
– Что вам здесь нужно? – спросил Билл Мартина.
– Остановить Антихриста, прежде чем он родится, – ответил тот. Позади Мартина он увидел женщин, окруживших плотным кольцом Кэрол, и тут весь ужас происходившего стал ему ясен.
14
Брат Роберт в последний раз благословил тело несчастной женщины, встал на ноги и огляделся.
Он слышал крики протеста отца Райана и вопли молодой женщины, которую вели из гостиной вниз, в прихожую. Ему хотелось убежать отсюда, скрыться, но он знал, что не может этого сделать. Молодая женщина – его сердце откликалось на ее страдания – невиновна, она не знает, кого несет в себе. Но нет никаких сомнений в том, что внутри ее растет сгусток абсолютного Зла, от которого веет ледяным холодом, словно в гостиную ворвалась струя арктического воздуха. Этот холод пронизывал монаха до костей, как свирепый северный ветер. Увы, все правильно, она не ошиблась в выборе места назначения.
Брат Роберт посмотрел на иезуита. Он с самого начала знал, что от него потребуется максимум самообладания, но видеть священника привязанным к стулу оказалось выше его сил. У него родилось ощущение, что все разваливается, что он теряет контроль над ситуацией, если, конечно, обладал им раньше.
Монах снова бросил взгляд на тело, лежащее у его ног, и почувствовал комок в горле.
– Что вы натворили? – крикнул он Избранным. – Мы ведь не толпа дикарей. Мы совершаем Божье дело! Убийство – не Божье дело!
– Вам это не сойдет! – предостерег его отец Райан.
– Конечно, сойдет, – услышал монах голос второго пленника, который произнес эти слова холодным, бесстрастным тоном, не спуская пристального взгляда с Мартина. – Они убьют всех нас.
Брат Роберт обернулся к одноглазому мужчине и почувствовал, что тот излучает ненависть. В нем тоже скрывалось зло.
– Я не желаю этого слышать! – воскликнул брат Роберт, не узнавая собственного голоса. – Никакого убийства не было: Совершена страшная, трагическая ошибка. И Мартин ответит за нее – земным властям и Богу!
– Но я совершил это во имя Бога!
Брат Роберт внезапно рассердился.
– Как ты смеешь так говорить! Тебе нет оправдания! Нет и не будет!
Мартин с несчастным видом посмотрел на него, повернулся и выбежал из дома. Потом послышался шум мотора и визг покрышек, заскользивших по мокрому асфальту, когда машина с ревом сорвалась с места.
На мгновение воцарилось молчание. Мир. Порядок. Хаос и смятение развеялись. Монах подошел к окну и, сняв одну из тяжелых штор, осторожно закрыл ею неподвижное тело мертвой женщины. Затем собрал Избранных вокруг себя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44