Слипались веки. Когда, объезжая скалистый пик, Габорн перевалил через кряж и вновь спустился в долину, он уже едва ли не спал. Но тут его путь замедлился ибо повсюду, куда ни направлял он коня, дорогу преграждали густые заросли куманики.
Рассердившись, принц выхватил саблю и уже подумал о том, чтобы прорубить себе тропу, но тут же замер на месте. Из темноты послышалась брань, и звяканье металла. Прямо перед ним, сквозь ту же самую рощицу, прорубался какой-то воин в стальных доспехах. Странно, что он уловил эти звуки так поздно. Чуть ли не слишком поздно. Уж не сами ли деревья подталкивали его навстречу опасности?
Придержав коня, Габорн вгляделся в темноту, и за стеной деревьев увидел продиравшийся сквозь заросли патруль. Целую дюжину солдат.
Лишь когда они удалились на безопасное расстояние, принц позволил себе глубоко вздохнуть. Но и тогда он не двинулся с места. Долгий момент ушел у него на то, чтобы сосредоточиться и направить мысленный посыл.
— Никакого зла, — говорил Габорн лесу. — Я не причиню тебе вреда,
Лишь невероятным усилием воли принцу удалось сдержать желание пришпорить коня и опрометью пуститься вскачь. Навстречу неминуемой гибели.
— Я друг, — пытался сказать он. — Почувствуй меня. Испытай меня.
Мгновения тянулись, как вечность, но Габорн не оставлял попыток открыть Даннвуду всего себя, свой разум и сердце.
И лес откликнулся. Принц почувствовал, как в глубь его сознания медленно протянулись невидимые щупальца, опутывая рассудок, как корень оплетает камень. Он ощущал их тяжеловесную силу.
Даннвуд проник в него, добираясь до самых глубин памяти. Перед глазами Габорна замелькали воспоминания: детские страхи, испрошенные обрывки сновидений и юношеских фантазий. Все его надежды, желания и поступки.
Затем, так же медленно, щупальца начали отступать.
— Не гневайтесь на меня, — прошептал Габорн деревьям, когда, наконец, нашел в себе силы заговорить. —
Ваши враги — мои враги. Пропустите меня, чтобы я мог победить их.
Прошло еще несколько томительных долгих секунд, и тяжесть вокруг него стала ослабевать. Но принц все еще пребывал в мечтательной дреме, хотя при своей выносливости практически не нуждался в сне. Он думал о том, что привело его на север. О желании увидеть Иом Сильварреста.
В прошлом году, повинуясь неодолимому зову, Габорн тайно приехал в Гередон на осеннюю охоту, чтобы в полной мере оценить принцессу. Его отец каждый год являлся туда на Хостенфест. Примерно шестнадцать столетий тому назад Гередон Сильварреста сразил в Даннвуде копьем страшного мага-опустошителя. В память о этом событии ежегодно по осени отмечался великий праздник. В Месяц Урожая лорды Гередона съезжались в Даннвуд, где охотились на гигантских вепрей. Охотились с копьями, используя те же боевые навыки, что и в битвах с Опустошителями.
Габорн прибыл на охоту в свите своего отца, под видом простого оруженосца. Разумеется, все отцовские воины прекрасно знали, кто он таков, но ни один не осмеливался открыто произнести его имя. Даже король
Сильварреста, хотя и заметил Габорна, продолжал делать вид, будто ничего не знает. Прекрасные манеры не позволяли ему заговорить с принцем, пока тот сам не решится открыться.
Что же до гередонцев, не знавших Габорна в лицо, то никто из них не мог распознать наследного принца в усердном оруженосце, помогавшем рыцарям облачаться в турнирные доспехи, без устали ухаживавшем за лошадьми и чинившем амуницию. Свою роль Габорн сыграл неплохо: всю неделю, пока продолжалась охота, он даже спал в конюшне. В Пиршественном Зале, за торжественным обедом, знаменовавшим собой окончание празднества, Габорн, как и подобает оруженосцу, сидел на нижнем конце стола, подальше от королей, рыцарей и знати. Разинув рот, юноша глазел по сторонам с видом простака, впервые оказавшегося в обществе стольких важных господ, да еще и чужеземного государя.
Со своего места Габорн мог без помех разглядывать Иом — красавицу с безупречной кожей, великолепными темными волосами и такими же темными, глубокими и живыми глазами. Он был наслышан о красоте принцессы, причем многие рассказы свидетельствовали о том, что душа девушки не менее прекрасна, чем ее лицо.
Габорн получил отменное воспитание, но на том пиру впервые познакомился с придворным этикетом Гередона, Кое-что показалось ему необычным. В Мистаррии для омовения рук перед трапезой подавали чашу с холодной водой, тогда как здесь, на севере, гости ополаскивали лицо и руки горячей, такой, что от нее поднимался пар. Чтобы обсушить руки, в Мистаррии их попросту вытирали о тунику, а в Гередоне гостям подавали плотные полотенца. Уже потом, на пиру, их клали на колени, чтобы можно было обтереть жир или высморкаться.
На Юге на столы клали маленькие тупые ножи и такие же вилки: мера предосторожности на случай, если завяжется драка. При дворе Сильварреста каждый гость пользовался собственным ножом и вилкой.
Но, пожалуй, самое неприятное отличие касалось собак. Габорн привык к тому, что на пирах кости швыряли назад через правое плечо, чтобы их могли обглодать псы.
Здесь, в Пиршественном Зале, собак вообще не было. Кости оставались на тарелках до тех пор, пока слуги не меняли блюда. Неприглядный обычай, отдающий варварством.
Приметил Габорн и еще одну странность. Поначалу он решил, будто это еще один местный обычай, но приглядевшись понял, что таким манером ведет себя одна лишь Иом. При всех известных ему дворах слугам, подававшим на стол, не разрешалось есть до тех пор, покуда король и его гости не закончат трапезу. Пиры, как правило, начинались в полдень и затягивались надолго, ибо между переменами блюд гостей услаждали своим искусством менестрели и потешали, стараясь перещеголять друг друга забавными выходками, шуты. В результате слуги оставались голодными до самой полуночи.
Прислуживали на пирах дети. Пока лорды и леди обедали, им только и оставалось, что с завистью поглядывать на пудинги и каплунов.
Габорн не преминул очистить свою тарелку, выказывая уважение к столу хозяина, но, заметив что Иом оставляет на каждом блюде пару кусочков, призадумался, уж не оплошал ли он по части этикета. Принц пригляделся повнимательнее. Прислуживала Иом девочка лет девяти, по глазенкам которой можно было прочесть все се желания.
Принцесса улыбалась и благодарила девчушку так, словно та была не простой служанкой, а вызвавшейся оказать ей услугу леди. При этом Иом всматривалась в детское личико, прикидывая, насколько вкусным казалось девочке то или иное блюдо. Когда той что-либо нравилось, принцесса оставляла несколько кусочков и служаночка прибирала их с тарелки, направляясь на кухню.
Так, Иом почти не притронулась к фаршированной куропатке в апельсиновом соусе, но зато съела целую тарелку холодной капусты с пряностями, словно то был самый изысканий деликатес.
Лишь когда подали четвертое блюдо, Габорн обратил внимание на прислуживавшего ему мальчонку лет четырех, вес больше бледневшего при мысли о том, что ему, скорее всего, не есть до самой полуночи.
Поэтому, когда тот принес поднос с тушеной в вине говядиной, луком шалот и грецкими орехами, принц жестом приказал ему унести блюдо, чтобы ребенок мог отведать мяса, пока оно еще теплое.
К удивлению Габорна, его поступок не укрылся от внимания короля. Сильварреста уставился на него, и принц почувствовал неловкость, словно выказал себя невежей. Иом не заметила ни оплошности Габорна, ни реакции отца. Не прошло и пяти секунд, как она снова оставила служанке несколько лакомых кусков, но тут Сильварреста, задумчиво жевавший говядину, поднял на нее глаза и спросил.
— Дочь моя, неужто это блюдо оказалось таким невкусным? Если так, я прикажу кликнуть сюда поваров, и высечь их за недостаток усердия. Принцесса вспыхнула, смущенная этой шуткой.
— Я… о нет, мой лорд, все было очень вкусно. Боюсь, что я несколько переела. Но повара… они заслуживают награды, а не наказания.
Сильварреста рассмеялся, и заговорщически подмигнул Габорну. Он не раскрыл инкогнито принца, однако тот понял, что означал этот знак.
Вы с ней похожи. Я был бы рад вашему союзу. Однако сам Габорн, на основании своих наблюдений, пришел к выводу, что он, пожалуй, недостоин Иом. Когда маленькая служанка смотрела на свою госпожу, детские глаза сияли от восхищения. Принцесса пользовалась всеобщей любовью и не только любовью, но и почтением. Хотя ей минуло всего шестнадцать, все, кто знал эту девушку относились к ней с глубоким уважением,
Когда пришло время покидать Гередон, отец привел Габорна к королю Сильварреста на прощальную аудиенцию. — Итак, молодой принц, — промолвил король, — наконец-то вы соблаговолили посетить мои владения. — Я приехал бы раньше, — ответил Габорн, — но не мог оставить учебу.
— Жду вас на следующий год. И надеюсь, вы приведете под своим именем.
— Непременно, мой лорд, — промолвил Габорн. Сердце его учащенно забилось, но он собрался с духом и добавил. — Я жду этого с нетерпением. Кроме того, мой лорд, у меня есть дело, которое я хотел бы с вами обсудить.
Отец Габорна тронул сына за локоть, призывая к сдержанности, но Сильварреста лишь рассмеялся. Он понимал все, это было ясно по взгляду его серых проницательных глаз.
— На следующий год, — повторил король.
— Но дело важное, — не унимался Габорн.
— Вы слишком спешите, молодой человек, — сказал Сильварреста. — Вам не терпится завладеть величайшим моим сокровищем. Но я не собираюсь навязывать дочери свою волю. Вам придется завоевать ее. На следующий год.
Зима казалась долгой и холодной, серой и одинокой.
Теперь Габорн удивлялся себе, дивился тому, что отправился на север в стремлении завоевать любовь женщины, с которой ни разу не перемолвился словом.
От размышлений его оторвал резкий, звенящий звук спускаемой тетивы. Правую руку пронзила жгучая боль. Габорн вонзил шпоры в бока своего коня, и тот рванул с места так быстро, что принц откинулся назад и едва удержался в седле.
Мир потемнел. Сознание Габорна помутилось от боли. Он проглядел врага, не услышал и не учуял угрозы и лишь сейчас, поравнявшись с плотной купой деревьев, увидел всадника в темном капюшоне. Тот отбросил короткий кавалерийский лук и выхватил из висевших за спиной ножен изогнутый симитар. Габорн успел отметить остроконечную седую бородку и безумный, гибельный блеск его глаз.
Скакун Габорна пролетел мимо, перепрыгнул через упавшее дерево и стал размытым пятном в свете звезд. Принц выпрямился в седле, хотя голова его все еще кружилась от боли. Он чувствовал, как из раны в руке льется кровь. Попади стрела на три дюйма левее, она пробила бы легкое.
Вражеский всадник пустился в погоню, завывая на скаку, словно волк. Справа от Габорна послышался ответный вой. Вой боевых псов, способных выследить беглеца по запаху.
Битый час принц во весь опор мчался по холмам, не решаясь остановиться, даже чтобы унять кровотечение.
Стрела настигла его, когда он находился в тылу вражеской армии. Теперь, пытаясь оторваться от погони, Габорн свернул на запад, в самую чащу леса. Но по мере того, как он продвигался вглубь, звезды тускнели, словно их свет загораживала облачная пелена. Сгустилась такая тьма, что невозможно было разглядеть тропу. Надеясь, что враги потеряли его след, принц повернул назад, в направлении марширующих войск, численность и состав которых ему так и не удалось определить.
Когда звезды вновь засветили ярко, он неожиданно услышал треск ломающихся ветвей и тяжелый топот кованых сапог. Габорн поднялся на холм и, остановив коня в неглубоком гроте, окинул взглядом расстилавшуюся внизу долину.
Послышался лай боевых псов: ему не удалось сбить их со следа. Принц еще раз присмотрелся к низине. Судя по всему, на сей раз он оказался у головы вражеской колонны. Впереди, примерно в миле, виднелся просвет: болотистая, поросшая высокой травой низина, представлявшая собой ложе почти высохшего за лето озера.
И там, в траве, Габорн неожиданно увидел свет. На открытом пространстве появились вышедшие из-за темнеющих сосен пламяплеты Радж Ахтена. Пятеро мужчин, обнаженных, если не считать лизавших их безволосую кожу красноватых языков пламени, невозмутимо шагали по низине. Но они были не одни: вокруг и позади них вприпрыжку двигались какие-то существа. Черные, темнее, чем отбрасываемые соснами тени, они походили очертаниями на людей, но порой припадали на четвереньки, и бежали, касаясь земли костяшками пальцев рук.
— Обезьяны? — подумал Габорн. Ему случалось видеть обезьян, которых привозили на север как диковину. Кто только не служил Радж Ахтену — Неодолимые и пламяплеты, великаны и боевые псы. Возможно, он снабжал дарами обезьян и превращал их в воинов.
Но принц почему-то был убежден, что видит перед собой не обезьян и вообще не животных. Он столкнулся с чем-то гораздо более страшным. Может быть это нелюди — твари, упоминавшиеся только в древних преданиях. А то и вовсе неведомый ужас, лишь недавно объявившийся на земле.
Тысячи черных тел выплеснулись из леса, затопляя долину. Над их темным потоком высились великаны, а замыкали колонну Неодолимые, сверкавшие под светом звезд доспехами.
Но наблюдать было некогда — с запада по кровавому следу Габорна приближались боевые псы. Их вой и рычание раздавались совсем близко. На освещенной звездами тропе появился огромный мастиф в шипастом железном ошейнике и кожаной маске, защищавшей его морду. Вожак стаи, должно быть наделенный рунами, позволявшими ему издалека чуять добычу, без устали ее преследовать и, с невероятной для животного сообразительностью, разгадывать любые попытки сбить его с толку.
Габорн понял: пока этот пес жив, ему не ускользнуть от погони. Он достал из колчана последнюю стрелу и натянул тетиву. Мастиф мчался по тропе с немыслимой скоростью, его голова и спина время от времени подскакивали над папоротниками. Таким образом собаки, обладавшие дарами силы и метаболизма, могли преодолевать мили за считанные минуты.
С высоты холма Габорн смотрел вниз, ожидая когда пес приблизится на расстояние выстрела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83