— Да, проверка осуществляется на ходу, — подтвердил он мою догадку.
«Хорошо, — подумал я, — есть на чем уехать отсюда, не вызывая ненужной паники. Зато пока не с чем, и неизвестно, когда. Детали».
— Остановись как можно ближе к лазарету. — Я огляделся по сторонам. — Он там? — показал я головой в сторону здания. Сержант кивнул. Становилось все темнее. Я подумал, что через несколько минут нам придется отказаться от общения кивками, поскольку в наступающих сумерках мы ничего не увидим. — У тебя есть какая-нибудь идея, как его оттуда вытащить?
— С ума сошел?! У парня подозревают паранойю, он опасен своим непредсказуемым поведением, а ты…
— Ясно. — Я положил руку ему на плечо и сжал. — Ладно. Тогда иначе — как я могу к нему пробраться?
— А это совсем другое дело! — Он выдернул руку и потянулся к дверце. — Видишь то окно? Наполовину затемненное? — Я утвердительно буркнул. — Когда жалюзи поднимутся до конца, сможешь забраться в палату.
Он выскочил из машины, машинально поправляя мундир, быстрым шагом подошел к дверям здания и скрылся за поблескивавшей отраженным светом стеклянной дверью. Я спокойно подождал две минуты, затем, уже менее спокойно, еще две. Пересев на место Кашля, чтобы быть ближе к выходу, я начал отбивать пальцами быстрый ритм на руле, но тут на светлом фоне появился чей-то силуэт, жалюзи дрогнули и поползли вверх. Выскочив из машины, я подбежал к стене. Подпрыгнув с разбега, я схватился за нижний край рамы и подтянулся. Четыре секунды спустя я был уже в палате. Кашель с мрачным видом стоял у двери, и я чувствовал, что каждый, кто вошел бы в палату, угодил бы под тяжелый кулак ветерана американской армии. Оуэн Второй, или Олдос, лежал на койке, уставившись в потолок и что-то беззвучно шепча. Подойдя к нему на цыпочках, я осторожно наклонился, но он никак не реагировал на мое присутствие, не удалось мне и понять, что он бормочет. Бросив сержанту ободряющий взгляд, я потянул Олдоса за руку, и тот сел, почти не сопротивляясь. Надо сказать, что манипулировать собственным трехмерным зеркальным отражением было не слишком приятно. Поправив подушку, я обнял Олдоса и приложил часы к его уху. Я мог лишь молиться о том, чтобы после сеанса с Лимдред гипнотизер сработал хотя бы еще раз. Включив воспроизведение гипнотизирующих последовательностей Робина, я велел Кашлю:
— Запри дверь, и если даже сам президент будет корчиться от нетерпения, никому не открывай.
Сержант еще до этого встал боком к двери, блокируя ее ногой; он запер дверь и слегка изменил позу, поставив ногу плотнее к двери. Я мог быть уверен, что даже если кому-то удастся ворваться в палату, то это будет означать, что действительно не существовало абсолютно ни одного способа его остановить. Я вернулся к проблеме номер один.
— Олдос, когда я скажу: «Семьдесят семь и три седьмых», ты проснешься и поедешь к себе домой, к жене. Ты не будешь ничего помнить, кроме того, что у тебя два дня жутко болела голова и ты взял неделю отпуска, чтобы съездить в горы, отдохнуть. Но ты соскучился по Лимдред и потому вернулся через четыре дня. Ты не будешь помнить, что был в больнице… — Я подумал, не оставить ли Олдосу больничные воспоминания, туманные и нечеткие, но прекрасно заполнявшие его отсутствие, однако решил, что кто-нибудь, может быть врач или Лимми, может проверить, и окажется, что ни в одной больнице в радиусе двух световых лет такого пациента не было. Я отказался от своей идеи. — Повтори.
Неожиданно бодро, четко и точно он повторил инструкции. Часы действовали отменно, а сам объект подсознательно радовался при мысли о том, что вырвется из наших лап. Тем не менее я велел повторить все три раза, потом подмигнул Кашлю:
— Теперь самое сложное — берешь этого типа и везешь к себе, возле дома стоит голубой «форд-фрон-тьера». Запихнешь его туда и повторишь набор цифр, помнишь? — Несмотря на его утвердительный кивок,
я схватил прицепленную к карточке Олдоса ручку и нацарапал «77и 3/7» на ладони сержанта. — Потом вернешься сюда и поможешь мне выбраться из этой клетки. — Я обвел рукой палату. — Самое позднее завтра я должен быть в своем отряде. А кстати, там что-нибудь происходит? Где они сейчас?
— Почти ничего — зализывают раны, у каждого какие-то есть. Один погибший, ну и ты… — он показал глазами на Олдоса, — тяжелее всего пострадал. А разместили их сейчас в секторе 12A-07L, это у границы базы. — Он показал рукой направление.
— А вообще, как вы выкрутились из этой ситуации — насколько я понимаю, общественность официально не информируют о поставках наемников из-за завесы между мирами?
— Что за проблема? Взрыв небольшого склада с боеприпасами.
— Ну ладно, бери его. Стой! — Я содрал с безвольного Олдоса пижаму и кое-как впихнул его в свою-его одежду. — Теперь можешь брать.
Я помог вытолкать двойника через окно, а потом прыгнул в койку с историей болезни в руке. Просмотрев краткие сведения о лечении, я запомнил, что не стоит слишком открыто показывать левое предплечье, поскольку там должны находиться три синяка после инъекций, и сделал себе их имитации, сильно пососав кожу на сгибе руки, а это не так просто. Я вбил себе в голову, что не помню ни лечения, ни самого пребывания в лазарете, поскольку двое суток был без сознания, остальное было несущественно или вообще глупо — например, клизма. На черта делать клизму жертве взрыва? Никакого смысла, разве что в армии. Бросив карточку на пол, я улегся поудобнее. Стоило бы сообщить Будде, что я снова пришел в себя, а также о ходе расследования и моем огромном желании вернуться в свой родной мир. Однако я предвидел бурную реакцию Будды на подобную информацию и отложил споры с ним на потом. Растрепав себе волосы, я лег на бок, пытаясь думать о деле — о Будде и его странном нежелании ознакомить меня с причинами, по которым мы рискуем жизнью в мире, где никто нас не знает и знать не хочет. О Ласкацио, который растворился в воздухе, как только пересек границу между мирами, так же, впрочем, как и Красински. О нимфоманке Лимдред. О Кашле. Снова о Будде. О Филе и Пиме. О Филе и Пиме, о Филе и Пиме…
Что я тут делаю? Мне… черт возьми, уже немало лет, я добился так называемых успехов, во всяком случае, швейцар в «Уолдорфе» не вызывает при виде меня полицию, а сам вышвыривает на улицу. У меня есть сын, и нет никакой мотивации заниматься чем-либо, кроме… кроме… Неважно, мне просто не хочется — и это самое главное — гоняться за какими бы то ни было преступниками.
Я сел на койке и машинально поискал сигареты. Похоже было, что в этом помещении принимаются весьма важные для меня решения, но все происходит как бы без моего участия; прежде чем я успел привести в порядок мысли, облечь их в понятную самому себе форму, уже стало ясно, что я намереваюсь сменить прежний образ жизни. Коснувшись лба, я ощутил на нем холодный пот. Я вслушивался в себя, сердце подпрыгивало в груди не слишком ритмично и уж точно быстрее обычного, словно я его напугал самой возможностью смены образа жизни. Я отбросил одеяло, намереваясь выйти в коридор в поисках сигарет, и тут же снова быстрым движением натянул его на себя — кто-то толкнул дверь, некоторое время ничего не происходило, затем я услышал: «Ладно, загляну туда потом… Через пару минут! Здесь ненадолго…»
«Похоже, ты ошибаешься, приятель», — подумал я.
Он быстрым шагом вошел в палату и удивленно остановился. Костлявый, несимпатичный, худой. Если бы он встал боком, мог бы вообще исчезнуть из виду, словно персонаж мультфильма. Машинально поправив полы халата, он на мгновение застыл в классической позе Наполеона-пальцы, вцепившиеся в лацканы… Нет, Наполеон, кажется, держал одну руку за полой? Доктор шагнул ко мне, вновь обретя самообладание.
— Вы хорошо себя чувствуете? — не то спросил, не то констатировал он.
— Сейчас — да, у меня только что прошел такой приступ головокружения, что я думал, что… О господи, у меня все еще язык заплетается, — беспомощно улыбнулся я.
Врач в два прыжка оказался возле меня, выдернул, не спуская с меня испытующего взгляда, наконечник зонда и прижал к запястью. Посмотрев на монитор, он покачал головой.
— Вас беспокоит мое хорошее состояние или плохое? — Мне нужно было как можно быстрее убраться с минного поля, которое представлял собой лазарет, и я намеревался добиться этого любыми средствами, например доведя доктора до бешенства.
— Должен сказать… — благоговейно начал он. Стряхнув его руку и зонд с моего предплечья, я сел.
Мне удалось одним движением отодвинуть врача и встать.
— Где моя одежда?
— Не шутите…
Я схватил доктора за руку и дернул вверх, уставившись яростным взглядом в его блуждающие глаза:
— Я спрашиваю: где одежда?
— Т-там…
Отпустив его, я быстро подошел к шкафу, сбросил пижаму и, пряча предплечье от его взгляда, начал одеваться.
— Доктор, у меня нет времени валяться на койке. — Я на мгновение прервал процесс одевания и нахмурился. На данном этапе следовало завоевать расположение врача, мне не хотелось иметь проблем с выходом из лазарета. — А собственно, как я сюда попал?
Вновь обретя самообладание, он опять поправил лацканы и выпятил грудь, что при его худобе выглядело довольно забавно.
— Был взрыв, не помните? — Он пронзил меня подозрительным взглядом. Я заправлял рубашку в брюки, и у меня нашлось время лишь на то, чтобы покачать головой, я даже особо не заинтересовался информацией о взрыве. — Вы контужены…
— Был контужен! — Я до такой степени подчеркнул слово «был», что по нему, словно по мосту, могла бы проехать полевая кухня. — Я прекрасно себя чувствую и ухожу.
— Уверен, что… — возразил доктор.
— Поздравляю! Многие в наше время испытывают проблемы с уверенностью в себе. — Я надел ботинки, подошел к врачу и потряс ему руку. — Спасибо, доктор.
Он выдернул руку, залившись пурпурной краской. Внезапно я осознал, что нахожусь в армии, и вся моя тактика могла швырнуть меня под гусеницы армейских отношений. Я бросился к двери; уже в коридоре меня догнал тонкий писк доктора, видимо, у него имелись претензии к моему отданию чести и еще чему-то, но в подробности я уже не вдавался. Преодолев бегом коридор, я замедлил шаг перед поворотом, выглянул и, не видя никого, кроме прикрывшегося газетой дежурного, спокойно миновал его, жестом разрешая не вставать. Похоже, он меня даже не заметил и уж наверняка не собирался вскакивать, чтобы отдать честь.
Впрочем, он был старше меня по званию.
Выскочив на улицу, я помчался бегом. Вряд ли врачу хотелось бы нарушать спокойствие в части, столь важное в армии, тем более что я не пытался уклониться от службы, а как раз наоборот, и к тому же быстро скрылся у него из виду. Свернув за угол, я проверил наличие перед собой пространства для маневра и побежал в направлении, указанном мне чуть меньше часа назад. Десять минут спустя я стоял у калитки, ведшей в наш сектор. Часовой считал мой код с идентификатора, сверил со списками личного состава и пропустил без каких-либо возражений. Я уже давно пришел к выводу, что чрезмерное доверие к компам погубит эту страну — чрезмерное доверие к компам и шутники-бармены. И болтуны-бармены. Да и вообще это не моя страна, сообразил я, лишь ее нечеткая, словно мутное отражение в запыленном зеркале, копия.
Первым меня заметил сидевший на подоконнике Хьюгональд Лоботри, помахал рукой и сказал что-то кому-то в комнате. Прежде чем я дошел до здания, меня уже довольно радостно приветствовали улыбающиеся физиономии почти всего нашего отряда. Я подумал, что если у меня ничего не получится, то они почти наверняка останутся здесь, и почти наверняка на всю жизнь. Мне стало неприятно, словно я облился холодным киселем, и этого ощущения не могло нейтрализовать даже осознание полной добровольности выбора, сделанного моими «коллегами» по отряду.
Будда настиг меня в коридоре, шумно похлопал по спине, едва не наставив на ней синяков, не спуская с меня испытующего взгляда и, похоже, намереваясь сразу на месте задать несколько важных вопросов. Я тоже несколько раз хлопнул его по спине, стараясь выбить из легких запас воздуха, что мне удалось, — не задавая никаких вопросов, он потащил меня к выходу.
— Мы думали, ты уже копыта отбросил! — крикнул кто-то сзади. Я обернулся и замедлил шаг, увидев Суинберна. Будда пытался тащить меня дальше, но я вырвал руку. — У тебя даже следов на морде нет, — восхищенно сказал Попкорн, тряся мою лапу.
— Не затем у меня морда, чтобы на ней следы носить, — сказал я первое, что пришло мне в голову, и почти сразу же подумал, что стоило бы подождать чего-нибудь поумнее, но в данном обществе сошло и это. — Мне отшибло память, но теперь, когда я вас вижу, то думаю, что это был акт милосердия со стороны моего разума, а не результат контузии.
— С-с-сукин… кот! — восхищенно сказал Попкорн. Я сам вынужден был признать, что даже столь легко заработанные аплодисменты доставят ему удовольствие. — У тебя, дружище, язык как моя теща! Если бы моя старуха, вместо того чтобы швыряться в меня тарелками, столь изящно огрызалась, я бы просто сидел рядом с ней и самое большее — покатывался от хохота.
— Ты бы ее убил через два дня. — Будда потянул меня за руку, выволок за дверь и повел вдоль стены за угол. За ним словно тянулся быстро сгоравший бикфордов шнур, взрыв любопытства Будды должен был произойти самое позднее через несколько секунд. Свернув за угол, он пошел вперед по узкой тропинке среди неподстриженной травы, к сваленным вместе нескольким будкам для часовых. Все говорило о том, что наш отряд действительно очутился на самой периферии базы. Будда первым сел на перевернутую будку. — Нашел что-нибудь?
Я наморщил лоб:
— Что-нибудь? Я искал человека, а не что-нибудь…
— Не раздражай меня. — Автоматическим движением он достал пачку сигарет и закурил. Это были движения стопроцентного курильщика, он ловко втягивал дым ртом, одновременно выпуская его из носа, к тому же он еще вертел сигарету вокруг указательного пальца и то почесывал под носом, то поглаживал выбритые виски. Он очень, очень волновался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48