— Сядьте, отдохните. И учитесь у своего начальника — он знает, что нет смысла ждать приглашения.
— Это уж точно! Во всяком случае, расширение вен мне не грозит! — весело рассмеялся Взятка. — В самом деле — сядь! У меня к тебе еще один вопрос… — Он повернулся ко мне, доставая из кармана книгу. Это была моя первая повесть. — Сегодня мы поймали одного субчика… — Он несколько раз громко шмыгнул носом, что-то с булькающим звуком вылетело оттуда и, кажется, приземлилось на полу его пиджака. Я не стал проверять, действительно ли это так. — У него в машине был неплохой набор для наркоманов — пшикалки, иглы и даже наклейки.
Я посмотрел на второго полицейского. Его украшенная носом-ледоколом физиономия продолжала оставаться столь же невозмутимой, но, видимо, он каким-то странным образом почувствовал мою растерянность, поскольку сказал, уставившись на собственные ботинки:
— Мы нашли в его машине аэрозоли, шприцы и новейшее достижение — осмотический пластырь.
— Неплохое хозяйство, но он, не колеблясь, все это бросил и кинулся бежать. — Взятка тяжелым взглядом посмотрел на бутылку, но та даже не шевельнулась.
— Ну и? — поторопил я его. Он начинал меня доставать своими бесцеремонными манерами, которые я позволяю только себе самому и только когда веду расследование. — Закругляйся, а то мне спать охота.
— Гм? — Он наклонил голову и посмотрел на напарника. — Как там, Барри? «Пусть раненый конь от боли ревет, здоровый же пусть по равнине мчится…»
— Лось. Лось, а не конь, — поправил Барри.
— Верно. «Пусть раненый ко… лось от боли ревет, здоровый же пусть по равнине мчится. Кто-то спит, а к кому-то все сон не идет…»
По собственному опыту я знал, что хорошо сыгранный дуэт может вывести из равновесия любого, я сам любил это делать, и не мог отказать Взятке в немалом опыте. Но одно дело — забавляться за чей-то счет, а другое — когда забавляются над тобой. Я поднялся с кресла, хлопнув ладонью по колену, и сделал два шага к двери.
— У него в кармане была твоя книга, — медленно проговорил Взятка. — Это единственное, что мы при нем нашли.
Я обернулся и спросил:
— А разве не было разговора об иглах, пшикалках и наклейках?
— Да, но все это было в машине, понимаешь? В ма-ши-не! А машина испарилась у одного оптовика из Сорхо. У нашего клиента не было ничего, кроме этого произведения.
— Думаешь, я помогу тебе поймать кого-то только за то, что он читает мои повести?
— Нет, на это я особо и не надеялся. — Он встал с кресла. — Просто мы проезжали мимо — и зашли. Чтобы предупредить. Знаешь, люди иногда друг другу помогают, хотя, по сути, это нарушение закона. Впрочем…
— Да что там говорить! — махнул я рукой и открыл дверь, улыбаясь столь широко, что еще шире улыбаться мог бы лишь после неудачной хирургической операции. — Пока-а!..
Взятка вышел первым и, еще перед тем, как перешагнуть порог, отхаркался столь сочно и убедительно, что я еще какое-то время после их ухода вглядывался в пол в поисках… Неважно. Второй прошел мимо меня, кивнув головой, но не приподняв ее даже на миллиметр. Видимо, у него была основательно вытерта подбородком рубашка, не говоря уже об углублении в грудине. Я вздохнул и окинул взглядом комнату, беря ее в свидетели своего терпения. Взятка буркнул что-то, обращаясь к коллеге, но дверь, захлопнувшись, отрезала меня от доказательств его владения подзаборной лексикой. Я в задумчивости остановился на пороге. Наверху послышался жалобный скулеж Фебы, которой, видимо, кто-то из щенков прищемил зубами сосок. Комп терпеливо отображал все ту же надпись…
Внезапно я почувствовал, как по моей спине пробежали мурашки. Овладев собой, я направился к бару, но по пути вспомнил, что месяц назад достал спрятанный там «биффакс» и перенес его в закрывавшуюся на цифровой замок ячейку. Фил подозрительно долго рассказывал про приятеля, который играл с папиным пистолетом, пока однажды…
Я остановился возле бара и некоторое время стоял спиной к комнате, вслушиваясь в биение собственного сердца. Лестница находилась справа от меня, но чтобы подняться по ней, требовалось как минимум шесть прыжков; я мог прыгнуть за спинку дивана, оставив лестницу свободной, я мог…
Взяв из бара бутылку, я взвесил ее в руке.
— Выходите, полиция ушла, — сказал я в пространство за моей спиной. Повернувшись, я сделал шаг в сторону и сел на диван, продолжая сжимать в руке бутылку. Поскольку в комнате ничего не изменилось, я сосредоточенно рассмотрел этикетку и, лишь заметив краем глаза какое-то движение у двери, поднял голову и посмотрел на незнакомца.
Чем-то он напоминал Ника периода его «вегетарианства» — худой, но более жилистый, коротко подстриженные волосы. У него был спокойный и уверенный взгляд, серо-голубые глаза, похожие на мои и наверняка столь же ярко-голубые в гневе, но в данный момент он не злился. Волевой подбородок, небольшая родинка в левом уголке рта. Пластырь на большом пальце левой руки, столь же пустой, как и правая. Узкие спортивные штаны и свободная футболка… впрочем, я знал, что даже под такой одеждой можно спрятать множество неприятных предметов, например: превращающийся в нунчаку пояс, «биффакс» под мышкой, гарроту в воротнике, не говоря уже о замаскированных под часы, пряжку или перстень гранатах. Видимо, догадавшись, о чем я думаю, он поднял обе руки и повернулся вокруг своей оси, а потом подошел к креслу и движением брови показал на него, молча спрашивая разрешения. Я кивнул. Долгое время в комнате не раздавалось ни звука. А в моей голове все более явственно вертелась мысль о том, что этого типа я откуда-то знаю.
— Капельку чего-нибудь для оживления беседы? — Я встал и направился к бару, взяв с подлокотника кресла свой стакан. Гость отрицательно покачал головой. — Жаль, что жена уже спит — ее очень бы обрадовал гость, который не хочет со мной выпить. Курите?
— Если угостите. Полицейские отобрали у меня сигареты, — впервые с момента нашего «знакомства» послышался его голос. До сих пор я знал только одного человека, в неприметном теле которого скрывался столь сочный бас. Он говорил тихо, но мне показалось, что несколько рюмок в баре радостно подпрыгнули. — Я избегал магазинов…
— Пожалуйста… — Я показал на пачку «голден гейта» и налил себе на донышко — Пима была бы удивлена, действительно несколько капель, просто, чтобы занять чем-то руку. Гость закурил и сразу же несколько раз глубоко затянулся, почти полностью скрывшись за облаком дыма. Кондиционер загудел сильнее, принимаясь за работу. Я машинально проверил заданную температуру. — Я не хотел бы вас торопить…
— Я пришел, чтобы сообщить вам кое о чем удивительном. — Он смущенно улыбнулся и почесал правой рукой возле уха. — В самом деле удивительном.
— Ничего, сегодня вы не первый, я уже привык.
— Не стоит обращаться ко мне на «вы», — заявил он. — Оуэн, я твой брат.
Когда он сказал «брат», «р» прозвучало столь раскатисто, что стакан подпрыгнул у меня в руке и, выплеснув содержимое на ногу, глухо ударился о ковер. Я наклонился за ним, едва не став жертвой инсульта. Один неудачливый игрок в бридж, выиграв впервые в жизни раунд, нагнулся, чтобы поправить шнурок, и умер. Мне, однако, удалось остаться в живых.
— Катись отсюда… Это подходящие слова для часа ночи? — спросил я.
— Вполне, — согласился он и встал. — Я позвоню послезавтра, ладно?
— Нет.
— И все-таки я попробую. — Он направился к двери. Я ждал каких-либо прощальных слов, которыми он попытался бы убедить меня в том, что знает, что говорит, но он взялся за дверную ручку. — До свидания.
И ушел.
Любопытство стукнуло меня кулаком по груди, бесцеремонно вопя: «Что ты делаешь, дурак!», схватило за рубашку на плече и, вырвав из кресла, толкнуло к двери. Я вздохнул и поддался. «Брат» как раз перепрыгивал через калитку — в нашем доме только Феба могла так выйти из сада.
— Может, выкурим еще по одной, прежде чем идти спать? — сказал я ему в спину.
Он обернулся и перепрыгнул обратно. «Фил будет в восторге от такого дядюшки», — подумал я. Дуг с Ником пойдут в отставку.
— Меня зовут Будда Гамильтон. — Он подошел ко мне, но не протянул руку. Я сделал это первым; он ответил решительным и крепким рукопожатием. — Спасибо, — — сказал он, когда я показал ему на все еще открытую дверь и пропустил его вперед.
В гостиной я снова усадил гостя в кресло и выжидающе посмотрел на него. Совершенно машинально я пытался найти какие-либо йитсовские черты в его внешности, но ничего такого увидеть не удавалось, он не был похож ни на отца, ни на мать, ни на мою сестру-близнеца Ивонну. Я успел тщательно рассмотреть его, когда он наконец сказал:
— Я сбежал из дома, когда вам с Ивонной не было еще и двух лет. А папа отправился путешествовать по свету, когда вам было по четыре с половиной. Насколько я знаю маму, она ничего вам обо мне не говорила, поскольку я слишком напоминал ей папашу — плохого отца и просто ужасного мужа.
— Пока что все сходится, — согласился я.
— Странно, если бы не сходилось, верно? — Я кивнул. — Какое-то время, — продолжал он, — я провел в приюте, потом окончательно ушел из-под опеки взрослых; я был высокого роста, и у меня начала расти щетина, так что мне нетрудно было делать вид, что я старше, чем на самом деле. Обмануть комп никогда не было сложно, я поменял себе биографию… вот, собственно, почти все.
— Как говорится, краткое содержание… скольких лет?
— Сорока четырех, — спокойно ответил он, но во взгляде его мелькнула усмешка — он без труда догадался, зачем я задал этот вопрос.
— Если бы ты еще… — Краем глаза я заметил какое-то движение на лестничной площадке, посмотрел вверх и сказал Пиме: — Если у тебя есть желание спуститься вниз, могу представить тебе своего старшего брата…
Я старался не перебарщивать и тщательно дозировать иронию в голосе, но, возможно, все же перестарался, так как Пима лишь кивнула и быстро сбежала вниз. Будда вскочил и шагнул ей навстречу. Они пожали друг другу руки, после чего Пима спросила:
— Надеюсь, легкий ужин вам не повредит?
Прежде чем я успел ответить, в кухне уже зашумела включенная кофеварка. Я заметил, что Будда, кем бы он ни был, тоже вслушивается в шипение пара, стараясь преодолеть сковывавшее его смущение. Я мысленно стиснул зубы и спросил:
— Какие-нибудь фотографии?.. — Я едва не начал со слов «у тебя есть», но обращение на «ты» уже в какой-то мере означало согласие с его коротким рассказом, а я совершенно не представлял себя в роли брата. Так что закончилось идиотским «Какие-нибудь фотографии?».
— Нет, — спокойно ответил он. — Когда я убегал из дома, они не были мне нужны, а потом их не стало.
— Потом — это когда?
— Честно говоря — недавно. Естественно, уже не было в живых и мамы, и отца, и Ивонны. Ты наверняка был жив, но… — Он быстро повертел в воздухе указательным пальцем. — Это как в том английском анекдоте…
— Анекдот? — Пима быстро вошла в гостиную, неся импровизированный, что вовсе не означало плохо приготовленный, холодный ужин. — Обожаю анекдоты, особенно хорошие, а поскольку я обречена на общество Оуэна…
Будда вскочил, услышав за спиной ее голос, подождал, пока Пима разложит на столе тарелки и приборы, даже помог расставить блюда с овощами и нарезанной ветчиной. Я мрачно наблюдал за ним. «Пима будет в восторге от такого родственника, — подумал я. — Дуг с Пиком отправятся в отставку… Что я несу?!»
— В одной английской семье родился ребенок. Когда он немного подрос, оказалось, что он не разговаривает, как его ровесники. Немой. Все усилия самых лучших врачей не дали никакого результата… — рассказывал Будда Пиме; я почувствовал на собственных губах легкую усмешку, свидетельствовавшую, что анекдот этот мне знаком. — Ребенок был немым. По однажды за ужином, когда ему было шестнадцать, парень попробовал суп и вдруг сказал: «Недосоленный». А когда потрясенная мать спросила: «Сынок, что же ты раньше ничего не говорил?», он ответил: «А раньше все было в порядке».
Пима оказалась благодарным слушателем. Она искренне рассмеялась, и мне тоже пришлось улыбнуться. Лишь бы только этот тип не начал мне нравиться, мысленно предостерег я себя. Ибо тогда Дуг и Ник отправятся в отставку.
— Ну ладно, раньше ты молчал… — Я не договорил, осознав, что перешел на «ты». Что ж, ничего не поделаешь. — Не было необходимости. А теперь есть?
Он кивнул, накладывая Пиме спаржу в соусе дядюшки Хо.
— Братья познаются в беде, — позволил я себе маленькую колкость. — Извини, я вовсе не хотел этим сказать, что уже признал в тебе брата! — предупредил я.
Он подвинул блюдо ко мне, все еще улыбаясь и едва заметно кивая. Я наложил себе на тарелку спаржи и сразу же потянулся к тюбику с соусом из паприки.
— Оуэн, сгоришь, — заметила Пима.
— У нас в семье все любили острое. — Я протянул тюбик Будде, но тот жестом отказался.
— Не все, — сказал он в пространство. — Мама — да. Отец же острого терпеть не мог и заливал каждый кусок молоком.
— Угу, — кивнул я. Он безупречно прошел мой небольшой тест — один из первых, но наверняка не последний.
Разговор за ужином происходил без моего участия. Пима с Буддой мило беседовали, а я обдумывал очередные тесты. Краем уха я прислушивался к разговору, так что, когда он сознался, что «немного», как он выразился, занимался спортом, меня осенило. Я подавил радость — меня всегда радует, когда удается победить самого себя, особенно собственную память, — и положил себе в тарелку сухой, твердой как камень колбасы, справляться с которой пришлось чуть ли не с помощью холодного оружия.
— Должен признаться, — вмешался я в разговор столь же легко, как слон в балет мотыльков, — что мне было бы весьма грустно узнать, что тебя привели к нам финансовые проблемы. Это столь тривиально, что просто неинтересно. — Я положил в рот ломтик тонко нарезанного маринованного ананаса и искоса посмотрел на Будду. — Было время, когда у тебя водилось немало денег…
— Да. Я и сейчас не бедствую. Это случайность, что пришлось воспользоваться чужой машиной, я спешил,. а заодно намеревался слегка очистить район от товара этого подонка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48