https://wodolei.ru/catalog/dushevie_ugly/na-zakaz/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


Оуэн Йитс – 5

OCR Фензин
«Дембский Е. Блудный брат»: Крылов; СПб.; 2005
ISBN 5-94371-776-5
Оригинал: Eugeniusz Debski, “Brat marnotrawny”
Перевод: К. Плешков
Аннотация
Вряд ли Оуэн Йитс мог предполагать, что явившийся к нему таинственный посетитель окажется старшим братом, которого он никогда не видел. Но… разве можно отказать в помощи собственному брату?
Вот так и началось очередное частное расследование. С новыми опасными приключениями и неожиданными встречами. С появлением давно, казалось бы, забытых противников с «той стороны мира»…
Евгений ДЕМБСКИЙ
БЛУДНЫЙ БРАТ
1
Спросите кого угодно, знает ли он, что такое тяжелые времена, и можете мне поверить — на вас хлынет поток наводящих ужас воспоминаний, даже если ваш собеседник никогда не отличался особой болтливостью. Тем не менее постараюсь быть кратким.
Во-первых, Феба начала щениться в два часа ночи и, вместо того чтобы разбудить кого надо, подняла с постели Фила, а тот, охваченный паникой, кинулся ко мне, в своей обычной манере задавая множество вопросов. Когда наконец мы вместе с ветеринаром успешно приняли роды, когда три щенка — и что теперь с ними делать? — начали сосать мать, а Фила удалось придавить одеялом и усыпить, оказалось, что мой собственный сон поджал хвост и отправился на отдых, оставив хозяина наедине с наступающим долгим днем.
Во-вторых, я решил наконец забрать из «дружественной» автомастерской свой «бастаад». Оказалось, что машину действительно перебрали и наладили, но кому-то пришло в голову сменить лак на покрытие-хамелеон.
— Можете, — сказал Джагер, — управлять окраской, как вам только захочется. Только не забывайте, когда оставляете машину на солнце, фиксировать цвет. Дело в том, что под влиянием тепла солнечных лучей он может самопроизвольно меняться.
Оказалось, что он знал, что говорил. Выйдя час спустя из конторы Мейсона, я пережил тяжелый удар. Мой чудесный «бастаад» за время моего отсутствия сменил цвет на ярко-розовый, а я не сумел вспомнить, как вернуть ему прежний вид, и пришлось возвращаться домой, выбирая самые прохладные и тенистые улицы и молясь о том, чтобы цвет как можно быстрее изменился. Но прежде чем это произошло, несколько педиков в своих живописных автомобильчиках пытались сесть мне на хвост, явно воспылав ко мне горячей любовью и желая договориться о свидании.
Около десяти вечера меня снова начало клонить ко сну, я быстро разделся и прыгнул в постель, однако уже через пятнадцать минут понял, что торопиться не следовало. Одному из сыночков Фебы стало хуже, Пима бесцеремонно вышвырнула мой сон за окно — у меня мелькнула мысль, что сон может обидеться и с этих пор обходить наш дом за милю. Она вызвала доктора Фрезера, и до четырех утра мы пытались сохранить жизнь одному из двух кобельков. Увы, он сдох. До восьми мы успокаивали Фила, и пока нам не пришла в голову идея оставить у себя остальных щенков, кобелька и сучку, мой сын рыдал так, что мы не успевали менять пижамы, наши и его.
В половине девятого утра я спустился вниз, причем мне казалось, будто лестница делает все возможное, чтобы все могли наконец увидеть, как Оуэн Йитс кувыркается по ступеням до самого пола гостиной. Однако мне в очередной раз удалось уцелеть. Помню, я подошел к бару и долго пытался найти что-нибудь, что позволило бы мне пережить еще один долгий день, но кислородный баллон остался в гараже, а все препараты, служившие для поддержания едва теплившейся во мне жизни, Пима несколько недель назад выбросила в утилизатор. Я понял, что еще немного, и со мной будет покончено, на радость моим врагам. Каким-то образом я сумел растворить в килограмме кофе несколько капель воды и влить в себя около литра получившейся смеси. Когда через час мне удалось попасть в дверь ванной и отыскать взглядом зеркало, я понял,
почему окружающий мир приобрел пурпурный оттенок — сквозь окрашенные в свекольный цвет глазные яблоки он и не мог выглядеть иначе. Остальной части дня я не помню, за исключением того, что тот тащился еле-еле, словно на годами не смазываемых подшипниках. Нет, еще помню, как позвонил мой любимый агент, чтобы сообщить мне, что я в очередной раз не попал даже в номинацию на «Каракатицу».
— Ну и ладно, им же хуже, — утешил он меня.
— Конечно, меня же любят миллиарды…
— Погоди, что это ты сегодня такой беспокойный?
— Ошибаешься, я вполне спокоен. «Каракатица» — последняя премия в году, так что я могу не волноваться до следующего года…
— А мне что делать? — заорал он в трубку.
— Не знаю… нет — знаю: застрели Падрони, застрели Мэтьюса, застрели Эртфилда, застрели Крейфиша и еще парочку. Я задушу остальных, и на Земле останутся лишь поклонники Йитса: я, ты и… и… Можешь быстро кого-нибудь еще вспомнить?
Он бросил трубку. Я почувствовал себя окончательно разбитым, несколько попыток подойти к бару закончились позорным бегством. Пима беспокоилась, а я умирал. В конце концов, однако, должен был наступить вечер, и он наступил, доставив мне этим неподдельную радость.
И тогда явился этот тип.
Я сидел в кресле, с нетерпением ожидая прихода темноты, а вместе с ней — сна, и то и дело поглядывал в сторону бара, обещая нанести ему краткий визит, после которого собирался нырнуть в постель, когда кто-то вошел в калитку и бесцеремонно ткнул кнопку звонка. Обливаясь потом, я молился, чтобы мелодичный сигнал оказался исключительно плодом моего перетрудившегося воображения. Но нет — звонок раздался снова и сразу же после — еще раз, третий. Мир стучался в мои двери, не обращая внимания на то, что я…
— Оуэн?! Открой, я меняю Фебе подстилку! — крикнула сверху Пима.
Притворяться, что нас нет дома, больше было нельзя. Я как можно быстрее двинулся к двери и уже минут через пятнадцать открыл ее. На пороге стоял совершенно незнакомый мне человек.
— Прошу прощения, я имею честь говорить с мистером Оуэном Йитсом?
Я едва удержался от своего любимого способа заводить знакомства — пинка в промежность.
— Да, это я.
— Впрочем, я зря спрашиваю, ваше лицо мне прекрасно известно. Я хотел бы попросить вас уделить мне несколько минут…
— Прежде чем я соглашусь, я хотел бы пояснить, что больше не занимаюсь расследованиями. Я вполне доволен своим агентом и не намерен его менять. («Радуйся, чертов кровопийца!» — подумал я.) Кроме того, мой дом оборудован всем, что может предложить наша промышленность и что может на столь небольшом пространстве поместиться. Так что говорить нам не о чем, если ваша просьба касается какого-либо из этих трех вопросов. Впрочем, и по поводу любых прочих.
Сквозь кровавый туман перед глазами я увидел, что он ритмично открывает и закрывает рот. Сперва мне показалось, что ему не хватает воздуха, лишь через несколько секунд я понял, что он пытается вклиниться в мой монолог, и — сам не знаю почему — дал ему шанс. Что поделаешь, в конце концов, я очень устал.
— Нет-нет-нет! — тотчас же воспользовался он моими великодушием и слабостью. — Мой визит касается вашего творчества.
Он ударил в самое чувствительное из всех возможных мест. Несколько мгновений я стоял, пытаясь не осесть вдоль дверного косяка, затем отступил на шаг и показал ему рукой на гостиную.
— Входите и налейте себе чего-нибудь. Меня не ждите, я пережил двое суток, отучающих от алкоголя успешнее любых препаратов.
Оставив его в гостиной, я с трудом добрался до ванной, нашел в аптечке таблетку «редтекса», сунул голову под струю холодной воды и несколько мгновений спустя распрощался на очередную ночь со сном. Когда я вернулся в гостиную, посетитель послушно сидел на диване, оглядываясь по сторонам. Еще не успев дойти до кресла, я почувствовал прилив сил, за которым, помахивая коротким хвостиком, бежало желание выпить. Я отпихнул его ногой, но мягко, будучи уверен, что когда-нибудь оно мне еще пригодится.
— Пишете диссертацию?.. — спросил я.
— Нет, дело совсем в другом. — Он полез во внутренний карман и взялся за что-то пальцами, но доставать не стал, лишь подержал немного и убрал руку. Если там у него было оружие, то он тоже решил дать мне шанс. «Редтекс» бушевал у меня в голове, приводя в действие мозг, и, наверное, поэтому я обратил внимание на акцент гостя. Несомненно, старое доброе британское произношение. Незнакомец вздохнул и заговорил:
— Меня зовут Мэтью Ю. Дембски-младший. — Он вглядывался в мои глаза, словно следователь, ожидающий реакции подозреваемого. Я совершил классическое движение бровью, ожидая продолжения. — Я внук Юджина Дембски. — Я вежливо изобразил интерес во взгляде и продолжал ждать. — Вам это ничего не говорит?
— Нет, — покачал я головой.
— Значит, придется рассказать кое-что еще…
— Несомненно. Я никогда ни в чем не признаюсь раньше чем через неделю пыток.
— Значит, так — в конце прошлого и в начале этого века в Европе жил мой дед, автор довольно большого количества книг. Писал фантастику и приключения с фантастическим сюжетом. Он был умеренно популярен и, пожалуй, в такой же степени талантлив, что, с одной стороны, не особо его волновало, а с другой — не позволяло как следует заработать на писательском труде. Главным его козырем был цикл повестей о детективе, жившем в середине двадцать первого века.
Было издано несколько книг, и, угадайте, как звали этого детектива?
— В данной ситуации я бы сказал, что Оуэн Йитс, — рассмеялся я.
— Ага… Значит, вы все-таки слышали про деда? Моя улыбка вдруг потяжелела настолько, что я не
мог больше удерживать ее на губах. Она соскользнула мне на грудь, затем громко плюхнулась на пол. Несколько капель воды с моих не слишком тщательно высушенных волос упали мне на затылок. Я тряхнул головой и откашлялся.
— Стоп-стоп! Вы хотите сказать, что ваш дед писал повести, героем которых был Оуэн Йитс?
— Ну да!
Меня охватило предчувствие беды. Жестом удержав гостя от дальнейших откровений, я подошел к бару и спросил:
— Теперь, может быть, все-таки выпьем?
— Если можно — без содовой…
— Это и мой любимый коктейль! — признался я, наливая виски. Подав ему стакан, я упал в кресло, перед этим отпив, чтобы случайно не забрызгать обои. — Насколько я понял, вы еще не закончили?
— Увы, нет. — Он отхлебнул виски. — Так вот, дед написал… — Он сделал еще глоток. — Первая его повесть об Оуэне Йитсе называется «Двойная смерть»… — Он сделал паузу. Я отрицательно покачал головой. — Это ее второе название, — тихо добавил он. — Первое и настоящее — «Та сторона мира»…
Я вытаращил глаза. Стакан дрогнул в моей руке. Я чувствовал, что выпить мне сейчас не удастся, и опустил руку со стаканом на колено.
— Дорогой мой… — сказал я, стараясь, чтобы мой голос прозвучал зловеще, — если вы несете чушь, а я надеюсь, что это так, то через несколько секунд я начну вас бить и буду это делать до тех пор, пока не устану, а поскольку я недавно принял таблетку, которая выпрямила бы даже Пизанскую башню…
— Согласен, — прервал он меня, давая время понять услышанное. — Вторая повесть, в хронологическом порядке, — «Та сторона времени». Затем: «Флэшбэк», «Флэшбэк-2: Ограбленный мир», «Калитка в сад воспоминаний»… Понимаете?
— Нет…
Кому еще, кроме меня, удастся в такой ситуации пробормотать, повторяю, пробормотать слово «нет»? Никому. Мне же тогда, во время беседы с этим типом, удалось бы пробормотать даже запятую.
— Я тоже, — сказал он, еще больше меня удивив. — Но тем не менее это факт — написанные в конце двадцатого века повести были написаны снова, на другом языке. И сделал это человек, который является героем этих повестей. Буква в букву. Что вы на это скажете?
— Для начала скажу, что все это бред, и буду ждать вашей реакции…
Мы выпили одновременно. Сам не знаю почему, вместо того чтобы начать его бить, я пошел к бару и принес бутылку. Гость снова полез в карман и достал компакт-диск. Положив его на спинку дивана, он протянул в мою сторону руку со стаканом. Наливая, я посмотрел на диск, предчувствуя в нем главное доказательство.
— Это тексты всех повестей деда. Оригиналы на польском и перевод, частично машинный, частично — честная работа переводчика. И, соответственно, тексты ваших повестей. Пожалуйста, можете проверить сами.
Я глотнул виски, глядя на диск. Почему-то мне показалась очень неприятной его форма и, как я догадывался, не менее отвратительным было его содержание. Мой собеседник, видя нерешительность хозяина, поставил стакан, направился с диском к компу, воткнул его в привод и, не обращая внимания на отсутствие реакции с моей стороны, отошел в сторону, показав на разделенный на две половины экран. — Вот, пожалуйста, У деда:
«— Это Оуэн Йитс. Послушайте меня: у вас в доме одна ванная?
— Это вы? О чем вы? Почему вы спрашиваете про ванную?» — Он показал пальцем на соответствующий абзац с левой стороны экрана. — А теперь в вашей повести:
«— Это Оуэн Йитс. Послушайте меня: у вас в доме одна ванная?
— Это вы? О чем вы? Почему вы спрашиваете про ванную?» — прочитал он прекрасно знакомый мне текст. — Еще из «Той стороны мира»… «У Сони такой кулак, что пробьет любой корсет из мышц, даже если бы ты провел десять лет в Шаолине. Не буду говорить „в любом доступном месте“, поскольку для него доступны все…» А у вас…
— Я знаю, как у меня! — рявкнул я. — Точно так же!
— Именно. — Он перелистнул тексты на обеих половинах экрана. — Посмотрим другие повести… «Та сторона времени», — объявил он. Я выпил все, что у меня было, и налил еще. — Это текст деда: «— Ага. Здорово быть вегетарианцем и хранить полтонны мяса в подвале. Хватит обижаться на все и вся, и возвращайся со мной. Обещаю…»
— Хватит! — заорал я. — Я знаю свои тексты… — Словом «свои» я едва не подавился, пришлось запить. — А что-нибудь из «Флэшбэка»?
— Сейчас… — Он нашел на диске «Флэшбэк». — Пожалуйста: «Я повернулся, едва не совершив пируэт, и зашагал, если это можно было назвать шагом, к себе в комнату. Когда около трех часов дня одна из девушек принесла мне обед, я успел ознакомиться с биографиями всех сотрудников базы…»
— Так, достаточно… — буркнул я, глядя в пол. — Отличная мистификация, это стоило вам немалого труда…
— Мистификация?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48


А-П

П-Я