Но объектов врага, которые нужно было бомбить, было много, а авиации — мало, и нам по-прежнему приходилось действовать небольшими группами. Несмотря на нашу малочисленность, мы наносили чувствительные удары по врагу.
В начале второй половины августа трем экипажам — Валентина Иванова, Романа Тюленева и моему — было приказано уничтожить штаб крупного танкового соединения противника, который находился на юго-восточной окраине города Рославль. Экипаж Валентина Иванова точно вышел на цель и очень удачно отбомбился. Сброшенные им бомбы с термитными шашками создали несколько пожаров, которые облегчили нам прицеливание. Противовоздушными средствами Рославль прикрыт был слабо, лучи двух-трех прожекторов робко искали нас в небе, одна-две батареи малокалиберной зенитной артиллерии вели беспорядочный огонь. За свою беспечность немцы дорого поплатились. С нескольких заходов мы прицельно отбомбились и ушли к себе на аэродром.
Утром начальник разведотдела полка капитан Таланин поздравил нас с успехом. По данным разведки, стараниями наших штурманов Константина Токарева, Андрея Квасова и Валентина Перепелицына были уничтожены штаб, мощная армейская радиостанция, штабные автомашины и обслуживающий персонал.
Не менее успешно действовали и остальные группы, бомбившие другие объекты.
Но и гитлеровцы не оставляли вас в покое. После атак немецкими истребителями-разведчиками нашего аэродрома под Мценском мы перебазировались на полевой аэродром в Егорьевск. И там нас бомбят; перебазируемся в Ярославль, а оттуда в Гаврилов-Ям. Затем из-за сложившейся на фронте обстановки, полку приказали перелететь в Елец. Перед вылетом наш стрелок-радист сержант Ермаков допустил оплошность — не законтрил замок колпака турельной установки. На взлете мощным воздушным потоком мгновенно сорвало колпак и ударило им по килю хвостового оперения. Часть киля и руль поворота срезало как ножом, самолет затрясся. Плавным разворотом — «блинчиком» захожу на аэродром и приземляюсь. Виновник стоит передо мной бледный и растерянный: сразу признал свою вину и не оправдывается. Честный парень, такого и ругать не хочется…
Остаемся на ремонт в Гаврилов-Яме и застреваем там на целых две недели. Борис Ермаков искупал свою вину всем, чем мог, помогал бригаде в ремонте самолета, да и мы сложа руки не сидели, но работа двигалась медленно. В Гаврилов-Яме остались мы не одни — из-за болезни командира корабля Михаила Котырева с нами остался и его экипаж. После ремонта нашего самолета и выздоровления Котырева оба наших экипажа временно подчинили другому соединению.
Небывалая разведка
Говорят, плохо живется в семье пасынкам. Не знаю, как в семье, а пасынком в чужом полку мне довелось быть. Прямо скажу — незавидная жизнь у нас была в этом соединении. Его командир посылал «чужих» в самые трудные полеты. Каких только боевых задач не приходилось нам выполнять. В течение нескольких дней в безоблачную погоду, днем, без прикрытия истребителями наш экипаж вел разведку немецких аэродромов в глубоком тылу противника, наблюдал за железнодорожными перевозками; в этих длительных полетах на нас не раз нападали истребители противника, от которых мы отбивались как могли.
В один из первых дней нашему экипажу приказали произвести разведку аэродромов в Андреаполе, Великих Луках, Пскове, Луге, Дно и Старой Руссе и установить количество и типы базирующихся на них самолетов. Помимо этого, мы должны были пролететь над железной дорогой от Пскова до Красногвардейска, выйти на железнодорожную магистраль Ленинград — Дно, пролететь над ней, сосчитать на обеих железных дорогах все поезда, определить интенсивность их движения.
Когда со штурманом Перепелицыным мы проложили на карте маршрут, то оказалось, что нам предстоит пролететь за линией фронта на глазах у противника около тысячи километров, побывать на шести аэродромах, где нас, безусловно, встретят не только зенитки, но и истребители.
Вот тогда только мы поняли, какое трудное задание получили.
И синоптики в своих прогнозах плохой погоды не давали. Мощный антициклон, спустившийся с северных широт, распространялся на Прибалтику и Ленинградскую область и принес с собой устойчивую безоблачную погоду. Настроение у некоторых членов экипажа пошло на «пасмурно», да и у меня на сердце было неспокойно.
А хорошее настроение — залог успеха в бою.
— Не вешать нос, ребята, — сказал я, — мы с вами не птенцы, не в одной переделке побывали. Нужно как следует подумать, как лучше выполнить задание, и тщательнее подготовиться к полету.
— Действовать надо внезапно, — сказал Перепелицын, — чтобы у противника не было времени оповестить истребителей. Вот как это сделать в хорошую погоду — ума не приложу.
— Хоть и не совсем надежный, но выход есть. Сразу же за линией фронта снизимся и весь маршрут пройдем на бреющем. Попробуем убить двух зайцев: снизим до минимума возможность наблюдательных постов следить за нами и не дадим истребителям нападать на нас снизу. Машина наша закамуфлирована, на фоне земли отыскать ее не просто. Правда, в полете на малой высоте мы рискуем быть случайно подбитыми зенитной артиллерией, но надо выбирать наименьшее зло.
Все члены экипажа согласились со мной.
— Сейчас всем троим хорошо подготовить пулеметы, взять с собой по дополнительному боекомплекту. В полете смотреть в оба, даже за меня. На бреющем мне отвлекаться нельзя. В бою беречь патроны…
Под самолетом озеро Селигер. Впереди, намного ниже нас серо-бурые шапки разрывов зенитных снарядов. В небе ни единого облачка. Перевожу самолет на снижение, на большой скорости устремляемся к земле. Десять минут полета, и под нами Андреапольский аэродром, на нем два десятка одномоторных самолетов, в основном пикирующие Ю-87. Противника застали врасплох: зенитки не успели сделать ни одного выстрела, а мы уже за пределами аэродрома. Делаю ложный маневр, разворачиваюсь влево и минуты две лечу в направлении к линии фронта. Пусть немцы думают, что мы возвращаемся.
Делаю разворот на 180 градусов, и над самыми макушками деревьев огромного лесного массива летим на запад, к Великим Лукам. После первой удачи напряжение немного спадает, но тревожная мысль: как встретят нас на втором аэродроме? — не покидает. Впереди вижу схождение двух дорог, резко разворачиваюсь вправо, пересекаем железную дорогу и некоторое время летим на север, затем снова становимся на западный курс.
— Командир, впереди река Логоть, курс на цель сто восемьдесят пять градусов, — докладывает штурман Перепелицын.
— Не торопись, — отвечаю ему, и еще немного иду прежним курсом. Затем на максимальной скорости захожу вдоль шоссе на аэродром. Над взлетным полем мы промчались вихрем, по нам не успели сделать ни одного выстрела. На поле более трех десятков двухмоторных бомбардировщиков различных конструкций, несколько истребителей Ме-110.
И на этот раз внезапность оправдала себя: в хвосте и над нами ни одного истребителя. На большом удалении тем же маневром обходим Великие Луки, берем курс на север и по Ловати, затем над болотами мимо населенных пунктов летим до озера Полисть, поворачиваем на запад. Пока все идет хорошо. Поднимаюсь на десяток метров повыше, чтобы немного отдохнуть от головокружительного мелькания земли перед глазами. Можно оглядеться по сторонам, расслабиться.
— Товарищ командир, справа на встречном курсе большая группа самолетов противника, — докладывает Ермаков.
Огромным роем, в сомкнутом строю, в сопровождении нескольких групп истребителей, на средней высоте на восток идут двухмоторные немецкие бомбардировщики.
— Ермаков, сосчитайте самолеты. — Сам снова прижимаю впритирку к земле свою машину.
— Двадцать семь бомбардировщиков, двадцать восемь истребителей.
«Крепкая группа, — подумал я, — видно, на хорошо прикрытую цель пошли, а то к чему бомбардировщика» такой эскорт?»
— Командир, вижу Псков, там летают самолеты, — слышу голос штурмана, — что будем делать?
— Производить разведку.
— Собьют…
— Так уж и собьют. А мы не дадимся.
Успокаиваю штурмана, а в голове мысли мечутся: как подойти к аэродрому? Как-то сразу созрело решение, и я объявил его экипажу: пройдем южнее Пскова, развернемся, наберем высоту, войдем в круг аэродрома, вместе с самолетами противника пройдем по его границе, внимательно просмотрим, а дальше — действовать по обстановке.
— Перепелицыну осмотреть северную часть аэродрома, Трусову — южную, все, что увидите, крепко запомнить. Ермакову внимательно следить за воздухом и взлетной полосой — если будут замечены истребители, немедленно доложить мне.
Делаю боевой разворот, снижаю скорость, расстраиваю синхронность работы двигателей, — и прямиком идем к вражескому аэродрому.
Пока все идет как нельзя лучше, но в самолете напряженная тишина… Вот и аэродром. Вхожу в круг между двумя Ю-88 и лечу словно конвоируемый ими. Бросаю взгляд на поле, оно забито разнотипными самолетами, больше двухмоторными Ю-88, Хе-111 и «Дорнье-215». И вдруг замечаю: по жухлому летному полю торопливо ползут к старту два тонких, как осы, Ме-109. Мои «конвоиры» шарахаются в разные стороны, а к нам потянулись десятки ярких нитей трассирующих снарядов. Штурвал от себя, полный газ — и к земле. Успеваю заметить, как перед нами выросла огненная стена заградительного огня, отвернуть невозможно, на огромной скорости самолет благополучно пронзает ее.
— Командир, сзади пара Ме-109, догоняют, — кричит возбужденный Борис Ермаков.
— Спокойно! Приготовиться к бою! Боря, все время сообщай, где «мессеры».
— «Мессеры» сверху сзади идут в атаку…
— Ермаков, Трусов, короткими очередями!… Самолет начал вздрагивать от пулеметных очередей.
— «Мессеры» разделились: один пошел вправо, второй влево с набором высоты, — сообщает Ермаков.
Опытный враг, хочет зажать нас в клещи, но и мы не лыком шиты… Я уже вошел в азарт боя.
— Егоров, левого Трусову, правого бери на себя, подстраховывайте друг друга, вместе бейте того, какой будет ближе!
— Справа и слева сверху идут в атаку, левый ближе!…
Перед носом пашей машины появился сверкающий сноп пушечно-пулеметного огня, резко, сбросив скорость, отворачиваю вправо…
— Бейте левого!
На какой-то момент с «мессером», атаковавшим слева, мы оказались на параллельных курсах, почти рядом, и Боря Ермаков влепил в него длинную очередь. Загоревшись, «мессер» врезался в землю.
В то же время атаковавший справа оказался на встречно-пересекающемся курсе и сближался с нами на огромной скорости. Навстречу ему били два наших пулемета — Перепелицына и Ермакова. Мой внезапный маневр для противника был столь неожиданным, что он не успел занять удобную для стрельбы позицию, промазал и проскочил мимо нашего самолета. Еще несколько его атак были легко отражены нашими стрелками. Потеряв напарника, он ушел.
Некоторое время все молчали. Отдыхали.
— Товарищ командир, подверните влево градусов на двадцать, надо выйти на железную дорогу и просмотреть ее, — первым нарушил молчание Перепелицын. Действительно, пора выполнять разведку дорог.
— Спасибо, Борис! Отлично стреляешь.
— Служу Советскому Союзу! — слышу в ответ, — Спасибо вам, хорошо подвернули самолет.
— Рад стараться, Боря…
В Луге зенитная артиллерия стеной закрыла нам все подступы к аэродрому; видимо, немцы оповестили всю свою противовоздушную сеть о нашем полете. Пришлось лезть на рожон, с расчетом, что у гитлеровцев «тонкие» нервы. Направляю машину прямо на батарею «эрликонов». Перепелицын в упор бьет из пулемета, и зенитчики не выдерживают, разбегаются, а мы проносимся над аэродромом…
Подлетаем к городу Дно, позади две разведанные железнодорожные магистрали. Движение поездов на них, как к Ленинграду так и в тыл противника, небольшое. По-видимому, днем гитлеровцы перевозки ограничивают, производят их больше в ночное время. Зато бомбардировщики большими и малыми группами так и снуют в небе.
На аэродроме у города Дно находилось только несколько легких самолетов связи, боевых машин не было. Возможно, они вылетели на боевое задание.
Остался последний из аэродромов, который нам предстояло разведать, он расположен вблизи линии фронта. Пролететь над ним на малой высоте более рискованно, чем на большой. Решили набрать высоту 3500 метров, обезопасить себя от огня малокалиберной зенитной артиллерии и пехотного оружия. Немного отклоняемся к северу. На подходах к Старой Руссе даю моторам полный газ, беру штурвал на себя, и облегченная машина (сколько мы уже сожгли горючего!) почти «свечой» идет вверх.
Аэродром в Старой Руссе пуст.
Вот и линия фронта. Под нами крошечные барашки от рвущихся зенитных снарядов. Палите, расходуйте впустую снаряды…
— Две пары «мессеров» наперерез слева снизу! — сообщает Перепелицын.
Этого нам только недоставало! Мы уже почти дома…
— Приготовиться к бою! Не жалейте патронов, не допускайте их на близкую дистанцию.
Не успел я произнести последние слова, как самолет затрясло: ударили все наши пулеметы. Четыре «мессер-шмитта» с большой дистанции полоснули огнем. Разноцветные трассы сверкнули у хвоста нашего самолета. Одна пара вражеских истребителей, взмыв, устремилась в поднебесье, вторая ринулась вниз для повторной атаки.
— Командир, у меня разбит колпак, ранен, но стрелять могу, — доложил Ермаков.
— К турельному пулемету встать Трусову, сам перейди к хвостовому!…
Полностью убираю мощность моторов, отдаю штурвал от себя, самолет камнем падает к земле. Вот она, рядом, закроет нас снизу, а сверху мы сами прикроем себя. Со всей силой беру штурвал на себя, но машина не слушается рулей. На раздумья нет времени, кручу триммер руля высоты и даю почти полную мощность моторам. Несколько секунд кажутся вечностью, и вдруг наплыв земли на нас замедлился. Невидимая сила вдавила в глазницы глаза, стало темно, свинцом налилось тело… Но вот темная пелена с глаз спала, передо мной голубое небо. У самой земли самолет все же вышел из пикирования.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43