Он мог бы даже купить до пяти тысяч муж
иков…
Ч Что, что? Ч приподнялся с кресла граф. Ч Я?.. Ему?.. Крестьян?..
Ну, а устрицы?
Ч Устриц нет у него, ваше сиятельство… И не предвидятся. Он сам ищет для п
одарка Алексею Григорьевичу Орлову.
Ч Вон гони! Ч закричал Шереметев. Ч Я знаю этого каторжника. В три шеи г
они! Ежели будет ко мне шляться, на конюшне выпорю! Ч Граф был в гневе. Боль
шое круглое лицо его побагровело.
Дворецкий понуро шел к ожидавшему его Барышникову. Как же «посполитичне
е» ответить этому выжиге? А то он, чего доброго, разгневается да и золотой
империал стребует обратно. О Барышникове дворецкий знал всю подноготну
ю. Какой-то задрипа-мещанишка из Вязьмы, он в Семилетнюю войну втерся к гл
авнокомандующему графу Апраксину в доверенные. Как говорили злые языки,
Апраксин получил взяточку от Фридриха II и велел Барышникову доставить в
Питер несколько бочонков якобы с селедками, а на дне каждого бочонка был
о спрятано золото. Тароватый Барышников об этом пронюхал, и, как прибыл из
Пруссии в Питер, передал графине Апраксиной одни селедки, а золото же при
таил. С того и в люди вышел. Эх, человеки! Божьего-то суда нет на вас, на подле
цов…
Граф Шереметев, вдвое перегнувшись, недвижно сидел в кресле, как истукан.
Уголок рта подергивался в нервном тике. Граф чувствовал себя несчастным
из несчастных.
Снова появился дворецкий. Он не вошел чинно, как всегда, он потерял весь ло
ск и выправку; патрицианское, со строгими чертами, лицо его утонуло в радо
стной улыбке Ч стало похоже на самое обыкновенное лицо какой-нибудь см
еющейся бабки Феклы, и голос у него сделался пискливый, с петушиной прихл
юпкой. Позабыв, что перед ним сам сиятельнейший граф, первейший богач во в
сей империи, он, как полоумный, завопил:
Ч Петр Борисыч, батюшка!
Ч Что? Ч вскочил граф Шереметев.
Ч Купец Шелушин к тебе, Назар Гаврилыч, твой крепостной…
Ч Ну! Ч и Шереметев от сладкого предчувствия перестал дышать.
Перестал дышать и дворецкий. Ч Да говори же, черт тебя заешь!..
Ч Кажись, с этими самыми, как их… Тьфу!.. Память от радости отшибло.
Ч Да уж не с устрицами ли?
Ч Во-во-во! С ними.
Шереметев побежал к крыльцу, от радости он прихлопывал в ладоши:
«Ура, ура!»
Назар Гаврилыч Шелушин, с аккуратно подстриженной темной бородкой, с жив
ыми быстрыми глазами, уже вкатывал дубовый бочонок на крыльцо.
Ч Назарка! Назарка! Черт, дьявол! Ч в веселом исступлении закричал Шере
метев, бросился к купцу и стал обнимать его, как пропадавшего без вести и в
друг появившегося родного сына. Ч Ну, выручил, выручил! И откуда это бог т
ебя принес?
Ч Из Риги, ваше сиятельство! Только-только паруса спустил на своем кораб
лике… Да вот услыхал, что вы интересуетесь… Я мигом к вам.
Свеженькие… Куда прикажете, в кухню?
Ч Пойдем, пойдем, пойдем… Кати сюда, Ч и Шереметев, подоткнув полы халат
а, сам стал помогать купцу катить бочонок. Сел в кресло, опрокинул бочонок
вверх дном, велел подать бумагу и перо.
Ч Ты сколько мне, Назар, сулил, чтоб я тебя на волю выпустил?
Ч Двести тысяч серебром, ваше сиятельство, Ч склонив голову набок и, сл
овно ласковый кот, заглядывая в глаза своему владыке, сказал сладким тен
орком купец. Ч У меня, ваше сиятельство, три сына молодца. В двоих дворянс
кие дочки влюблены, а третий сам в одну иноземку благородненькую втюривш
ись, извините. И ни одна невеста за крепостных рабов не идёт замуж: ни двор
яночки, ни иноземочка. А ныне дела моей фирмы, слава богу, хороши: лен, пеньк
у, да сало, да мед с добрым барышом продал в Риге. И согласен буду вашей мило
сти за выкуп все триста тысчонок предложить.
Граф Шереметев, разложив бумагу на верхнем дне бочонка и не слушая купца,
быстро писал. Затем посыпал бумагу песочком из фарфоровой песочницы, под
нял голову, взял бумагу за уголок и подал её купцу.
Ч Получай, господин Шелушин, Назар Гаврилыч. Отныне вольный ты… Со всем р
одом твоим.
Ч Батюшка!.. Петр Борисыч!.. Ч и больше ни слова купец не мог вымолвить; он в
сплеснул руками, его рот скривился, нижняя челюсть затряслась. Но вот, пер
едохнув, он забормотал:
Ч А деньги, а триста тысяч… Я мигом…
Ч Мне сегодня устрицы дороже твоих денег. Понял?
Назар Гаврилыч рухнул графу в ноги.
В отдалении стоял старичок-дворецкий. Наблюдая эту сцену, он тоже втихом
олку хлюпал носом. Ему понятна была радость купца, но он не понимал поступ
ка графа. «Мать-богородица! Бывают же такие сумасшедшие!.. Да он лучше сдер
нул бы с купца триста тысяч да этими деньгами бедность бы одарил. Мало ли н
есчастных на белом свете», Ч думал он горько.

4

Подрядчик, у которого работала артель Прова Лукича, оказался человеком б
ессовестным: зря налагал на землекопов штрафы, увеличивал часы рабочего
дня, неаккуратно выплачивал деньги. Хлопоты дела не улучшили: полиция бы
ла подрядчиком подкуплена, отвечала на неоднократные жалобы отказом и з
астращиванием арестовать Лукича, а его артель, якобы неблагонадежную, вы
слать по этапу. Артель впадала в нищету, в отчаянье, и вот уже целую неделю
питались люди водою и хлебом.
Митрий после трезвого зарока крепился долго, работал со всем усердием, н
о когда начались неприятности с подрядчиком, он, как говорится, соскочил
с зарубки и запил горькую. Однажды вечером будочник приволок его пьяным
и в совершенно голом виде. Матрена, взглянув на него, ахнула, всплеснула ру
ками и заплакала. Артель купила Митьке новую рубаху за восемь копеек, нов
ые штаны из казинета за четырнадцать копеек и липовые лапти за копейку с
грошем.
Во многих других артелях столицы тоже было не лучше. В летние месяцы от пл
охого питания стали развиваться желудочные болезни, рабочие умирали в б
ольницах, а главным образом по убогим своим квартиренкам Ч в подвалах, с
араях, на баржах. Умерло двое и в артели Прова Лукича.
Строительные рабочие, встречаясь в трактирах, кабаках и живопырках, узна
вали друг от друга о житье-бытье столичного работного люда. Из разговоро
в было ясно, что далеко не все подрядчики такие живоглоты, как подрядчик а
ртели Прова Лукича или богачи, первостатейные купцы Долгов, Митрясов, Ко
шкин и другие. Наряду с ними были подрядчики и добросовестные, вроде купц
а Барышникова. Хотя и они старались выжать из рабочих всю силу, но разорят
ь их вконец считали делом безбожным, хлопотливым и, главное, для себя невы
годным: пойдет про них худая слава, и на следующий год опытных рабочих, пож
алуй, пряниками не заманишь к себе.
Эти встречи и разговоры в конце концов привели к тому, что в одном из тракт
иров какой-то пропившийся стрюцкий состряпал от четырех тысяч рабочих ж
алобную бумагу на имя самой императрицы. А через неделю, в праздник, двест
и пятьдесят человек выборных двинулись к Зимнему дворцу.
Их ко дворцу не допустили, они остановились на площади и взорами, полными
надежды, влипли в окна величественного здания. Как только появлялась в к
аком-либо окне женская фигура, вся толпа падала на колени, кланялась, вожа
к потрясал бумагой. Фигура быстро исчезала. Так, принимая показавшуюся в
окне женщину за матушку-царицу, толпа трижды валилась на колени. К ним выш
ел из дворца некий бритый барин и стал на ломаном языке что-то разъяснять
, шуметь и ругаться. Из толпы заорали:
Ч Чего он лопочет, немецкая морда! Пущай русского пришлют…
На смену немцу явился молодой, статный офицер. Он ласково сказал:
Ч Вы что, братцы! Вы, видать, с какой-то просьбой к её величеству?
Государыни в столице нет, она имеет пребывание в Царском Селе. Только я не
советую вам туда ходить: подавать прошения в руки государыни запрещено.
Вы оставьте свою бумагу в канцелярии по приему прошений, на высочайшее и
мя приносимых.
Толпа, состоявшая из бледных, испитых оборванцев, присмирела. Первым заг
оворил высокий, скуластый плотник:
Ч Милай!.. Ваше благородие! Ты погляди, в какую последнюю нищету пришли мы
?.. Стыдобушка по городу пройти.
Едва он проговорил это, как из переулка показался большой наряд конной п
олицейской стражи. Толпа разбежалась, но, по условию, снова собралась на С
енном рынке. Решили, не откладывая, сейчас же идти в Царское Село. Дошагав
до Пулковских высот и свернув влево, они вскоре увидали густо поросшую з
елеными парками возвышенность и сверкавшие над зеленью пять золотых гл
авок дворцовой церкви. В конце Кузьминского поселка их встретила у Царск
осельской заставы рота гвардейских солдат.
Между столицей и Царским Селом, через каждые пять верст, стояли сигнальн
ые вышки. С вершины их Ч днем флагами, а с наступлением темноты условными
огнями Ч столица могла переговариваться с Царским Селом.
Очевидно, о походе артели в императорскую резиденцию было своевременно
сигнализировано. Комендант, в предотвращение беспорядков, поспешил дат
ь ходокам отпор. Он подлетел к ним на рослом коне и браво гаркнул:
Ч Куда прете!.. Разойдись!
Изможденные двадцатипятиверстным переходом, мужики едва держались на
ногах.
Ч Ваше благородие, милостивец! Допусти, ради создателя, до матушки, прось
бицу охота её милости вручить, Ч завыли они в голос и направились было вп
еред.
Ч Осади, лапотники, осади! Ч заорал комендант, он подскакал к своим гвар
дейцам, махнул им рукой, и те, опустив ружья со штыками, железным шагом дви
нулись на оторопевших ходоков. Артель, оробев, попятилась с ругательства
ми, криками:
Ч Братцы! Это что же, погибать?! Где правда, где бог? До матушки не допущают
…
А кучка смельчаков, свернув с дороги, в отчаянье побежала в улицы Царског
о Села. Но все тотчас были переловлены подоспевшим казачьим разъездом. Б
ыл схвачен и пьяница рыжебородый Митька.
Все арестованные были впоследствии судимы как бунтовщики. Суд постанов
ил выдрать виновных плетьми, посадить на полгода в тюрьму, затем выслать
этапным путем на родину.
Многие тысячи строительных рабочих, узнав о царскосельском происшеств
ии, пришли в волнение. Возгорались бунтишки, мелкие перетырки с полицией,
было в разное время убито из мести три десятника, два приказчика и управл
яющий, еще пропал без вести управитель подрядчика-живодера купца Долгов
а.
Встречаясь в корчмах, банях, а то где-нибудь за городом, в лесочке, сезонни
ки говорили:
Ч Наперло нас со всей России дворцы да палаты им, гадам, строить. А нам-то
какая корысть? Ни с чем сюда пришли, ни с чем и домой вернемся.
Ч До царицы не допущают, вот что ты толкуй.
Ч Кабы велела, так допустили бы, беспременно бы допустили. Это она сама п
репон кладет.
Ч Видать, страшится мужиков-то…
Ч Вестимо, страшится. От мужика чижолый дух идёт, а она, толстомясая, прио
быкла с гвардией гулять… Чаи, кофеи, пампушки…
Ч Третий ампиратор, Петр Федорыч, этак-то не делывал. Он мужика берег, а гв
ардию-то, слыхать было, по шерсти не гладил.
Ч Вот за это самое Орловы графья, жеребчики-то матушкины, и повалили его.

Ч Пойдемте-ка, братцы, всем скопом в Александро-Невский монастырь паних
иду по нем, по батюшке, служить пред гробом его.
Ч Эх, и дураки вы, братцы! Ч прозвенел надсадный, с хитрой подковыркой, го
лос. Ч Да нешто по живому панихиду служат?
Ч А и верно! Ч спохватились мужики. Ч Есть слых, быдто жив-невредим он, б
атюшка наш.
Ч Есть, есть, мужики… Эвот анадысь какой-то старичок-солдатик на работе
к нам подсел да сказывал, что-де…
И зачались и потекли из уст разные были-небылицы, слухи, домыслы, общий см
ысл которых: «Император Петр III жив, скрывается до поры в народе».
Но никто еще в столице путем не знал о суровых событиях, начавшихся на Яик
е.

Глава 3.
Гроза надвинулась. «Встань, сержант!..». Первые казни.


1

В Яицком городке , возле палат коменданта, резко бил барабан. Это означало
: офицерам и старшинам немедленно собраться в комендантскую канцелярию.

Было 19 сентября 1773 года. Семь часов утра. Косые лучи осеннего солнца прониз
ывали кисейные занавески на окнах, ложились по крашеному полу золотисты
ми квадратами. В одном из таких квадратов сидел четырехлетний голоногий
мальчик в одной исподней рубашонке. Толстощекий, пышненький, он лепил из
хлебного мякиша солдатиков и лошадок. Возле него стояло на полу блюдце с
о сметаной. Мальчик попыхтит, попыхтит, да и лизнет сметанки.
Ч Барабан… чу, барабан, батенька! Ч прокартавил он и, бросив мякиш, посмо
трел на отца снизу вверх.
Ч Да, брат Ваня, барабан, Ч сказал отец и заторопился. Ч Давай, давай, мат
ь!
Это Андрей Прохорыч Крылов, капитан. Он плотный, короткошеий, в темной руб
ахе с расстегнутым воротом и босиком. Волосы белокурые, длинные; он запле
тает их в косичку с бантом, как положено артикулом.
Ч Черт бы их драл-то! Пожрать не дадут! Ч брюзжал он, отодвигая от себя ск
овородку с недоеденной жареной рыбой.
Из-за перегородки, где топилась русская печь, стремительно вышла смугла
я, раскрасневшаяся у печки капитанша и поставила перед мужем кучу горячи
х пряженчиков на оловянной тарелке, а следом за ней девочка-калмычка нес
ла в глиняной кружке чай, вскипяченный в чугунке.
Ч Полно-ка, не торопись! Не на пожар, успеешь, Ч сказала капитанша мужу и
велела девчонке принести из спальни шпагу, мундир и сапоги капитана.
Вслед за девчонкой бросился и Ваня. Он притащил отцу шляпу, широкую шелко
вую опояску и офицерский знак.
Андрей Прохорыч смачно жевал сдобные пряженчики, посматривая через окн
о на улицу. По пыльной дороге шагал, как цапля, долговязый сержант, за ним, з
астегивая на ходу мундир, поспешал кривой старшина. В церкви наискосок б
лаговестили к ранней обедне.
Ч Батенька, не ходи на улку, Ч сказал Ваня. Он стоял у стола, положив подб
ородок на столешницу, нос и щеки у него в сметане. Захлебываясь и стараясь
подобрать слова, мальчик лепетал:
Ч Там, батенька, Пугач… У-у, какой… Страшный, престрашный!
Ч Ты чего это разболтался?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17