Им, родившимся в термоядерном веке, дети которого только и
думают, что о летающих тарелках да космическом оружии,
военновоздушный жаргон мистера Фринтона представлялся
устарелым. Присловья вроде "лоб в лоб" или "дело нехитрое",
некогда отличавшие смельчаков-авиаторов, казались близнецам
свидетельствами стариковской слабости. И когда мистер Фринтон
прибегал к языку давних сражений, дети испытывали неловкость и
словно бы покровительственное чувство.
Он ощутил это и сердито сказал:
- Слушайте, вы все же идите к себе комнату. У меня дела.
- Какие?
- Идите-идите.
Они уже подошли к двери, когда он снова сел, во второй раз
обхватил голову и отчаянно произнес:
- Но как же я убью его, когда на острове дети! Придется
сначала вытащить вас отсюда, а уж после еще раз попытать
счастья.
Дети молча ждали.
- Вас зовут Никки и Джуди, верно?
- Да.
- Надо придумать, как вас отсюда вывезти.
- А вы не можете взять нас в вертолет?
- Нет.
- Почему?
- Потому что в нем он нас достанет.
- Вы имеете в виду гипноз?
- Нет. Вибраторы.
- Боюсь, мы не знаем, что такое вибраторы.
- Ну значит, мы все здесь свои.
Джуди присела рядом с ним на кровать и сказала:
- Если вы хотите отправить нас в нашу комнату для того,
чтобы пойти и застрелить Хозяина, то я думаю, вам не следует
этого делать. Это может оказаться опасным.
- Мне это тоже в голову приходило.
- Он может сам вас убить.
- И тут ты права, Джуди.
- И что тогда будет с нами?
- Вот именно.
- Так что самое разумное - все нам объяснить.
Видимо, объяснения не доставляли ему удовольствия, потому
что он ответил:
- Много ли толку от разговоров?
- Но мы же ведь не полные тупицы, - сказал Никки.
Мистер Фринтон вновь улыбнулся своей чарующей улыбкой,
раздвигавшей иссин-черные усы, чтобы обнаружить крепкие,
ровные, белые зубы, - и извинился:
- Пожалуй, я думал лишь о себе. Что вы хотите знать?
А что они хотели знать?
Мальчик наугад выбрал первый попавшийся вопрос из тех, что
теснились у него в голове.
- Сколько Хозяину лет?
- Двадцать четвертого марта стукнет сто пятьдесят семь. Он
начал вести дневник в день своего пятидесятилетия, и я прочитал
его, - во всяком случае, ту часть дневников, какую можно
прочитать.
- Сколько-сколько?
- Сто пятьдесят семь.
Дети молчали - ни протестов, ни вопросов.
- Доктор Моро, - продолжал мистер Фринтон, - ставил у себя
на острове опыты, и "Железный Пират" бороздил океаны, и "Она"
влачила в Африке свое бесконечное существование, когда Хозяину
было около девяноста. Стивенсон написал "Остров Сокровищ",
когда ему было восемьдесят четыре. Капитан Немо управлял
"Наутилусом", когда ему было семьдесят. Генри Рассел Уоллес
додумался до происхождения видов, когда ему было около
шестидесяти. Мэри Шелли написала "Франкенштейна", когда он
достиг совершеннолетия, а во время сражения при Ватерлоо он был
старше вас на четыре года.
- Когда была Французская революция? - тупо спросила Джуди.
- Не могу вспомнить.
- Но как же это?
- Что как же?
- Как же он ухитрился столько прожить?
- Это уж вы сами разбирайтесь.
- Но если...
Никки спросил:
- Какое-нибудь лекарство?
- Не думаю.
- Выходит, он вечен?
- Нет.
- Откуда вы знаете?
- Оттуда, что он подбирает преемников. Ты один из них.
- Я?
- И я тоже.
Джуди спросила:
- И Никки тоже придется жить вечно?
- Это вряд ли.
Фринтон ухмыльнулся и сказал:
- Послушайте, я все равно сейчас ничего предпринять не могу.
Мне нужно подумать. Давайте, я сделаю всем по чашке какао, а
потом расскажу вам все, что сумею. А то мы разговариваем
загадками.
Пока он возился с порошком, Джуди спросила:
- Но это правда? Доктор Мак-Турк много чего наговорил нам
про государственные секреты и все наврал. Вы нас не
обманываете?
- Боюсь, Джуди, что это чистейшая правда, - чище некуда, как
сказал бы все тот же Трясун, если б ему приспичило изображать
австралийца.
- А его действительно звали Мак-Турком?
- Нет. Он был корабельным врачом по фамилии Джонс. По-моему,
родом из Уэльса. Мне он казался мелким мошенником.
- Он умер?
Летчик отвел глаза.
- Как?
- Просто умер.
- Это вибратор?
Он поколебался - отвечать или нет - не хотелось ему
рассказывать детям о том, чем кончил Трясун, но все же кивнул.
- Но почему?
- Вы могли бы сказать, что он затеял двойную игру.
- Хотел стать Хозяином?
- Думаю, да.
- Это называется coup d'utat, - сообщила Джуди,
демонстрируя, как за нею водилось, неожиданную осведомленность.
Мысли Никки, словно столкнувшись со сказанным ею,
отклонились в сторону.
- Как по-вашему, - спросил он, - не могли бы мы получить
назад наши штаны?
- Завтра я попытаюсь до них добраться. А вот и какао.
Они сидели, обжигая кончики языков горячей жидкостью, так
что основание языка, которым, собственно, и следует смаковать
шоколад, никаких вкусовых ощущений не получало. Кружки жглись и
приходилось все время переносить их из одной ладони в другую.
- Не могли бы вы начать с самого начала и кое-что нам
объяснить?
- Что вам уже известно?
- Практически все, - мы только не знаем, что именно он
делает.
- И, разумеется, что делают все остальные, - добавил
правдивый Никки.
Именно к этому времени они, наконец, вполне уразумели
возраст Хозяина.
- Ну не может же ему быть сто пятьдесят семь лет! -
воскликнула Джуди. - Это невозможно!
- Для него возможно.
- Господи Боже!
- Да, это впечатляет.
- Он был пьяный? - спросил видевший Хозяина Никки.
- Нет.
- Никки считает, что он не может разговаривать без виски.
- Никки совершенно прав.
- Но почему?
- Он перестал разговаривать по-английски - или писать, что
одно и то же, - в тысяча девятисотом. После этого дневники лет
десять велись на китайском, а потом он перешел на какое-то
подобие стенографии с картинками. Когда он хочет сказать
что-нибудь поанглийски, ему приходится парализовывать свои
высшие нервные центры - или как их там доктора называют. У
обыкновенных людей спьяну, как вы знаете, начинает заплетаться
язык. А он начинает разговаривать. По-английски, на латыни -
или еще как-нибудь. Во всяком случае, для того, чтобы говорить,
ему требуется виски.
- Он сказал мне "Non Omnis" и еще что-то такое.
- "Moriar". Когда-то он и мне это сказал. Это означает:
"Нет, весь я не умру".
- А это что означает?
- Что ты его преемник, - прошипела Джуди, тем самым выбив
примерно десять очков из десяти, для возможного по ночному
времени коэффициента умственного развития.
- Да. Он выбрал тебя, чтобы ты продолжил его работу. Для
того тебя и пичкают знаниями. Как меня когда-то. Как всех
остальных. А кроме того, ему, разумеется, нужны помощники, -
что-то вроде штабной команды.
- Но я всего лишь читаю книги о животных!
- Биология, антропология, доисторический период, история,
психология, экономика. В таком порядке. Взгляни вон туда.
На полке, висевшей над простой железной койкой рядком стояли
книги - от Шпенглера до Успенского.
Джуди спросила:
- А как он разговаривает на самом деле?
- Тут что-то вроде передачи мыслей. Так он общается с
Китайцем. Я этого не умею. Я, знаете, этого как следует и
объяснить не смогу. Он способен читать мысли большинства людей
так, будто они произносят их вслух, - да к тому же еще
заставлять их делать, что ему требуется. Но люди-то все разные.
С Джуди ему было легко, - как видите, мне рассказали про вас
обоих, - а Никки оказался тверд, как каменная стена. Когда-то и
я был таким же. И Китаец, и Трясун, и в особенности бедный
старик Пинки. Пинки ему и теперь загипнотизировать не удается.
- А вас?
- Не знаю. Но сказать, о чем я думаю, он может.
- А как с Китайцем?
- Тут со всеми по-разному. Эти двое способны, когда им
требуется, читать мысли друг друга, но может ли он
воздействовать на волю Китайца, я не знаю. Трясун был слабее
всех. Под конец он уже мог использовать Трясуна, как любого
другого, а этот несчастный болван все пытался его облапошить.
Поначалу-то каждый из нас был вроде Никки, - подобие каменной
стены. Именно такие люди ему и нужны.
- Я думала, что нельзя загипнотизировать человека, если он
этого не желает.
- Это не гипноз, Джуди, и не чтение мыслей. Это настоящее
открытие вроде... ну, я думаю, вроде теории относительности.
Знаете, - Эйнштейн обнаружил, что Пространство искривлено. Так
вот, и Время тоже - или Мышление, - наподобие этого. Обычному
человеку этого не понять. А для него это просто привычный факт.
Он установил его в девятьсот десятом. Это как-то связано с тем,
что Пространство и Время являются лишь частями одного и того
же.
- Но мы-то ему зачем?
- Чтобы помочь ему овладеть миром.
Глава семнадцатая. Свобода выбора
Пока они беседовали, мистер Фринтон приобретал вид все более
утомленный и нетерпеливый. Напряженные усилия, которые ему
пришлось потратить, чтобы принудить себя сделать то, что он
намеревался сделать, опасность, которой он подвергался, - и как
оказалось, впустую, - а теперь еще старания столь многое
объяснить детям, все это вымотало мистера Фринтона, сколь бы он
ни был любезен. В карих глазах его все чаще стало мелькать
скрытное, сердитое, враждебное выражение, - не потому, что он
злился на детей, злился-то он как раз на себя самого. Он не
хотел обходиться с ними резко, но боялся, что, пожалуй,
придется. Мысль о том, что от близнецов может быть какая-то
польза, не приходила ему в голову, - напротив, они
представлялись ему катастрофической помехой, - и слишком
быстрый переход от роли убийцы к роли няньки оказался
добавочной соломинкой, прогибавшей спину верблюда. В очертаниях
синеватых челюстей его появилось что-то отталкивающее, лысеющая
голова желтовато, словно налитая желчью, поблескивала в
электрическом свете.
Слишком многое приходилось объяснять, а это отнимало силы.
Человеком он был добрым и совестливым. Мало кто стал бы в
такое время возиться с Никки и Джуди, да еще помогать им в
решении их загадок. Он собирался убить Хозяина, у него имелись
на то свои причины. Операция была опасна хотя бы вследствие
вовлеченных в нее могучих сил, и теперь он вдруг понял, что
пока на острове находятся дети, дразнить эти силы ни в коем
случае нельзя. Собственной жизнью он готов был рискнуть, но не
жизнью детей. Они оказались камнем преткновения в делах, куда
более важных, чем их детские делишки, и это наполняло его
негодованием. Он добросовестно напоминал себе, что негодовать
надлежит на сложившуюся ситуацию, а вовсе не на детей.
Все равно ничего я сегодня ночью уже не сделаю, говорил он
себе. Несчастные ребятишки, наверное, помирают от страха.
На самом деле они были страшно увлечены.
- А зачем ему это?
- Послушай, Никки, я не могу рассказать вам сразу обо всем.
Я устал. И вообще это...
Он с трудом выдавил их себя извиняющуюся улыбку и закончил:
- Ну, это вопрос веры и морали.
Джуди никак не могла примириться с главной особенностью
старика.
- Я все-таки не понимаю, как может человек дожить до ста
пятидесяти семи лет.
- Ну, не знаю, - сказал Никки. - Он всего лишь на пятьдесят
лет старше той французской шансонетки.
- Какой?
- Про которую папа рассказывал.
- А.
Пауза.
- Ты полагаешь, что и она могла бы разговаривать с ним без
слов?
- А пожалуй, жуткое было бы зрелище, верно? - без тени
улыбки сказал Никки.
Мистер Фринтон расхохотался и сказал:
- Да, и все, наверное, жаловалась бы на Ла Гулю, как та
сперла одну из ее песен, чтобы спеть ее перед Эдуардом Седьмым,
когда он был еще принцем Уэльским. Не иначе, как "Марсельезу".
Он посерьезнел и добавил:
- Вы сознаете, что при его рождении "Марсельеза" еще
оставалась новинкой?
- Так вы уверены, что это правда?
- По-моему, достаточно посмотреть на него.
- Вообще-то, в Библии рассказывается об очень старых людях.
- Не только в Библии. Старый Парр, как полагали, прожил сто
пятьдесят два года, только это нельзя было проверить, поскольку
в то время не существовало свидетельств о рождении. О другом
малом по имени Генри Дженкинс говорили, будто ему стукнуло сто
шестьдесят девять. И была еще графиня Десмондская, про которую
рассказывали, что она умерла, свалившись с яблони, когда ей
было сто сорок лет, а даты рождения графинь люди, как правило,
помнят. Муж ее совершенно определенно умер за семьдесят лет до
нее.
- Интересно, что чувствует такой человек?
- Сомневаюсь, чтобы он вообще что-то чувствовал.
- Онемение?
- Только не умственное.
- А почему он так много пьет по субботам?
- Никто не знает. Я думаю, это как-то связано со здоровьем
его рассудка, своего рода прием лекарства.
- Вроде английской соли?
- Почему бы и нет?
- Кстати, кто он такой?
- Просто старик, родившийся за десять лет до Дарвина. Был
когдато сельским джентльменом, как ваш отец. Только он все жил
и жил и все думал, думал. Надо полагать, жизнь у него была
одинокая.
- А зачем его надо убивать?
- Надо.
- Но зачем?
- Затем, что хватит с людей диктаторов.
- А чем они нехороши?
- Тем, что человек должен обладать свободой выбора между
правильным и неправильным.
- Даже если он выбирает неправильное?
- Да, я это так понимаю.
Джуди, все время напряженно размышлявшая, спросила:
- Для чего он хочет завладеть миром?
- Чтобы им управлять.
- Но для чего?
- А ты посмотри, на что этот мир похож.
- Ты и не ведаешь, сын мой, - вдруг сообщил Никки, - сколь
малая мудрость потребна для управления миром.
- Вот именно.
- А если он станет им управлять, лучше будет?
- Он говорит, что лучше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27