Йерген, чью дочь так любила Гелла! Он ощутил невыносимое унижение при мысли, что Йерген мог проделать с ним такую хитрость, причинить ему такое горе.Он спрятал лицо в ладонях. Хонни продолжал:— Мне стало известно, что вы отказались участвовать в плане Вольфа. Я не глупец. Это означает, что вы спасли мне жизнь. Поверьте, если бы я знал, что Йерген достает пенициллин для вас, я бы не позволил ему этого сделать. Но я узнал об этом слишком поздно. Йерген хотел моей смерти, он хотел смерти вашей женщины.Видя, что Моска неподвижно сидит на кровати, по-прежнему спрятав лицо в ладонях, он сказал еще тише:— Но у меня есть хорошие новости. Йерген вернулся в Бремен, в свою квартиру. Ваша домохозяйка фрау Майер сообщила ему, что все в порядке и ему нечего бояться.Моска встал и спросил едва слышно:— Это правда?— Это правда, — ответил Хонни. Его лицо стало мертвенно-бледным, и веснушки проступили на коже ярко, точно капельки грязного пота. — Потом вы поймете, что я вам сказал правду.Моска подошел к шкафу и открыл дверцу. Он двигался быстро и почти бессознательно, и, хотя голова еще страшно болела, его охватила какая-то необъяснимая радость. Он достал из шкафа чековую книжку «Америкэн экспресс» и подписал пять чеков — каждый на сто долларов. Он показал чеки Хонни.— Приведите ко мне сегодня вечером Йергена — и эти чеки ваши.Хонни отшатнулся.— Нет-нет! — сказал он. — Я не могу этого сделать. С чего это вы решили, что я на такое пойду?Моска стал наступать на него, протягивая голубые чеки. Хонни попятился, шепча:— Нет, я не могу.Моска понял, что упрашивать бесполезно. Он взял со стола портфель и отдал его Хонни со словами:— Во всяком случае, спасибо, что сказали.Оставшись один, он долго стоял посреди комнаты. Его голова вздрагивала, словно с каждым ударом сердца кровь наполняла огромную вену.Он почувствовал слабость и головокружение и вдруг стал задыхаться в спертом воздухе комнаты.Он оделся и вышел из общежития.Он тихо пробрался в квартиру на Курфюрстеналлее и встал перед дверью в гостиную. Он слышал легкий скрип детской коляски и, войдя, увидел, что фрау Заундерс катает коляску по полу. Она сидела на диване, в левой руке держала книгу, а правой ухватилась за кремовый бортик коляски.Она сидела величественно и спокойно, с выражением стоического приятия горя. Ребенок спал. На его розовом лобике выделялись голубоватые жилки, и совсем крохотная жилка, точно хрупкий листик на ветке дерева, пульсировала на закрытом веке.— Ребенок здоров? — спросил Моска.— Все в порядке, — кивнула фрау Заундерс.Она отложила книгу, отпустила коляску и сцепила ладони.— Вы получили мою посылку? — спросил Моска. Неделю назад он послал ей большую коробку продуктов.Она кивнула. Выглядела она постаревшей. В ее позе и в ее манере говорить Моске почудилось что-то знакомое.Он спросил, отведя взгляд:— Вы можете еще оставить у себя ребенка?Я заплачу любую сумму. — У него опять заболела голова, и ему захотелось спросить, есть ли в доме аспирин.Фрау Заундерс взяла книгу, но не раскрыла. На ее суровом лице не было ни тени присущего ей иронического добродушия.— Герр Моска, — сказала она ледяным тоном, — если вы согласитесь, я могу усыновить вашего ребенка. Это решит все проблемы. — Она произнесла эти слова спокойно, но вдруг слезы брызнули у нее из глаз. Она уронила книгу на пол и стала вытирать струящиеся по щекам слезы.Моска только теперь понял, что же в ее облике показалось ему таким знакомым: она вела себя в точности как его мать, когда он заставлял ее страдать.Но она не была его матерью, и ее слезы не могли тронуть его до глубины души. И все же он подошел к дивану и взял ее за руку.— Я что-то не то сделал? — спросил он спокойно, словно и впрямь хотел понять.Она вытерла слезы и тихо сказала:— Вам безразличен ребенок, вы ни разу не пришли за все это время. Разве она могла предположить, что вы окажетесь таким? Как ужасно, как это ужасно — ведь она так любила вас обоих! Она всегда повторяла, какой вы хороший! И когда падала, она протянула руки к ребенку. Ей было так больно, она так кричала, но даже в тот момент она думала о ребенке. А вы совсем не думаете о нем. — Она остановилась, чтобы перевести дыхание, и продолжала чуть ли не истерически:— Вы очень плохой человек, вы обманули ее, вы ужасный человек! — Она отдернула руку и вцепилась в коляску.Моска отошел от дивана. Он спросил, заранее догадываясь об ответе:— Скажите, что мне делать?— Я знаю, чего бы ей хотелось. Чтобы вы забрали ребенка в Америку и обеспечили ему там счастливую, спокойную жизнь.Моска сказал просто:— Мы же не были женаты, так что ребенок — гражданин Германии. Оформление займет много времени.— Я могу нянчить его, пока вы оформляете все бумаги. Вы сделаете это?— Вряд ли мне это удастся, — ответил он.И вдруг ему захотелось поскорее уйти. У него опять страшно разболелась голова.Фрау Заундерс холодно сказала:— Так вы хотите, чтобы я его усыновила?Он посмотрел на спящего младенца. И ничто в его душе не шевельнулось. Он достал из кармана подписанные им чеки «Америкэн экспресс» и положил на стол.— Я не знаю, что со мной произойдет завтра. — И с этими словами пошел к двери.— Когда вы придете снова навестить своего сына? — злобно спросила фрау Заундерс. Ее лицо выражало полнейшее презрение. Моска обернулся.Боль стальным обручем стиснула ему виски, он хотел было выйти из комнаты, но ее взгляд был для него невыносим.— Почему вы не скажете мне правду, почему вы не скажете мне всего, что вы обо мне думаете? — Он словно не замечал, что кричит. — Вы считаете, что я во всем виноват, вы считаете, что она умерла потому, что я не смог спасти ей жизнь?Скажите мне правду! Вот почему вы злитесь на меня, вы смотрите на меня, словно я дикий зверь.Вы думаете: вот этот америкашка убил еще одного немца! И не притворяйтесь, будто вы сердитесь на меня из-за ребенка. Не притворяйтесь, не лгите.Я же знаю, о чем вы думаете!Впервые фрау Заундерс пристально и серьезно посмотрела ему прямо в глаза. Он выглядел больным — с пожелтевшей кожей, глаза как черные дыры, а искаженный яростью рот казался красной раной.— Нет-нет, — ответила она. — Я никогда не думала о вас плохо. — Произнеся эти слова, она вдруг поняла, что он хотя бы отчасти прав.Но Моска уже взял себя в руки.— Я докажу вам, что это не так. — Он повернулся и вышел из комнаты. Она услышала, как он торопливо сбегает вниз по лестнице.На улице он закурил и взглянул на небо, затянутое облаками. Он почти докурил сигарету, когда очнулся от своих непонятных дум, и зашагал назад в общежитие на Метцерштрассе. Головная боль давила на глаза и отдавалась в шее. Он посмотрел на часы. Только три. До разборки с Йергеном надо было ждать еще очень долго. Глава 25 Комнату заполнили предвечерние тени. Он принял аспирин и лег в постель. Странно, его охватила усталость. Он закрыл глаза, кажется, только на мгновение, но, когда услышал стук в дверь и встал, за окнами было уже совсем темно. Он включил лампу на тумбочке и посмотрел на часы. Еще только шесть. В дверь опять постучали, и вошел Эдди Кэссин. Он был в свежевыглаженном костюме, чисто выбрит и источал аромат душистого талька.— Черт, что ты не запираешь дверь, когда спишь?! — воскликнул он. И добавил обычным тоном:— Как самочувствие? Я тебя разбудил?Моска стряхнул с глаз остатки сна и ответил:— Все о'кей. — Головная боль прошла, но лицо горело, и губы пересохли.Эдди бросил на стол несколько писем.— Твоя почта. Может, дерябнем?Моска пошел к шкафу и достал бутылку джина и два стакана.— Сегодня большая гулянка внизу, — сказал Эдди. — Приходи.Моска отрицательно покачал головой и дал ему стакан. Они выпили.— На той неделе тебе придет предписание на выезд, — сказал Эдди. — Адъютант пытался замять это дело, даже признал свою вину, но полковник был непреклонен. — Он зашептал Моске на ухо:— Если хочешь, я могу затерять какие-нибудь бумаги, и у тебя будет еще пара недель.— Теперь это уже не имеет значения, — сказал Моска. Он встал с кровати и выглянул в окно. Ночь еще не наступила, и в густых сумерках он увидел толпу ребятишек с фонариками: они ждали наступления полной темноты. Он вспомнил, что в предыдущие вечера слышал, как они поют, — их песни не нарушали тонкой паутинки сна, опутавшей его мозг, не будили его, а только тихо звенели в ушах.— А что будет с ребенком? — спросил Эдди.— Он останется с фрау Заундерс, — ответил Моска. — Она позаботится о нем.Эдди сказал едва слышно:— Я буду ее навещать. Не беспокойся. — Он помолчал. — Да, тяжко, Уолтер. Такие, как мы с тобой, вечно попадают в переплет. Постарайся не раскисать.Дети внизу образовали две колонны и, двинувшись по Метцерштрассе с незажженными фонариками, быстро скрылись из виду.— Это письма от твоей матери, — продолжал Эдди. — Я послал ей телеграмму — решил, что тебе сейчас не захочется ей писать об этом.— Ты настоящий друг, Эдди, — сказал Моска, отвернувшись от окна. — Ты можешь оказать мне последнюю услугу?— Конечно, — ответил Эдди.— Ты не сказал мне, что Йерген вернулся в Бремен. Я хочу его видеть. Ты можешь привести его сюда?Эдди выпил еще стакан джина и смотрел, как Моска беспокойно мечется по комнате. «Что-то тут не то», — подумал он. Моска старался говорить сдержанно, но его глаза теперь стали похожи на два черных зеркала, а лицо то и дело искажала страшная гримаса ярости и ненависти.— Я надеюсь, ты не замышляешь какой-нибудь глупости, Уолтер, — сказал Эдди. — Он просто ошибся. Он не виноват. Черт, ты же знаешь, Йерген ради Геллы готов был шею сломать.Моска улыбнулся:— Слушай, я просто хочу получить обратно свои сигареты и деньги, которые я заплатил ему за эти лекарства. Какого хрена я должен на этом терять?Эдди издал возглас радостного удивления:— Слава тебе, господи, наконец-то ты опять нормальный. Действительно, какого хрена ты должен на этом терять?Про себя он подумал: «Ну вот, это в духе Моски — ни в коем случае не дать себя обдурить, помнить о своих кровных даже в минуту горя». Но радость его была неподдельной: хорошо, что Моска все-таки не раскис, не свихнулся, а опять такой же, как всегда.Тут ему в голову пришла идея. Он схватил Моску за руку:— Слушай, вот какое дело. Я уезжаю на недельку с фрау Майер в горы под Марбург. Поехали с нами. Я найду тебе девочку, миленькую симпатяшечку. Отлично проведем время: крестьянская здоровая еда, море выпивки. Ну давай, соглашайся!— Ну конечно, что за разговор! — улыбнувшись, ответил Моска.Эдди весело расхохотался.— Вот это по-нашему, Уолтер. Отлично! — Он хлопнул Моску по плечу. — Отправляемся завтра вечером. Погоди-погоди, вот увидишь горы! Красота! — Он помолчал и добавил участливо, почти по-отечески:— Может быть, мы еще придумаем, как нам перевезти твоего ребенка в Штаты. Ты же знаешь, Уолтер, она этого очень хотела. Больше всего на свете. — И он смущенно улыбнулся. — Ну, приходи. Пропустим по маленькой.— Так приведешь ко мне Йергена? — спросил Моска.Эдди с сомнением посмотрел на него. Моска пояснил:— Если честно, Эдди, то я совсем на мели.Надо оставить деньги фрау Заундерс для ребенка.Да и мне нужны бабки, чтобы поехать с тобой в Марбург. Если, конечно, ты не собираешься платить за меня всю неделю. — Он постарался говорить искренне. — Ну и, сам понимаешь, мне позарез нужны деньги, чтобы вернуться в Штаты. Вот и все. А я заплатил этому шаромыжнику хрен знает сколько!Эдди сдался.— Ладно, я его приведу, — сказал он. — Прямо сейчас и пойду. А потом сразу спускайся к нам.Договорились?— Заметано, — ответил Моска.Выпроводив Эдди, Моска оглядел пустую комнату. Его взгляд упал на письма. Он взял одно, сел на кровать и начал читать. Дойдя до конца, он понял, что не видел ни строчки. Пришлось читать заново. Он пытался соединять слова, чтобы они выстроились в осмысленные предложения. Но они просеивались сквозь сознание и растворялись в гомоне голосов и топоте ног, сотрясавших общежитие."Пожалуйста, приезжай, — писала мать, — ни о чем не думай, просто приезжай домой. Я позабочусь о ребенке. Ты можешь закончить колледж, тебе же только двадцать три, я всегда забываю, как ты еще молод, — ведь ты отсутствовал шесть лет.Если тебе сейчас плохо, помолись господу, он единственный, кто поможет тебе. Твоя жизнь только начинается…"Он бросил письмо на пол и растянулся на кровати. Внизу уже началась вечеринка, звучала приятная музыка, кто-то смеялся. Головная боль вернулась. Он выключил свет. Крошечные желтые глазки часов сообщили ему, что сейчас половина седьмого. Еще полно времени. Он закрыл глаза.Он стал думать о своем возвращении домой — как он будет каждодневно видеть мать, ребенка, как встретит другую девчонку, женится. Но ему суждено носить похороненную глубоко в душе эту другую жизнь — свою ненависть ко всему, во что верят они. Его жизнь станет надгробной плитой, под которой будет покоиться все, что он видел, чувствовал и пережил. Он с удивлением вспомнил, что он кричал фрау Заундерс. Эти слова сами собой сорвались с языка. Он ведь никогда так не думал. Но теперь он осознал все свои ошибки и усилием воли заставил себя думать о чем-нибудь другом.В его сонном сознании рождался образ Геллы: вот она с ребенком сходит с теплохода, встречается с его матерью. Вот они сидят в гостиной и каждое утро, каждый вечер видят друг друга. Он уснул.Ему снилось, что он приезжает домой и на двери висит табличка с надписью: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ ДОМОЙ, УОЛТЕР!», что Гелла жива и осталась в Германии; во сне он вернулся на год назад; он не поехал искать Геллу, она не держала в руках буханку серого хлеба, не выронила ее на пол, он открыл другую дверь, и за дверью его ждали мать. Альф, Глория; он вернулся к ним из какого-то кошмара, и они купались в сиянии света.Но потом мать держала в руке кипу фотографий, и он заметил в углу комнаты люльку, а в ней спящего ребенка и очень испугался, а они сели и стали передавать друг другу фотографии, и мать сказала:«О, а это что такое?» — он посмотрел и увидел себя в куртке и юбке из одеяла, он стоял над разверстой могилой — и ответил, смеясь: «А, это моя третья жертва» — и захохотал без удержу, а Альф рассердился и, стоя на деревянной ноге, заорал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35