Ты уезжал, я тебя любила. Если бы я сейчас согласилась, ты бы первый меня перестал уважать. Не сходи с ума, Уолтер. Знаешь, я советовалась с Эмми. Ты был такой чужой, когда я тебя позавчера увидела, что мне захотелось с кем-нибудь посоветоваться. И мы обе решили, что так будет лучше.Моска закурил.— Твоя сестра просто дура.— Пожалуйста, не говори так, Уолтер. Я этого не сделаю, потому что действительно люблю тебя, Моска чуть не подавился виски и еле сдержал смех.— Слушай, да если бы мы не спали с тобой тогда, перед отправкой на фронт, я бы о тебе даже не вспомнил и писать бы не стал. Ты была бы для меня пустым местом.Он увидел, как ее лицо залилось краской. Не сводя с него глаз, она отступила к креслу и села.— А я любила тебя и до этого, — сказала она.Он увидел, как дрожат ее губы, бросил ей пачку сигарет, отпил из стакана и попытался как следует обмозговать ситуацию.Желание уже прошло, и он даже ощутил от этого облегчение. Почему, он и сам не знал. Он-то не сомневался, что может уговорить или заставить Глорию сделать все, что он захочет. Моска знал, что если бы он ей заявил: «Только так, а не то…» — И она бы уступила. Он решил, что поторопился: при более терпеливом и тонком подходе можно было провести с ней недурственный вечер. Но потом с удивлением понял, что ему просто лень приложить хоть толику усилий для этого. Ему уже ничего не хотелось.— Ну ладно. Иди сюда.Она покорно приблизилась.— Ты не сердишься? — спросила она тихо.Он поцеловал ее и улыбнулся.— Нет, это все глупости, — сказал он, и это была чистая правда.Глория склонила голову ему на плечо.— Давай просто посидим и поговорим. Со дня твоего возвращения нам ведь ни разу еще не удалось нормально поговорить.Моска встал с софы и пошел за ее пальто.— Мы идем в кино, — сказал он.— Я хочу побыть здесь.И тогда Моска сказал с нарочито грубой бесцеремонностью:— Одно из двух: либо мы идем в кино, либо трахаемся.Она встала и внимательно посмотрела ему в глаза.— И тебе все равно что?— Абсолютно!Он думал, что она сейчас наденет пальто и уйдет. Но она покорно ждала, пока он причешется и повяжет галстук. Они пошли в кино.Месяц спустя, вернувшись около полудня домой, Моска застал на кухне Альфа, мать и Эмми, сестру Глории. Они пили кофе.— Хочешь кофе? — спросила его мать.— Ага, только сначала вымоюсь. — Моска отправился в ванную и, вытирая лицо полотенцем, мрачно улыбался.Они некоторое время пили кофе молча, и наконец Эмми начала наступление:— Ты плохо обращаешься с Глорией! Она тебя три года ждала, она ни с кем не встречалась и, если хочешь знать, упустила массу возможностей!— Возможностей для чего? — поинтересовался Моска. Потом рассмеялся. — Да у нас все в порядке. Нужно только время.Эмми сказала:— Вчера у вас с ней было назначено свидание, а ты не пришел. И вот ты только сейчас заявляешься домой. Как ты себя ведешь?Мать, увидев, что Моска начинает злиться, сказала миролюбиво:— Глория ждала тебя до двух утра. Ты бы хоть позвонил.— Нам всем ясно, что ты собираешься сделать, — сказала Эмми. — Ты бросаешь девушку, которая ждала тебя три года. И ради кого — ради местной шлюшки, у которой было уже три аборта и бог знает что еще.Моска передернул плечами:— Не могу же я встречаться с твоей сестрой каждый вечер.— О нет, конечно, это ниже твоего достоинства!Он с удивлением понял, что она сейчас его буквально ненавидит.— Но ведь мы все решили, что нам надо подождать со свадьбой, пока я не найду постоянной работы, — напомнил Моска.— Не думала я, что ты такой подонок! Если ты не хочешь жениться, так и скажи Глории. И не беспокойся, она найдет себе кого-нибудь получше!Тут заговорил Альф:— Это глупость. Разумеется, Уолтер хочет жениться на ней. Давайте не терять благоразумия.Ему пока что наша жизнь непривычна, но это пройдет. И нам надо ему помочь приспособиться.Эмми заметила саркастически:— Если бы Глория стала с ним спать, то все было бы отлично. Он бы приспособился, не так ли, Уолтер?— Это превращается черт знает во что, — сказал Альф. — Давайте-ка поговорим начистоту. Ты злишься, потому что у Уолтера романчик и он не делает из этого тайны, хотя мог бы без труда это скрыть. Хорошо. Глория слишком любит Уолтера, чтобы дать ему вольную. Я думаю, самое лучшее, что мы можем сделать в такой ситуации, это назначить дату свадьбы.— А моя сестра, между прочим, работает, в то время как он таскается по девкам, к чему он привык в Германии!Моска холодно посмотрел на мать — она опустила глаза. Наступило молчание.— Да, — сказала Эмми, — твоя мать рассказала Глории о письмах, которые ты получаешь от какой-то девки из Германии. Ты бы постыдился, Уолтер, просто постыдился бы, ей-богу!— Эти письма ерунда! — отрезал Моска. И увидел, что они ему с облегчением поверили.— Он найдет работу, — сказала мать, — а пока у них нет квартиры, они могут пожить у нас.Моска пил кофе. На мгновение он задохнулся от гнева и теперь только и ждал момента улизнуть из этой комнаты. Все это зашло слишком далеко.Их болтовня уже начала действовать ему на нервы.— Но он должен прекратить бегать по девкам, — сказала Эмми.Моска смиренно вмешался в разговор:— Одна только загвоздочка. Я не готов назначить дату свадьбы.Они с изумлением воззрились на него.— И я не уверен, что хочу жениться, — добавил он с ухмылкой.— Что? — Эмми опешила. — Что? — Она была так разгневана, что не смогла больше ничего сказать.— И хватит бубнить про три года. Мне-то какая разница, что ее ни разу не поимели за эти три года? Вы что же думаете, я только об этом и размышлял бессонными ночами? Что, черт возьми, коли она не пользовалась своей штучкой, она у нее стала золотой? У меня было полно других забот!— Пожалуйста, Уолтер! — взмолилась мать.— К черту! — сказал Моска.Мать вышла из-за стола и отвернулась к плите.Он знал, что она плачет. Все вдруг встали, и Альф, держась рукой за край стола, злобно закричал:— Хорошо, Уолтер, всю эту болтовню о том, что тебе надо приспособиться, тоже можно прекратить!— По-моему, с тобой слишком много цацкаются с тех пор, как ты вернулся домой, — сказала Эмми с нескрываемым презрением.Ему нечего было возразить — разве что сказать все, что он о них думает.— Поцелуй меня в задницу! — И хотя Моска произнес эти слова, обращаясь к Эмми, он обвел взглядом всех троих. Он встал и собрался уйти, но Альф, все еще держась за стол, преградил ему дорогу и заорал:— Черт тебя побери, это уж переходит всякие границы! Извинись, слышишь, немедленно извинись!Моска оттолкнул его и слишком поздно заметил, что Альф без протеза. Альф рухнул и головой ударился об пол. Обе женщины вскрикнули. Моска быстро наклонился, чтобы помочь Альфу подняться.— Эй, с тобой все нормально? — спросил он.Альф кивнул, но закрыл лицо руками и продолжал сидеть на полу. Моска выбежал из квартиры. Он навсегда запомнил эту картину: мать стоит у плиты и плачет, ломая руки.В день отъезда Моски мать ждала его дома — она с самого утра никуда не выходила.— Глория звонила, — сказала она.Моска кивнул, приняв к сведению ее слова.— Ты сейчас будешь укладывать вещи? — робко спросила мать.— Ага, — ответил Моска.— Тебе помочь?— Не надо.Он пошел к себе в спальню и достал из шкафа два новеньких чемодана. Он сунул сигарету в зубы и стал искать спички в кармане, а потом пошел за ними на кухню.Мать все еще сидела за столом. Она закрыла лицо носовым платком и беззвучно плакала.Он взял спички и собрался выйти.— Почему ты со мной так обращаешься? — спросила мать. — Что я тебе сделала?Ему не было ее жалко, и ее слезы оставили его равнодушным, но он терпеть не мог истерик. Он постарался говорить спокойно и тихо, чтобы унять клокотавшее внутри раздражение:— Ничего ты не сделала. Я просто уезжаю. Ты тут ни при чем.— Почему ты вечно говоришь со мной так, будто я тебе чужая?Ее слова больно резанули по сердцу, но он не смог даже притвориться нежным.— Я просто перенервничал, — сказал он. — Если ты никуда не уходишь, может, поможешь мне собраться?Она пошла с ним в спальню и аккуратно сложила все его вещи, которые он рассовал по чемоданам.— Сигареты тебе нужны? — спросила мать.— Нет, куплю на корабле.— Все-таки я сбегаю куплю, на всякий случай.— На корабле они стоят всего двадцать пять центов пачка, — сказал он. Ему ничего не хотелось у нее брать.— Но лишние сигареты тебе не помешают, — возразила она и ушла.Моска сел на кровать и уставился на фотографию Глории на стене. Он ничего не чувствовал.Ничего не вышло, подумал он. Очень жаль. И подивился их терпению, осознав, сколько же усилий они приложили, чтобы выносить все его закидоны, и сколь мало усилий приложил он. Он подумал, что мог бы сказать матери на прощанье — попытаться ее убедить, что она бессильна что-либо изменить, что его решение вызвано причинами, над которыми ни он, ни она не властны.В гостиной зазвонил телефон, и он пошел снять трубку. В трубке послышался бесстрастный, но дружелюбный голос Глории:— Я слышала, ты завтра уезжаешь. Мне зайти вечером попрощаться или я могу это сделать по телефону?— Как хочешь, — ответил Моска, — но мне надо уйти около девяти.— Тогда я зайду чуть раньше, — сказала она. — Не волнуйся. Я только попрощаться. — И он знал, что она не солгала, что ей уже на него наплевать, что он уже не тот, кого она когда-то любила, и что она действительно хочет попрощаться в знак старой дружбы, а вернее сказать, просто из любопытства.Когда мать вернулась, он уже все решил.— Мама, — сказал он, — я уезжаю немедленно.Звонила Глория. Она хочет зайти вечером, а я не желаю ее видеть.— Как немедленно? Вот прямо сейчас?— Да, — отрезал Моска.— Но разве ты не проведешь последнюю ночь дома? — спросила она. — Скоро вернется Альф, Ты же можешь хотя бы своего брата дождаться, чтобы попрощаться с ним.— Счастливо, мама, — сказал он и поцеловал ее в щеку.— Погоди, — сказала мать, — ты забыл свою спортивную сумку. — И как она всегда делала, когда он уходил играть в баскетбол, и как в тот раз, когда он отправлялся на фронт, взяла небольшую голубую сумку и стала класть туда вещи, которые могли ему понадобиться в дороге. Но только сейчас вместо сатиновых трусов, кожаных наколенников и кед она положила бритвенный прибор, свежую смену белья, полотенце и мыло.Потом взяла кусочек бечевки из ящика комода и привязала сумку к ручке чемодана.— Ну, — вздохнула она, — уж и не знаю, что люди скажут. Наверно, подумают, что я во всем виновата, что тебе со мной было плохо. По крайней мере, после того как ты обошелся с Глорией, ты мог бы остаться сегодня, увидеться с ней, попрощаться по-человечески, чтобы она не обижалась.— Мы живем в жестоком мире, мама, — сказал Моска. Он еще раз поцеловал ее, но, прежде чем он ушел, она еще ненадолго задержала его:— Ты возвращаешься в Германию к той девушке?И Моска понял, что, скажи он «да», тщеславие матери будет удовлетворено и она поймет, что он уезжает не по ее вине. Но он не мог лгать.— Да нет же, — ответил он. — У нее уж, наверное, появился другой солдатик. — И, произнеся эти слова громко и искренне, он удивился тому, насколько фальшиво они прозвучали, словно эта правда была ложью, которую он придумал, чтобы побольнее уколоть мать.Она поцеловала его и проводила до двери. На улице он обернулся, посмотрел вверх и увидел стоящую у закрытого окна мать с белым носовым платком в кулаке. Он поставил чемоданы на асфальт и помахал ей. Но ее уже не было. Опасаясь, как бы она не спустилась и не закатила сцену прямо на улице, он подхватил чемоданы и быстро зашагал к авеню, где можно было поймать такси.А мать сидела на софе и плакала. По ее щекам текли слезы стыда, горя и унижения. Но в глубине души она понимала, что, если бы ее сын погиб на каком-нибудь дальнем берегу и был похоронен в чужой стране, в могиле рядом с тысячами безымянных трупов, а над ним стоял бы простой белый крест, ее горе было бы куда горше. Но тогда она не испытывала бы стыда и со временем смогла бы хоть как-то смириться с этой потерей и не утратила бы гордости.И не было бы этой щемящей печали, этого осознания того, что он безвозвратно потерян, и, если он теперь где-нибудь умрет, она не сможет оплакать его тела, не сможет похоронить его и приносить цветы к его могильному камню.В вагоне поезда, который уносил его обратно в страну врагов, Моска в полудреме покачивался из стороны в сторону в такт движению. Он сонно вернулся к своей полке и лег. Он услышал стоны раненого: тот скрежетал во сне зубами. Тело спящего лишь теперь начало протестовать против безумной ярости мира. Моска поднялся и пошел в солдатский отсек. Солдаты спали, и мрак освещался лишь слабым мерцанием трех близко составленных свечек. Малруни, скрючившись на верхней полке, храпел, и двое солдат, зажав карабины между колен, играли в карты и попеременно отпивали из маленькой плоской бутылочки. Моска тихо сказал:— Ребята, не одолжите одеяло? Тот парень замерзает Солдат бросил ему одеяло.— Спасибо, — поблагодарил его Моска.Солдат махнул рукой.— Да все равно мне не спать — сторожить этого чудика.Моска взглянул на спящего Малруни. На лице у него застыло тупое выражение. Он медленно приоткрыл глаза, уставился на Моску, точно раненое животное, и еще не успел снова погрузиться в сон, как Моска вдруг что-то понял и подумал:«Эх ты, дурень!»Он пошел по вагону на свое место, накрыл мистера Джеральда одеялом и снова растянулся на полке. На этот раз он уснул быстро. Он спал без сновидений и проснулся, только когда поезд прибыл во Франкфурт и кто-то толкнул его в плечо. Глава 2 Утреннее июньское солнце залило все углы вокзала с разрушенной крышей, превратив его в подобие гигантского стадиона. Моска сошел с поезда и глотнул весеннего воздуха, чуть пропитанного едким запахом пыли, который поднимался от высящихся вокруг городских развалин. По всей длине поезда из вагонов высыпали одетые в полевую форму солдаты и строились повзводно. Вместе с другими штатскими он пошел за сопровождающими к автобусу на привокзальной площади.Они пробирались сквозь толпу, как победители, как в стародавние времена патриции сквозь толпы простолюдинов, не глядя по сторонам, уверенные, что народ расступится перед ними и освободит им проход.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35