Собрав силы, он дотянулся до этой щели и глубоко всадил в нее тесак. Нож сел плотно и крепко. Теперь, если только удастся встать на торчащую рукоятку, можно дотянуться до гребня.
Прилипая к скале, как ползучее растение, Никонов изловчился, рванулся кверху и... даже не верилось, но он встал коленом на рукоять. Готовясь к последнему, решительному рывку, сержант лихорадочно думал: "Только бы выдержали ноги... Только бы не сломалось лезвие..."
Орлан беспокойно прошелся по краю обрыва, расправляя саженные крылья, и вдруг закричал дико и страшно, точно в его горле бурлила вода: "Кле-клег-ррл!.. гррл! Кле-клеклак!"
Никонов медленно поднял руки, и его пальцы беспомощно зацарапали камень, не доставая до гребня. Что-то хрустнуло под ногой. Тогда, отчаявшись, Никонов оттолкнулся от ненадежной опоры и, ухватившись за острый гребень скалы, повис...
Он повис над пропастью, собирая в руках остаток сил, потом подтянулся, занес ногу и с трудом перекинул через гребень свое измученное тело.
Так они и сидели некоторое время на голой обветренной вершине - орел и человек...
Сидели - рядом.
Господин во фраке
Я не помню, значится ли имя X. фон Герделера в числе военных преступников, но это и не столь важно сейчас. Об этом человеке, судьба которого весьма тесно связана с судьбами наших героев, следует рассказать подробнее.
Войсковой инструктор по национал-социалистскому воспитанию Хорст фон Герделер до 1942 года отличался от своих сподвижников лишь чрезмерной жестокостью, которую он сам любил объяснять "фанатической верой в дело фюрера". Скромный майор сделал себе карьеру на второй год войны с Россией, когда приехал в оккупированную Норвегию.
Норвежцам, этим заядлым спортсменам, тогда еще очень хорошо был памятен рекорд советского конькобежца Мельникова, который перед войной посетил Норвегию. И фон Герделер решил ударить именно по этой национальной черте оккупированного народа - по их любви к советскому чемпиону: он объявил, что Мельников перешел на сторону Германии и в рядах власовцев героически сражается против коммунизма. Войсковой инструктор тогда же был замечен и произведен в звание оберста. Он считался незаменимым там, где требовалось добиться успеха любыми средствами.
Будучи энергичным, неглупым и решительным, фон Герделер не чуждался никакого дела: боролся с саботажем на селитровых заводах Норск-Гидро, выжимал контрибуциями из городов последние соки, эвакуировал рыбацкое население подальше от моря, от простора, от свободы...
Карьера его стремительно шла по восходящей линии, и немецкий рейхскомиссар в Норвегии генерал Тербовен (или попросту Бовен, как его звали, что в переводе с норвежского означает "вор") уже не раз предупреждал своего любимца:
- Оберст, никогда не прыгайте по лестнице сразу через три ступеньки. Я понимаю, что вы - мастер в одурачивании людей, иначе я бы вас не уважал, но у вас много завистников... Не споткнитесь, падать всегда больно!..
Фон Герделер еще полгода проработал в Осло и сам того не знал, что гестапо давно подкапывается под него, - примитивным мясникам претила хитроумная "работа" этого инструктора: он просто мешал их славе. Последнее, что успел сделать оберст в Осло, это посадить в прусский концлагерь "лес богов" - весь цвет норвежской интеллигенции: профессоров, педагогов, редакторов газет и врачей; так, казалось ему, в Норвегии будет спокойнее. Он сам учился когда-то в университете, но мантии судьи предпочел мундир рейхсвера и к людям умнее себя всегда относился с некоторым подозрением...
Наградой ему был Железный крест с дубовыми листьями, но завистники из "политише абтайлюнга" все-таки его допекли, и Тербовен был вынужден распрощаться со своим талантливым учеником.
- Я же тебя предупреждал, сынок, - заявил наместник. - Ты не послушался меня, старика... Теперь придется подержать тебя на льду. Будь любезен отправиться в Швецию - на рудники в Элливарре. Будешь работать там на легальном положении. Сиди в этой тихой стране тихо, не умничай. Пусть о тебе немного забудут. Потом я тебя оттуда вытащу...
Нейтральная Швеция питала своей железной рудой военную машину Германии. День и ночь через границу с Норвегией громыхали тяжелые черные платформы, а в банки шведских капиталистов текли тусклые слитки золота, и в этих слитках были сплавлены воедино и обручальное кольцо невесты, и золотая челюсть замученной в гестапо старухи. Фон Герделер в качестве легального агента, под маркой опытного горного инженера, должен был следить за бесперебойными поставками железной руды из Кируны в Нарвик: оттуда руда отправлялась в третью империю уже морем.
Присмотревшись к делу, фон Герделер заметил, что его предшественник был большим ротозеем. Заручившись помощью крупного юриста, оберст перерыл все пункты торговых соглашений со шведскими предпринимателями, и скоро вагоны с рудой уже не успевали разгружать в Нарвике.
Оберст был достаточно сообразителен и действовал различными путями недаром одурачивание людей было его профессией. Однажды поток руды в Германию остановился, и тогда фон Герделер выкинул такой ход: он задержал перевод платежей на банк в Стокгольме и тут же обручился с дочерью главного обладателя всех рудничных акций. Запруду из груженых составов словно прорвало, на путях к Нарвику даже образовалась "пробка".
Однако портить отношения со шведами фон Герделер никогда не желал: купив за городом зимнюю дачу, он часто устраивал на ней приемы и первым вставал с бокалом вина в руке, предлагая тост за шведского короля. Он пошел еще дальше: о Гитлере стал отзываться с некоторым пренебрежением, рассказывал пикантные анекдоты из личной жизни главарей национал-социалистской партии (а он их знал немало), и это нравилось шведам.
Молодой, полный сил и напористый, оберст сразу оказался и здесь на своем месте: вскоре он добился разрешения обращаться к министру Дарре со всеми вопросами уже лично, через головы его чиновников.
- Я понимаю вас, шведов, - с грустью разглагольствовал иногда фон Герделер. - Ваша страна - образец классической государственности. Именно так я и хотел бы прожить свою жизнь. - И он вздыхал, покручивая обручальное кольцо на пальце. - Поверьте, что мне страшно за мою Германию... Только здесь, в вашем кругу, я понял, какое это счастье - выпить утром стакан парного молока, выкупаться в озере и разводить потом под окном тюльпаны. И не знать, что где-то война...
И богатая вдова Канна Мунк, явно влюбленная в молодого нациста, частенько восклицала с восхищением:
- Как он мил, этот полковник! А еще говорят, что Гитлер испортил всех немцев...
Вид из окон зимней веранды на озеро, окруженное лесистыми горами, был восхитителен. Дача находилась на вершине холма, и при первом же снеге надо будет встать на лыжи и сразу от порога веранды скатиться на дно этой глубокой чаши.
Хорст фон Герделер аккуратно сложил в офицерский несессер бритву и посмотрел на себя в зеркало. Свое лицо ему сегодня понравилось: гладкое, мужественное, немного жесткое, - такие лица любят женщины. Он долго выбирал галстук. Пожалуй, вот этот: хорошо, со вкусом и скромно. Оберст вдел запонки в гремящие от крахмала манжеты, еще раз взглянул на билет, присланный ему сегодня. Начало - в девять. Что ж, он еще успеет.
- Фру Агава, - позвал он служанку, - будьте так любезны, вызовите мою машину из гаража...
Канна Мунк давала сегодня на своей загородной вилле бал в честь именин своей дочери. Хорст фон Герделер, повинуясь шведскому обычаю, вбросил свой подарок внутрь ее дома, не показываясь на глаза хозяйке, и появился перед ней уже с пустыми руками.
- Вы так очаровательны сегодня, - сказал он, наклоняясь, чтобы поцеловать тонкую руку богатой бездельницы. - И мне нравится, что браслет на вашей руке совсем такой, какой носят крестьянские девушки.
- А вы сегодня так разговорчивы, полковник, - назвала его вдова по званию, которое он тщетно скрывал под своим фраком.
- О, фру! - развел оберст руками. - Я всегда буду лишь инструментом, на котором вы так великолепно играете!..
Он решил не быть назойливым и скоро отошел к гостям. Большинство их были инженеры с рудников Элливарре и хорошие знакомые оберста. Встретили они его на этот раз сдержанно и молчаливо. Фон Герделер уже знал: так его встречают каждый раз, когда немецкие войска на русском фронте терпят очередное поражение. "Черт возьми! - подумал он, ругая себя. - Прежде чем идти сюда, надо было прослушать радио..."
- Господа, - весело сказал он, беря с подноса рюмку превосходного мартеля, - восемьдесят семь вагонов руды сегодня уже покатились к морю. Могу поздравить вас, господа, с хорошей премией...
- Это верно, - согласился один швед. - Не будь этой мировой потасовки, и мы бы, наверное, ходили без работы. Только не случилось бы так, что наша руда будет сгружаться в море!
- Вы хотите сказать... - начал было фон Герделер.
- Да, из Лондона только что передали, что английская подлодка...
- Русская! - перебил один молодой инженер. - Стокгольм утверждает, что русская!
- Это безразлично, - продолжал швед. - Однако в Нарвике вчера прямо у причала торпедированы три транспорта с нашей рудой... Как вам это нравится, Хорст?
- Я отвечаю за руду только до Нарвика, - ответил оберст, наигранно улыбаясь. - Моя карьера не плавает по воде, а ездит на колесах...
Весть эта, однако, не испортила настроения фон Герделера, и весь вечер он был общительно-весел. Канна Мунк предложила гостям проехать в соседнюю деревню - посмотреть крестьянскую свадьбу. И оберст с восторгом наблюдал простодушные танцы шведов, пил горький "олюст", играл с девушками при свете костров в горелки. Потом все вернулись обратно на дачу, и казалось, ничто не потревожит сегодняшнего вечера.
Но около полуночи его позвали к телефону. Чей-то сбивчивый голос доложил, что эшелон с рудой, едва перейдя границу, полетел под откос.
- Я вас понял, - ответил фон Герделер. - Срочно звоните на вокзал, чтобы мне приготовили электродрезину. Я сейчас же выезжаю к месту катастрофы...
Он вежливо извинился перед гостями, поцеловал руку хозяйке, сказав ей, что этот вечер надолго останется в его памяти, и Канна Мунк с сожалением проводила глазами его статную рослую фигуру.
- Как он мил, этот полковник, - повторила она свою любимую фразу. - Я никогда не поверю, что Гитлер испортил немцев!..
* * *
Под ударами кулака лицо превращалось в кровавое месиво. Схватив свою жертву за горло, фон Герделер деловито стучал кулаком в это безглазое хрипящее лицо. Кулак работал методично, как железный сустав хорошей машины: рука в единожды принятом темпе сгибалась в локте, мускулы напрягались, и жесткая пятерня с резкой силой выбрасывалась вперед - прямо в этот хрип, в эту страшную маску, в этот сдавленно хрипящий рот.
- На, - приговаривал он, - вот еще!.. Проглоти зубы!.. Ты видел, сволочь? Ты не мог не видеть!.. Получай!.. Пути были разобраны... Ты это видел?..
Чья-то рука легла ему на плечо. Оберст обернулся и увидел стоявшего перед ним эсэсовца.
- Оставьте машиниста! - резко приказал эсэсовец. - Он все-таки старик. И он наверняка сам не рад этой ужасной катастрофе...
Фон Герделер отбросил от себя норвежского машиниста, и тот бессильно рухнул на землю.
Повсюду валялись, задрав колеса, сброшенные под откос платформы. Эсэсовцы с фонарями в руках ползали по шуршащим насыпям руды, выволакивали из-под обломков мертвых и раненых.
- Все эти сволочи заодно! - злобно сказал фон Герделер, вправляя выбившуюся наружу манишку и нащупывая разорванную манжету. Только сейчас он сообразил, что его вечерний фрак выглядит дико среди хаоса этой катастрофы...
- С кем я разговариваю? - спросил эсэсовец, осветив фонарем лицо оберста. Фон Герделер назвал себя.
- Имею честь, - эсэсовец приложил руку к фуражке.
Вдвоем они подхватили избитого норвежского машиниста за руки и за ноги, оттащили его в сторону и бросили на брезент, на который складывались убитые.
- Я уже смотрел, - сказал фон Герделер. - Пути оказались разобранными. На стыках были отвинчены гайки. И все было замаскировано. Надо сейчас же арестовать путевого обходчика...
- Уже забрали, - небрежно ответил эсэсовец. - Только он здесь ни при чем. Мы догадываемся, что это работа партизан. В провинциях Тромс и Нурлан их особенно много. Мы даже знаем, кто руководит ими!
- Хальварсен?4 - подсказал фон Герделер, в неугасшем возбуждении раскуривая сигарету.
- Хальварсен со своим отрядом бродит где-то не здесь, - отозвался эсэсовец. - Мы его отогнали от границы к морю... А вы, оберст, никогда не встречали вот этого человека?
Эсэсовец приставил луч фонаря к обтянутой в целлофан небольшой фотографии. На оберста глянуло незнакомое лицо - лицо волевое, с плотно стиснутыми губами, глаза глядели с пронзительной усмешкой.
- Нет, не встречал. Я последнее время работаю на шведских рудниках.
- Это ничего не значит, - возразил эсэсовец. - Шведские пограничники все, как на подбор, шалопаи. Перейти здесь границу - раз плюнуть...
Эсэсовец спрятал фотографию обратно в карман и пояснил:
- Это видный член норвежской компартии. Зовут его Сверре Дельвик. Он недавно вернулся из Лондона. Вполне возможно, что он и захочет связаться со шведскими шахтерами. Совсем нетрудно подбить их на забастовку. По-моему, кто-то из его людей своротил этот эшелон.
- Хорошо, - сказал фон Герделер, - у меня в Элливарре большие связи, я буду следить.
- Основная примета: Сверре Дельвик не имеет левой руки, - подсказал эсэсовец. - Это мы оттяпали ему ее под Нарвиком, когда он служил в королевской Пятой бригаде. Иногда он носит протез, но это очень заметно...
Через несколько дней еще два эшелона скатились под откос. Стоило переехать границу, как взрывались мосты, разъезжались под колесами рельсы, оползала под шпалами насыпь. Сначала сбавили скорость эшелонов на десять километров, потом на пятнадцать, и, наконец, железная руда потекла в Норвегию жалкой медленной струей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21